Кубик Кабанова

 

Для меня один из важных показателей поэзии — обновление впечатления. У состоявшегося поэта всегда есть свой стиль, почерк. Много читая одного автора, привыкаешь к нему, подстраиваешься под ритм, предугадываешь интонацию, ярлычками увешиваешь. Допустим, мои любимые Ахматова и Цветаева мне похожи на Пиковую даму (вариант — Черную вдову) и Офелию соответственно, Маяковский на Дровосека, Есенин на Квазимодо, Александр Сергеевич на Одиссея… Кабанов тоже не оставлен без альтеробраза: он Буратино. Вечный авантюрист и правдоруб, везунчик и дырочку прячущий в груди деревянный-несмеянный мудрец. Скажете, жгу? Так точно. Иронизирую. Но самую малость.

 

Стихи Александра Кабанова от прочтения к прочтению меняются. Одно и то же стихотворение мимикрирует под восприятие читателя в момент поглощения текста и текстом: -та потому, что, например,

 

***

 

В такой степи не звякнет колокольчик, дырявый на просвет,

спой, медсестра, еще один укольчик о том, что боли нет,

о том, что утро пахнет стекловатой, водой с воловьих кож,

на принтере меня перепечатай, на ксероксе размножь.

 

И снова, снова, и опять, и снова в чистилище твоем —

был страшен бог и похотливо слово и сладостно вдвоем,

спой, медсестра, убитая медбратом, воскресшая вдовой,

придет зима и мраморным халатом накроет с головой.

 

Бесплодна степь в плену своей полыни и воздух безъязык,

и в украине, и на украине — ты князь или мужик:

ткнешь посохом в поэта-эпигонца, и дождь заморосит,

и над тобою капельницей — солнце ослепшее — висит

 

— остановить нельзя, бросить посередине читать или строчку-две пропустить невозможно. Поглощаешь сразу и целиком. Причина в построении фраз и образов: они понятные, но как-то не так, как прежде, в них всё ясно, только акценты немного другое обостряют, чем обычно, ощущения не той системы — скабрезность и та уместна, ибо честна ― и существуют они в странном механизме, напоминающем дверной доводчик — обязательно долбанет в конце, прихлопнет варежку. И потом начинается поглощение текстом. -ом, ам-ам. Думаешь, что перевариваешь поэтово «нецелованную воду — погасил и вновь разжег», а нетушки, тебя употребляет удивительная логичность парадокса. Прямо по Башляру. Феноменологичность поэзии во плоти. Ничто не прямым текстом. Всё через ино-, недо-, над-, подсказания. Почему? Потому что это вариант метамодернизма, параллельный классическому. Хотя, мне кажется, он у каждого из его осознателей/создателей собственный.

 

То есть условный кубик Кабанова один, а комбинаций сложения больше. И читая «На слонах и черепах», складываем частный случай поэзии. Узнаваемой по образу и подобию. Но именно в деталях он самый, Кабанов.