Странно, что почву под ногами старалась тогда нащупать там, где ее не могло быть — в иллюзорности вымысла.

Странно, что почву под ногами старалась тогда нащупать там, где ее не могло быть — в иллюзорности вымысла.
С наступлением темноты его самые сокровенные мысли обсуждают на языке глухонемых загадочно жестикулирующие деревья.
Река пахнет настоящим. Плывет себе и плывет, без всяких видимых причин и усилий. Может, и мы можем так?
Маленький бог взобрался по лестнице высоко, почти на небо, повесил на ветки нововесенние украшения — снежинки. Яблоневый цвет.
Позвонили в дверь. Открыла Люба не сразу, потому что звук своего дверного звонка слышала впервые. Гости обычно приходили вместе с ней, с соседями она не общалась. Папина вишнёвка отодвинула её страхи в дальний угол, поэтому Люба не посмотрела в глазок и даже не спросила: «Кто?»
Запах кофе и гул кофемашины сбивают с толку. Если закрыть глаза и сосредоточиться только на этом запахе и этом звуке, то можно представить, что ты в кафе. Можно выбрать любой город.
Оба крыла невода доводят до широкой скважины, выдолбленной в конце, она называется разборной майной, и через нее вынимают невод. Все замирают в ожидании. Поймалась? Не поймалось?
Часы отсчитывают минуты, как слезы на сдачу времени. Ангелы семнадцати наречий знают твой личный язык. Тот, на котором говорил ты один в детстве, и мир отвечал. Поэтому они курлыкают, и их сравнивают с голубями.
Когда в тебе ты сам, то уши не заткнешь, не спрячешься под стол, не убежишь, куда глаза глядят, накроешься подушкой, выйдет только хуже, то есть громче, и никуда не деться, никуда! От этого, того, «в себе себя».
Пальто его мне показалось чугунным. Стальные, из проволоки, плечики согнулись в дугу, и оно сползло на пол. Я поднял эти рыцарские доспехи и водрузил на кровать.