Блог Ольги Девш

Судебное, разумеется, «как бы», ведь судить некого, но обсудить можно, что блестяще делают колоритнейшие служанки Лисичка и Агнесс ― в театральной постановке эти роли несомненно могут стать одними из самых характерных и запоминающихся.

Из трех «Роза» самая свободная. Часто пиша слово «хлябь», применительно к пораженным туберкулезом лёгким ее Светланы, сестры матери, Оксана Васякина вычерпывала похожую субстанцию из себя. Началось это еще с «Раны». К третьей наступил перелом.

Письмо Джаббаровой тот самый стимулятор, что создает связи ― замолчанные, перекусанные, немыслимые связи женщины, обреченной на объектность традиционной роли, и женщины, у которой есть желание, а главное, причины жить иначе.

Инакомыслие как понятие исчезает. Почти исчезло. Задавшись целью обозреть публикации на данную тему, столкнулась с неожиданной трудностью: под грифом чистого, конкретного инакомыслия сейчас мало что спускают.

Но что же на других просторах? Суггестивность поэзии, на мой взгляд, не должна провоцировать или напрямую вызывать «семантический выкидыш» (О. Мандельштам).

На страх, боль, на подвиг, любовь, на подлость и смерть оставляет — чудовищно много на смерть, — на всё, что вмещает в себе человек и его общество, на войне есть место, а времени на оценки нет.

Все видели короткий список премии «Лицей» 2024 года в номинации «Поэзия». Разумеется, и я посмотрела. 

Сергей Костырко писал критику по-особенному понятную и человеческую. Его отношение к литературе объединяло в себе, мне кажется, восхищение верного ученика и отцовские мудрость и принципиальность.

Важнейшим искусством по-прежнему отчего-то считается кино. И ничего, что манипуляции его и манипулирование им видны издалека-долго. Обсуждать многажды очередные движущиеся картинки по классике не лень, а заметить оригинальное произведение о классике трудно.

Вся жизнь — занимание времени. Чем-то. У кого-то. Для кого-то. Бесконечный долговой кредит.

Однако роман хорош сочетанием повесточных и нравственных смыслов.

В стране, победившей дефицит, ажиотажный спрос возникает в любой душещипательной ситуации. Ведь давать, но не отдавать лучше детей умеет только власть.

Они отдохновение. Короткие концентрации. Ёмкие философии следы. С ними легче. По ним легко идти.

«Капитанская дочка» по сюжету совершенно голливудская: положительный главный герой мимоходом совершает добрый поступок, который впоследствии отзовётся сохранённой ему жизнью…

Несмотря на устойчивость формы, в поэзии ближе до самого вещества.

Экспресс-обзор толстых литературных журналов за 2022 год

Нельзя порезаться о края…

Быть справедливым и думать не только о себе из-за боязни потерять больше, чем придется поделить добровольно, не такая уж невыполнимая миссия. Оказывается, это даже отрадно.

Говоря о гигиене общения и информации, я бы добавила к искомому гигиену чтения. Как связующее звено. Мы то, что читаем. Из прочитанного получаем информацию, о прочитанном общаемся. Выбор чтения формирует приоритеты.

То есть максимально лично, хирургически разъято и хладнокровно.

Мне до самой последней страницы было интересно, почему такая точность: «Два ее единственных платья», ведь книга Екатерины Симоновой не только о судьбе ее бабушки.

Книжка Саши Николаенко «Жили люди как всегда» будто нарочно создана для чтения в рождественские дни.

«Daguerréotype» показывает картинки. Разные. Лирика: личная, гражданская, детская, философская. В отдельности ни одна. Сплав. И действие, и материал.

И еще несколько слов про вторую из новых в уходящем году книг Александра Кабанова — «На слонах и черепах». В которую вошли стихи 2019-2021 годов.

Скажу о двух публикациях, которые прояснили, на мой взгляд, миссию поэзии и определили литературное движение не только следующего года.

Писатель не должен быть Франкенштейном. Читатель не заслуживает длинных ножниц.

Эго-талант не редкость. Он продуктивней, чем эко-дар, который сосредоточен на самоусовершенствовании без вампиризма. Пригляден или нет в человеке, вне произведений, вопрос индивидуальных ориентиров.

Когда мне хочется использовать эпитет «свежие», характеризуя стихи, останавливаюсь и подыскиваю другие слова, более плоскодонные или индивидуальные точечным попаданием в тон.

После эффектной «Моей вагины» я с любопытством открыла книгу Галину Рымбу «Ты — будущее». Ожидала подтверждения одного из мнений: кул или фак.

Вероятно, больше всего такая рефлексия нужна самому автору, чтобы фиксировать моменты и понимать динамику изменений. Чтобы не пропустить миг, когда мир прогнется.

В февральском «Новом мире» микророман Михаила Гаёхо «Кумбу, Мури и другие» — финальная прививка актуальной литературы на тему пандемии. Исчерпана тема. Абсурд достиг апогея фантазии.

Очевидно, наиболее полное собрание сочинений Кати Капович на сегодняшний день объемом превзошло четыреста страниц. Предшествующий электронный вариант «Города неба» почти вдвое меньше и чем-то напоминает сингл. Но, разумеется, стихов там не на один глазок.

Занятия с детьми на дистанционке отлучили от компьютера: резко снижен рабочий онлайн, всё внимание реалити-учебе. И портреты мамы и папы в повести Натальи Ключаревой «Иванна — Жанна — Jeanne» («Новый мир», № 1, 2021) могу назвать карикатурными. Не похожими на то, как, допустим, я веду себя. Спасибо карантину, получается. А иначе при всей утрированности родители Иванны, девочки умной, вышколенной деспотичной бабушкой, выглядят вполне жизнеспособными.

В новомирской подборке Сергея Соловьёва «Просыпайся, Брахма» (НМ, № 10/2020) контрапунктом сработало стихотворение «Связь». Я давно читаю индийскую прозу Соловьёва в фейсбуке, его фотографии, которые тоже читаются, как психологические характерные эпизоды, портреты. И не важно животное или человек рассказан. В прозе я привыкла уже к языку Соловьёва, каждый раз в уме отмечая, как подходит автору его фамилия, подтверждающая соловьино-неистощимую в эпитето-метафорическом разнообразии речь. В стихах

Стихи о войне и раньше были сложны в точной интонации, а современные тем паче — где такие найти: то напускное топорщится и коробит, то толерантное обнуление отталкивает всеми боками полного нуля. Запамятовать в русском языке значит забыть. Забавно, если вдуматься. За памятью ничего нет, пусто. Пустоту заполняй чем заблагорассудится. И шагают строгим рядом рассудительные слуги заполнения.

Есть книги, с которых, чтобы собраться о них писать, нужно переключиться на другие. Не заместить, а немного отодвинуть, дав остыть, отлежаться. Их давление так отупляет, что на время необходимо выйти в иную атмосферу. «При свете ночи»* Анны Гедымин и стала для меня таким убежищем. После напряженного поиска выходов в параллельных галактиках чтение этого сборника оказалось отдыхом. А ведь стихи Гедымин совсем не простецкие. В них

Есть повесть Романа Сенчина «Петля» («Урал», № 2, 2020). О журналисте, писателе, оппозиционере. Убиенном, но, слава богу, не убитом на Украине в 2018 году. Физически не убитом. Инсценировка была. Он пострадал иначе. Сенчина интересовал именно этот «бестелесный» ущерб, психологический крючок: «Это не помогло. Его колотило, и он, глотая и глотая царапающий горло сгусток, как при фарингите, оглядел комнатку в поиске одеяла или куртки. Только сейчас заметил

«Страна бумажных человечков»* Наталии Елизаровой дружелюбно открыта, виза для въезда не нужна. Особенностью гостеприимства оказывается нетипичная погода — «Последнее солнце», «Холод», «Почти что март». Время здесь тоже отличается от времени в других местах и укладывается в «Световой день». Природа живёт по законам «Мазурского зверя», но и в этом краю «На безрыбье рыба даже ты…» Пять частей книги — пять усилий найти опору, пять борений за лучшее в

На «Бульваре» Алексея Антонова задерживаешься на неопределённое время. Точнее, дня на два-три, но по ощущениям намного дольше. Проходил рядом смутный хронос. Но ученикам Алексея Константиновича удалось его завести в книгу и объять-обнять. В первый том* (второй будет посвящён прозе) двухтомника вошли практически все стихи Антонова, и сохранённые в авторской редакции тексты будто скручивают газету «Правда» в трубочку и бьют по голове. Несильно прикладываются, но гул

Книга Марии Ватутиной «Пока ты спал…»* укрепили во мне стержень материнства. Всеобщего материнства. Поэзия женщины — какой должна быть она? Ахматовской или цветаевской? Может, Сапфо — наставница? Или Берггольц? Охватывает ли фемоптика весь мир? Полемика везде уместна. А стихи Ватутиной не полемичны. В них существует собственный мировой порядок, который вроде бы идентичен внешнему, ежедневно нашему, но — не совсем. Мы не повторяем как молитву имя

В моём эмоциональном регистре звучат разные поэзии. Отзываются многие поэтики. Одни ближе, другие дальше. Кто-то обладает шестью октавами, и немеешь от потерянности себя в таких высотах, а кому-то достаточно на субтоне прошелестеть, чтобы вынуть душу. А есть стихи Евгения Чигрина. Их страшно читать. Мои рецепторы бермудят. Я понимаю, что это не аномалия и тем более не паранормальное явление, но стихи Чигрина меня пугают. Они идеальны. Вот

«Нью-йоркский обход» Александра Стесина — и философский, и этнологический. Если б не симптоматика, прочитался бы идиоматично. Но автор — пациент. Страх — его диагноз. Нормальный человеческий страх страданий и смерти. Он умножен многократно знаниями и опытом работы онкологом. Синоним смерти — рак — повторен и зафиксирован в описаниях столько раз, сколько необходимо, чтобы привыкнуть к нему и почувствовать спазм горла на строчках об убийстве лабораторных

Вот Владимир Коркунов в рецензии (Homo Legens, номер 1, 2019) на «Время сновидений»* Ольги Балла пишет, что автор задушила в себе поэта. Её проза помнит это. Она похожа на то лелеемое Токарчук повествование, которое осуществляется и овеществляется изнутри как извне. Балла вырастила в себе философа. Очевидец увидел, ребёнок испытал, взрослый примирил. Толчковые мысли воспоминают свойственную им изначальность, превращаются в сдерживающий течение сплав вставленных в слова

Подборка Ирины Карениной «Музыка отчаянья» в июньском «Знамени» привела меня к чувству. К чувству возможности говорить вовне. Примером стали стихи Ирины. И я отчаянно не согласна с названием подборки, точней, отредактировала бы его. Это бунт отчаянья. А если всё-таки сопровождать оный музыкой, то отзывается теми же вибрациями, что и Концерт No 2, Op. 18 С. В. Рахманинова в исполнении Святослава Рихтера (Ленинградский филармонический оркестр, дирижер

Из двух подборок молодого автора Виктории Русаковой на «Полутонах» сильней других запали эти стихотворения: Родина-мать когда у родины нет молока тебя кормят смесью из коммунизма-капитализма-национальной идеи три раза в день а ты просто хочешь молока нет, не кумыса или айрана или шубата молока из груди материнской но она больна вместо мастэктомии родине сделали маммопластику соски вновь торчат как 1001 год назад внутри по-прежнему пусто ***

Открытый лирик — это как Мистер Икс, только наоборот. Писать без маски судьба его. По-настоящему писать. Как в подборке Андрея Коровина «Дао любви», что опубликована в сентябрьской «Дружбе народов» (№ 9, 2019). Интуитивно мне постоянно казалось, что Коровин шутит стихами а-вот-и-не-просто-так. Его эротическо-трубадурское воспевание бесконечных прекрасных девушек, их глаз, ножек, грудей, походки, одежды имеет тонкую особую цель — не дать себе очерстветь. В любой песенке Коровина в

Книга Елены Пестеревой «В мелких подробностях»* долго подходила ко мне. По страничке-двум, трём, потом двадцать залпом, как капли Зеленина на ночь. Вторая часть «Звук и август» после первой по-женски мандельштамовской «камень tristia бумага» — столько там пучков, нервов, смыслов, в разные стороны торчат и рвутся, хоть больше верлибры там: или именно по их воле все эти песни, как калёные прокофьевские «Мимолётности»? — растопленней будто. Обращение неизменно

Только я начала с подборкой стихов Александра Кабанова в «Витражах» (№11, 2019) договариваться о дружбе и взаимовыручке, как свалилась весть о свежайшей подборке в НГ-Exlibris. А выбрать одну этого поэта я не могу. Желательно все. Но, как помнится, отрезвляющее «девочка, да ты же лопнешь!» работает и когда уже отошли те, кому бояться слабо или лень. Поэтому преодолевать две прекрасней. Вкусно у Кабанова даже экстремально жареное,

Не думаю, что есть прямая зависимость между вчерашним толчком в мой левый бок подборки Анны Павловской, что в осенней опубликована «Гостиной» (№ 103, 2019), и объявленными вчера же результатами Волошинской премии. Но совпадения тренируют интуицию. А «Русское поле» тренирует боль. Стихи Павловской тугие и мучительные, как перекачанные мышцы у профессионального атлета. Убедительность каждой строчки оборачивается не только признанием умения автора перевоплощаться – тон, манера, сленг

Та закономерность, что нечасто появляется в хронике фейсбучного блога Лады Пузыревской её поэзия, поддерживает острый интерес. Не успеваешь насытиться, хочешь ещё, целый кусок, весь моток. И вот подборку в Excellent читаешь медленно, но жадно. …Это как с жары долго глыкаешь холодную воду из морозильника, не отрываясь от горлышка замёрзшей бутылки, чтобы не прервать удовольствие утоления жажды. И борешься с онемением горла от ледяной аквы, продолжаешь

Троичность автор-текст-саморазвитие часто меня останавливала в творчестве. Я в тонкокишкости своей пугалась высвобождения энергии и движения, которое не следовало моим изначальным маршрутом. Текстовая агорафобия — это же сущее извращение! Но вот да, такое короткое дыхание у меня. И когда у других вижу бесстрашие перед вольным протеканием лимфы в тексте, испытываю катарсис. …Структурный сюр как в стихах, так и в прозе добывается автором из дробления на

Несмотря на все мастерски выписанные линии, аллюзии, находки, рассказ Александра Чанцева «В кавычках», опубликованный вслед «ДН» «Топосом», не поддаётся у меня, в большей степени «бабушкиной дочки», непредвзятому прочтению. Его вовсе не надо хладнокровно оценивать. Потому что читаешь семена-афоризмы, лузгаешь их метафизику и находишь запрятанную в окружающий сор нитку смерти, нитку одиночества, волосинку скучания по умершим близким (а волос, как известно, очень прочный, не сдастся на разрыв,

«Восемь женщин» Ольги Аникиной в «Этажах» (№2 (14) июнь 2019) беспросветно прекрасны. Францией не пахнет. Зато Троей, красной Москвой, коммуналкой, домом Карениных, золотистой тучкой, рельсами Стикса тянет. Портреты живых богинь, грешных и слабых, Ахматовой, Цветаевой и, возможно, Берггольц могли бы там, внутри, висеть, мерно покачиваясь в неподвижных рамах. Но Энн и её выдающие ноги, но пищевая Таня, но Настя-острословица, но помнящая картошку, а не лица

Почти год назад писала об этой книге, кратко и, наверно, где-то экзальтированно. Теперь «Некоторые не попадут в ад» Захара Прилепина была в лонге-листе Нацбеста-2019, и вновь разговоры, мнения, трактовки. Шум сохраняется. Как бы хорошо, мимоходом о Донбассе проговорят. Но я как жительница приграничной территории предпочла бы другие поводы для упоминаний моего родного края, потому что неизбежно будут грубые унификации и спекуляции: «Вы, конечно, помните, как

В стихах художника и поэта Нины Косман всегда чувствуется некая выпрямленность. Как будто выглаженный накрахмаленный воротничок. Знаете, была мода, кажется в конце 80-х, на такие, вязанные крючком ажурные? Они буквально каменели после досужей глажки, и когда на платье примётывались, то строго и торжественно приподнимались над тканью, выставляли свои узелки. Косман стихи будто пропитывает специальным составом несгибаемости. Впечатление как от резкого прямого света в глаза. Фразы

Стихи Юлии Белохвостовой из подборки «Утешь меня» в журнале «Плавучий мост» (№1(21), 2019) перечитывать необходимо по нескольку раз. Нет, они понятны, даже, как бы ни стало сейчас модно противопоставлять поэзию и прозу, прозаически ясны. Сложные метафоры или аллюзии, требующие от читателя перетряхивания культурного багажа, автор использовать не спешит. Поэзия не определяется количеством тропов и перекличек. Если поэтический текст затуманивается, и читающий не находит «лошадку», то

Русская эмигрантская поэзия, независимо от волны, отличается от материковой. У людей «там» не только жизнь меняется, а, главным образом, представления о жизни. Книга Елены Тверской «И вся любовь»* выделяется даже среди книг серии издательства «Литтера» Ильи Бернштейна, в которой выходили сборники и Кати Капович, и Владимира Гандельсмана. Совершенно «своя собственная» книжка получилась. «И вся любовь» правильно названа: избранные стихи, организованные в шесть частей-глав, рассказывают о

Книга «Новая»* поэта Феликса Чечика как: Тишина познаётся в сравнении: по сравнению с криком, она — распрекрасное стихотворение или на море вид из окна. И после прошлогодней импульсной «Своими словами»**, где каждое стихотворение похоже на краткий электрический укол в гипоталамус для оживления памяти, читаешь новый поэтический сборник по-прежнему без запинки, но плавнее и медленнее. Созерцательности больше (зырк на фрагмент картины Кацусики Хокусая на обложке), а

Иду я такая-растакая по периодике, посмотрю направо, гляну налево… и рраз! Эд Побужанский в журнале «Плавучий мост» (1(21)-2019) с подборкой «Стихотворения» — и вспомнила, что надо и об этом гусаре замолвить слово. Не кисейная же я барышня, тверда моя воля, востр язычок. А если серьёзно говорить о стихах Побужанского, то не хватило мне в его лирике лирики. Вокруг так много красоты И ранней жизни без

Люди. Много людей. В девятнадцати рассказах Кати Капович, составивших «Суп гаспачо»1, что вышел почти вровень по времени с её же поэтическим сборником «Приглашение на острова»2, многолюдно. И пусто. Как на съёмочной площадке: народу полно, все заняты определённым делом — и техник, и актёр, и осветитель, и другие — выполняют конкретные функции, и каждый сам по себе в своей работе — скомандуй «Снято! Все свободны!» и

Читала быстро, почти бегом. И ощущение, что я бегу, не покидало до самого конца. Бежала вместе с автором-героем книги «решето тишина решено»1. Заглядывала в лица прохожим (потому что много посвящений. Будто схватывающими остаточное тепло только что бывших здесь людей руками, метнувшимся взглядом «исподстиховья» делала(-ли) слепок). И дальше, дальше, не останавливаясь. Нельзя прерывать темп, срываться с круглого вертящегося решета. Оно перевёрнуто сетчатым дном вверх, бежишь и

Элли, где Дровосек? Он стал лопухом с седым ухом. Элли, куда исчез Страшила? В поле воин, светом ослеплённый. Элли, кем стал Лев? Чужим человеком. Элли, а ты? Как ты, Элли? так трогательно что не по нутру так трогательно что сейчас умру и не успею ничего понять и это так похоже на меня всё это беспокойное нытьё и если тьме теней не достаёт то потому что

Естественная вещь — стихи, которые не вполне «твои». То бишь отдаёшь им дань в виде осознания их силы, признаёшь особенный лад, восхищаешься стилем, новоявленным, густыми красками. Всё это да. И одновременно с этим чувствуешь подавляемую противоречивость. Её давишь достоинствами текстов, а она упирается во внутренние стенки непредумышленного знания и разгибает скрепки, листики выскакивают… Настолько непростые отношения у меня со стихами Веры Кузьминой. Такая необъяснимая тяга

Превзойти не удалось. Сент-Экзюпери недостижим. Его человеческая чистота, простота и глубина понимания людского слона в удаве уникальны. И поэтому смелость художника Леонида Тишкова, сочинившего «Взгляни на дом свой» (роман-фантазия с рисунками автора в «Знамени», № 2, 2019), нельзя проигнорировать. С названием, конечно, я бы поработала, если издавать книгу. Разгадка в нём слишком топорна. В отличие от текста. Роман Тишкова выписывает особенные мегасентенции, которые напомнили от

…Брошена и подобрана. Поэт-маугли. Стихотворная манна тяжела, джунгли не вырублены, комьями оседает на лианах вдохновение. Мой белый снег похож на Ваш, Но повторяет лишь границы. Он как израненная птица Иль королевский младший паж. Следы, стеревшие невинность Его цветов, его границ, Имеют очертанья лиц, Ушедших тихо в неизбывность… В этих строках Светлана Шильникова. Стихи твёрже, чем, наверно, характер. Иначе бы подборок у Шильниковой было гораздо больше

Поэтическая подборка Даниила Чконии «Костёр среди зимы» в журнале «Гостиная» (№ 100, январь 2019) не случайно, видимо, далась мне в начале весны. Ещё достаточно холодно, острота авитаминоза стремится к максимальной. Начинаешь читать стихи и видишь схожее состояние. Поэтический язык прост, обособлен простотой, в него, как в круг, вступаешь и оглядываешься, ища знакомые черты. Лица или дома, неправильные, родные, изменившиеся. Внутри просторно. Вокруг существует протяжённая зона

Пять частей, на которые поделена книга Натальи Поляковой «Легче воздуха»* — это пять пальцев, согнутые в кулачок. Неплотный кулачок, недосомкнутый. Он аккуратный, миниатюрный. Такой у покладистых девочек-подростков формируется, когда в бессилии сжимают ручку, надеясь сломать, чтоб увидели силу и пораненные руки. Но впиваются ногти в ладонь, больно. Сквозь стихи Полякова каждый раз протягивает руку, не разжавшуюся когда-то. Ручка по-прежнему зажата пальцами. Её не сломали и

Это как хорошо тёплый крепкий чай пить вприкуску с холодной минеральной газированной водой. Вкус чая вяжет немного от крепости заварки, но он знаком и даже близок, и тут же врывается резкая неожиданная свежесть минералки, вмешивая холодный глоток в согретый, обвитый чаинками рот и колкими пузырьками расталкивает привычные ощущения, а рецепторы теряются в определении и классификации. Что-то необычное. Что-то своё. Это о стихах Евгении Джен Барановой.

В журнале «Этажи» по восторженной наводке литературного критика и культуртрегера Бориса Кутенкова прочитала рассказ Михаила Турбина «Прощание с берегом». И тут пауза. Задумываешься сразу, как точнее выразить впечатление. Написан текст очень чисто, практически прозрачно, зримы все движения, описания графичны, а психологические петли состояния героя динамично вывязываются спицами сюжета. Пошаговость действий передана сочным образным языком, ясная полная, но простая, фраза которого крайне точно сначала фиксирует момент,

Находить свежее дыхание в поэтическом воздухе приятно и радостно. На «Текстуре» открыла наугад подборку поэта Игоря Лазунина «Сверчок дверной петли» и благодаря названию, зацепившему уютной ассоциацией из детства, познакомилась с красивыми оригинальными стихами. Я редко пользуюсь эпитетами «красивый» и «оригинальный», ведь они обобщённые, дают информацию в стеснённых условиях быстро и стереотипно, а я стремлюсь рассмотреть детали. Но в текстах Лазунина и красота: Как жук лежащий на

На «Прочтении» подборка стихов Евгении Извариной «Короткое, как память» заставила выйти за пределы оной. Для меня автор нечитанный, оказалось мало прочесть. Тексты настолько лапидарны, что по нескольку раз перечитывала один, потом следующий и ещё примыкающий снизу или сверху и так до конца. А конца как такового нет, равно как и начала. Стихи конспективны. Есть линии, которые превращены в отрезки, хотя точки и другие знаки препинания

Я, к сожалению, не умею нырять, как и плавать собственно. Но когда представляю себя под водой смотрящей на плавающий надо мной свет, колеблющийся и расходящийся сияющими окружностями, которые будто магнитом притягиваются и плавно опускаются на мою голову, сужаются до размера радужной оболочки, сливаются с нею, проясняя зрение навстречу пучку лучей, откуда-то сверху стремящимся пройти сквозь меня в мироприимную глубину, — и когда я это представляю,

Творчество Марины Кудимовой для меня как Эверест: смотрю издали, снизу, – не альпинист вовсе – голова кругом, а высота высится, нависает, кажется, и неловкость моя почти ущербна, когда видишь, что не достигаешь взором вершины, мелок, раздавить впору, высоким мерить не берёшься, знаешь, что аршины не сложишь, не той связки сцепка, да не сорвёшься, не трусь, а вот подтянуться найдёшь ли силы, когда протянутая рука схватила

Характерная черта стихов Анны Гедымин, в частности подборки «Черная стрекоза» в «Дети Ра» (№ 10 (168), 2018), — они как бы отлиты из цельного куска. Зазоров, стыков нет, отсечено только лишнее. Поэт предельно внятен и каждое слово означает то, что называет. Манера напоминает гиперреализм в живописи. Гедымин пишет точными фразами-мазками, образы прозрачны и точны. Запутаться в слоях невозможно благодаря чёткой градации оттенков, не смешанных, а

Подборка стихов Сергея Пагына «Меж этой землей и небесной…» в журнале «Плавучий мост» (№ 4(20), 2018) – подойти и внимать. Молча. Изредка втягивая воздух и удивляясь, что он голый, птичий. А поэт пишет дальше, наметку делает ткани света и пришивает полы ветра. О небе дуальном, – и даёт, и отбирает, – в стихах Пагына скромной скорби добрые слова. О смерти не знает снег или вода,

Прочтя в «Этажах» подборку стихов Марии Ватутиной «Соло на себе», вдруг поняла, что накормила мысль сердцем. Сердцем женщины. Страстной, умной, честной. И женщина эта несёт поэзию. Несёт просодию не только слога, слова, а в большей степени синтагмы, фразы, сверхфразового единства и в итоге текста как откровения. Наверное, из-за сочащейся крови поэта в строчках зашкаливает уровень железа. Оно то калёное, то сопротивляющееся ржавчине, то жидкое, текучее.

Бывает настроение, состояние, когда и мается, и жмётся, и выклевать нуда норовит часть души. В полнолуние так мнёшься в постели без сна, подгибая углы подушки, расправляя одеяло, но складки по всему телу всё равно, ногам томно, рукам млело, сна нигде не выглядишь, горячишься, проклинать начинаешь себя за то, что рано спать лёг в кои-то веки и дёрнул ведь чёрт понадеяться… И про себя, про себя.

В поэтическом журнале DONUM есть замечательная подборка стихов Татьяны Вольтской «За окнами с двойными рамами…» Любовью автор говорит. Город как дом и хрустальный гроб и землянка узловая, люди как сила и немощь, человек как единица и непрерывность, природа как ты и я, он и она. Поэт изнутри, совершенно свой и одновременно иной, нащупывает и передаёт дальше, из образа в образ, прочную нить со-бытийности. Как Ариадна.

К подборке «Стихотворения» Кати Капович в журнале «Плавучий мост» (№ 2(18), 2018) я отношусь довольно ревниво (как прозорливо там «Ревность» стоит!). Слова Льва Лосева о стихах «настоящего большого поэта», взятые эпиграфом, буквально опускают мои руки: что ещё добавить?! Всё, конечно, так и про музыку, и про честность. И про голос репортёра, что, имея учёную степень, научен вербальности через тактильность. Эффект присутствия, работа в прямом эфире,

Подборка Феликса Чечика в «Волге» (№ 1-2, 2019) львиной долей — из многословных стихов. Это не то, чтобы редкость, а симптом, что зима, однако, везде зима. Добавить слоёв хочется, укрыться. Тёплый климат не панацея… Поэт афористичной подачи мысли, пародоксального образного ряда, который работает по принципу «Момент… следите за руками… Ах, что это за вашим ухом?!», поэт — брат краткости — говорит в «Волге» длинно (велика

Из «Семи стихотворений» несёшь ворох цветов. Потому что, «там, где ромашки, ирисы, львиный зев», нет преобладания одного, весь колор стихов разъят на оттенки и смешан. В почти каждой строчке есть цветовой маркер. Характеристика цветом — точный и удобный инструмент, чтобы овеществить образ. Вот первый катрен «Сонета»: всю ночь лил дождь, и карие глазапобронзовели от небесной влаги,впитав до дна зелёные овраги,вобрав дотла окрестные леса… — и

В годовщину снятия блокады Ленинграда особенно сильно зашла подборка Ирины Евсы «Родина или смерть» («Литосфера», № 1, 2019). О своей блокаде замолвите слово… Страшное слово. Евса — как поэт несгибаемых, как поэт принципиальных, как поэт зрячих — пишет резко и без анестезии. Картины-стихи проткнуты деталями, что гвоздей наподобие и пригвождают к стене безжалостного изображения действительности, и раздирают плоть, потому что инстинктивно сопротивляешься, пытаешься оторваться, не

«Воробьиные ночи» Елены Игнатовой велики. Начинаются страшно и безысходно: «и лицо уносит в быстрой воде», а завершаются всё-таки надеждой через принятие: «я чувствую – ночная птица / во мне крылами шевелит». Стихотворения сцеплены друг с другом волнообразной жёсткой леской чувств, она пронизывает их, заставляя примыкать и топорщиться подобно слишком крупным подвескам на коротком шнурке. Слова выразительны собственным значением, и когда «он теперь не малыш, он

Хит-парады лучших книг и ярких литературных событий 2019 стройно шагают по журналам и блогам. Эксперты вспоминают и оценивают. В списках лидирует премиальная и предпремиальная, т. е. толстожурнальная проза. Кризис, затухание, перелом, предчувствие неконтролируемого продолжения, ожидания сейсмической активности и сдвигов — всё в колеблющемся равновесии, как всегда. Баланс лучше всего, конечно, отрабатывается над бездной. Одно смущает: о поэзии мало упоминаний. Слишком мало. Где премиальная поэзия? Она