Катя Капович . Город неба. — М.: «Эксмо», 2021.
«Город неба» Кати Капович продолжает пространство «Приглашения на острова». От книги к книге за последние два года Капович планомерно уплотняет под одной обложкой стихотворную материю. Вышедшее недавно в «Эксмо» издание, очевидно, наиболее полное собрание сочинений на сегодняшний день, объемом превзошло четыреста страниц. Предшествующий электронный вариант «Города неба» почти вдвое меньше и чем-то напоминает сингл. Но, разумеется, стихов там не на один глазок.
В «Городе неба» максимальная Катя Капович. Как поэт. Капович как прозаик не изображает то же, что рисует Катя-поэт: отдельное место, где она осталась, откуда не ушла невредимой, то место, которое каплеобразующим способом вбирает в себя страны, города, дворы, берега, заводы, магазины, лавочки, ею виденные, прожитые, хоженые. В прозе важно действие. В поэзии Капович, помимо памяти, — место действия. Эпитет «кинематографично» предельно уместен:
Прекрасное должно быть чуть пустяшное:
сидит собака, держит кость во рту,
за улицею противоположною
недлинный день уходит в пустоту.
Вот нищий волочет каталку с банками,
он высосал из горлышка портвейн,
и школьницы зелеными русалками
ныряют за оградою в бассейн.
Прекраснее всего, чтоб снегом с тополя
кренило недокрашенный забор
и чтоб из магазина двое топали
и наконец притопали во двор.
Упрямится завинченная пробочка,
течет в стакан холодное питье,
каких навалом в лавке вино-водочной,
и тут по полной, солнышко мое.
В пространстве, создаваемом Капович, персонажей ровно столько, сколько раз автор пишет стихотворение. День сурка длится из текста в текст. Наступать в лужу, избегать похлопывания по спине неизвестного приятеля, ошибаться в выборе обожаемого писателя — не свойственно лирической героине Капович. Она ежестишно все делает заново. Здесь и сейчас. Но будто — там и тогда. Ёмкость и зримость в детализации пространства скрещивают времена, которые в «судьбы скрещенье» непредставимы без «милых, с мутными глазами», без «стаканов кверху дном» и «пиджака с халатом вперемежку», без «неизменной женщины в платке» и «обширного двора с кривой березой».
Это тот же остров памяти, что и в «Приглашении на острова», непрерывно изменяющийся подобно маскам Гудвина, что был обыкновенным попаданцем, и «Город неба» — тщательно сфокусированный мир поэта, великий и ужасный. Прежний, тот, каким он был и остается с автором — воспоминаниями, опытом чувств, событийными метками, сотворившими личную импровизированную стену плача, в которой вмятин от лба, скорей всего, больше, чем вставленных в просветы записок. Но небо — сакральный образ и ассоциируется с недостижимым для живых царством душ, обителью Бога, местом первейшей тайны и последнего предела. Небо не имеет формы, оно не ограждено ничем. У Капович же город неба островной — крайний, обособленный, обхваченный лирической героиней так, будто она не позволившая себе плакать Танечка, — но населенный живыми людьми. Бахыт Кенжеев сравнил его с Эдемом, однако реалистичность персонажей, дотошность пространства говорит не об аркадской юдоли. Рай — сад, что видится слишком размыто, в меру богатства воображения и географии, а здесь конкретика бьет по глазам и картам. Города называются, поезда идут, окна распахиваются. Поэт очерчивает не местонахождение, а человеконахождение. Где бы ты ни был, находи в себе человека. Находи себе человека. Помни найденного. Живи с найденным. Даже когда уже потерян на этом свете. Потому что: «До встречи, до встречи, до встречи, я им говорю».
Нет конечности у стихов Капович, оттого и финалы у них неожиданно сорванные. Как быстрый и нервный дирижёрский жест, требующий замолкнуть наконец. Чтобы через мгновение снова вступить в речь. И оцениваемые Комаровым «неумелость, небрежность, аграмматичность, неточная рифма» как «эффективный приём», когда «действительность отступает под нажимом поэзии», на самом деле передают человечность лирической героини. Капович, как отметил Дмитрий Быков в предисловии книги, «может позволить себе истинную виртуозность, то есть отсутствие всякой виртуозности».
Настоящесть происхождения и жизни. Не симулякр, не конструкт. Катя Капович. Честно. А честность не идеальна, идеализировать ее нельзя. Небо не способно лгать.
Грозы полузасохшие чернила,
в полнеба чье-то белое крыло —
я бы душой охотно покривила, —
обычное поэта ремесло.
Но зрелость учит холоду рассудок,
и ближе мне природы красота.
Возможно, тем велик ее рисунок,
что он ни означает ни черта.
Иди себе, читай на небосклоне
движенье облаков со всех сторон.
Послали тебе жизнь, как сыр вороне, —
не проворонь ее, не проворонь.
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
