Нет, такое понимание солнца не годилось: оно закрывалось, едва успев раскрыться, и исключало всякую возможность дальнейших изысканий, и главное, путешествий. Так я могла странствовать и рядом с кухонной газовой плитой.

Нет, такое понимание солнца не годилось: оно закрывалось, едва успев раскрыться, и исключало всякую возможность дальнейших изысканий, и главное, путешествий. Так я могла странствовать и рядом с кухонной газовой плитой.
Вот очередная премия ― «Ясная Поляна» ― за роман «Поход на Бар-Хото». А Леонид Юзефович по-прежнему смотрит за линию горизонта. Нигде его книги окончательно не завершаются. Время не прекращается вместе с жизнью человека, даже народов.
Письмо Джаббаровой тот самый стимулятор, что создает связи ― замолчанные, перекусанные, немыслимые связи женщины, обреченной на объектность традиционной роли, и женщины, у которой есть желание, а главное, причины жить иначе.
Инакомыслие как понятие исчезает. Почти исчезло. Задавшись целью обозреть публикации на данную тему, столкнулась с неожиданной трудностью: под грифом чистого, конкретного инакомыслия сейчас мало что спускают.
В течение нескольких дней их спины расписывали приглашенные из Японии каллиграфы. На спинах девушек не осталось живого места. Они были расписаны заезжими мастерами милитаристскими татуировками в самурайском духе.
Потом Леша был паучком в ванной и случайным прохожим, подарившим жухлый белый цветок на восьмое марта. Летом кока Леша будет бабочкой, которая слишком долго для насекомого, живущего один день, просидит на похудевшем плече.
Она рассказывала, как они фотографировали разных людей, и иногда приходили такие смешные типы, что потом, когда они их печатали, делали для себя еще один экземпляр, специально для их общей «Тетради с лицами».
В голове было пусто, точнее, никак. Так, наверное, выглядит слепое одиночество, когда некому доверить свои глупые страхи, истеричные опасения, обнаженные тексты.
Он светловолосый, светлоглазый, высокий, чуть полноватый, любит стихи, старое кино, горький шоколад. Есть столько вещей, через которые можно его описать, но люди обычно видят лишь его глухоту. Она не равна ему.
Мама была в отчаянии, в растерянности и вела себя странно. Она то и дело доставала из сундука свою пропахшую нафталином каракулевую шубу, пристально смотрела на меня и просила сказать «Бе-е-е».