Стихи о войне и раньше были сложны в точной интонации, а современные тем паче — где такие найти: то напускное топорщится и коробит, то толерантное обнуление отталкивает всеми боками полного нуля. Запамятовать в русском языке значит забыть. Забавно, если вдуматься. За памятью ничего нет, пусто. Пустоту заполняй чем заблагорассудится. И шагают строгим рядом рассудительные слуги заполнения. Кладут и кладут кирпич за кирпичом на голову. Чисто рефлекторно наклонишь чело на книгой, и давит в переносицу изнутри подвинувшаяся кладка — кудааа так глубоко, нема там нашему угодного знания, ну-ка в исходное положение! На плывуне дома ненадёжны, боязно.
Подборка же Любови Колесник «Ржевская битва» в «Дружбе народов» (№ 5, 2020) не колеблется, не дрожит. Она ровная, твёрдо говорящая почти нарицательные вещи. Война всегда нарицательна. Великая Отечественная особенно. И Колесник без демонстративности и показательного надрыва пишет об отстаивании Ржева, близкого ей. Похожего на многие другие города во время той войны. Пишет Колесник о людях нетолерантной, непостижимой сейчас закалки («как стояла беременной за станком, / тридцать восемь градусов был мороз»), о «безымянных каменных богатырях» без кокетства и ложной скромности. Правдиво, потому что «памяти нет, а мёртвые не умрут». И действительно, за смертью смерть не стоит. Там поджидает только забвение. А пока жив, лучше помнить. Дорого это.
* * *
Сквозь зубы, как конь, потягивал чемергез,
кивал, говорил: прости ты меня, прости.
Луны порез на небе; сбежать бы в лес —
топтать заболотный дол, кровяной настил,
без памяти сквозь чапыжник, через ольху,
в невидимой крови берёзовые стволы,
не видя знакомые лица ничком во мху,
кого при атаке свинцовый огонь свалил.
И снова не шёл, плескал в алюминь, кивал —
щербатые тени верёвками на кадык.
В далёком лесу расцветёт одолень-трава,
её приложить, и всё сделается как дым,
её заварить да выпить, и всё не так —
страшнее, чем есть — не должно и не может быть.
За небом, болотом и лесом дымится танк,
и выживший пьёт и просит его простить.