Из двух подборок молодого автора Виктории Русаковой на «Полутонах» сильней других запали эти стихотворения:
Родина-мать
когда у родины нет молока
тебя кормят смесью
из коммунизма-капитализма-национальной идеи
три раза в день
а ты
просто хочешь молока
нет, не кумыса или айрана или шубата
молока из груди материнской
но она больна
вместо мастэктомии родине сделали маммопластику
соски вновь торчат
как 1001 год назад
внутри
по-прежнему пусто
***
были
в составе жизни
рядом со смертью
огнем и временем
были
вне смерти вне времени
вне огня
вне контекста
были
запахом голосом кровью
незаживающей раной
взгляды улыбки падения
мы были
когда нас не будет
оставь дверь незапертой
может
мы снова возникнем
— первое из подборки «Снято в феврале», второе из «В составе жизни».
И там, и там насыщенные верлибры. Не церемонятся. Походят на Ф-письмо и, может, вполне оно и есть. Но меткость посыла более полная, не схлопывается на подлёте. Сильный конкретизированный финал типичней для классики, трагедии, и женственность в традиционном, ментальном смысле сейчас существует в поэзии всё реже. Женская строгая правдивость, граничащая с добровольным членовредительством, доходит и до жестокости во имя отыскиваемых правды, выхода, хотя бы надежды. У Ф-письма нет ампутаций, но есть гангрена. У Русаковой — фантомные боли и обживание протеза. Очень женское: стремление «переначать» и вместе с тем ясное понимание, что ничего не вернуть, не изменить. Русакова только нащупывает свою жилу, но уже рвёт её. Чтоб из более тонких волокон плести. Лёгкая непробиваемая кольчуга это будет или рубахи для братьев-лебедей — покажет время. Пока что письмо как сбрасывание «ложных» петель со спиц. Трудно и необходимо. И нечем заменить. Потому что часть тебя. Если не больше.