Полка её книг растёт. Её книги хочется читать. Они интересные. Как пишут критики, её книги «о женской храбрости, которая и есть карающий меч Добра». Как нужен этот Меч в наше непростое время.

Полка её книг растёт. Её книги хочется читать. Они интересные. Как пишут критики, её книги «о женской храбрости, которая и есть карающий меч Добра». Как нужен этот Меч в наше непростое время.
Само понятие «гуманность» по определению отвергается революционными эпохами. Оба героя признают приход нового времени: один с горячей безусловностью, другой с сомнениями.
Поэт наводит с прошлым мост, заглядывает в переулочки памяти. И чудесным образом оказывается, что всё это нисколько не утрачено — мячик из детства, брошенный мальчишками, не упал до сих пор.
А жизнь — взломает противоречие изнутри и свяжет, не замечая никаких преград. Последняя великая философия — экзистенциализм, это знала и на это опиралась.
Можно было бы предположить, что бессмертие мучительно, как болезнь, но в голом мире осознание мучительности, как и простой радости, размыто, рассредоточено в вечных облаках и тумане. И лишь единицы, последние, ещё стареют.
«Daguerréotype» показывает картинки. Разные. Лирика: личная, гражданская, детская, философская. В отдельности ни одна. Сплав. И действие, и материал.
И еще несколько слов про вторую из новых в уходящем году книг Александра Кабанова — «На слонах и черепах». В которую вошли стихи 2019-2021 годов.
О стихах Анастасии Зеленовой Бывают стихи-ловушки; под покровом сложной интеллектуальной игры в них скрывается простая в своей пронзительности догадка, переместившая угол зрения туда, где создаётся этот прихотливый мир. А бывают стихи-предисловия к жизни, где автор, не скрываясь и не таясь, высказывает благодарность тому, из-за чего эта жизнь возможна: в них сквозит спокойная уверенность в том, что какие бы ловушки не соблазняли нас в
Писатель не должен быть Франкенштейном. Читатель не заслуживает длинных ножниц.
Елизаров неспроста идет к философии русского танатоса именно через русский быт. Пусть сегодня в России, как и в западных обществах, смерть «изгнана» из социальной жизни и не является объектом повседневного осмысления.