Ad hoc

 

Вопрос: какого читателя конструирует критика? — оформился. Ждем ответа. Параллельно ища его. Где? В публикациях критического толка. Особенно толстожурнальных. (Потому что мнение, совет, направление мысли меньше зависят от авторитетности источника, чем ответ на конкретный вопрос. Мы хотим уверенности в правильности, профессионально отранжированного ответа. Ошибиться в выборе нужной информации хуже, чем выслушать бесполезное своемнение.) Например, в августо-осенних [№ 8-9-10, 2021] номерах «Нового мира» в эссе Дмитрия Бавильского, публикации Александра Чанцева, статье Лизы Новиковой и Вл. Новикова.

Когда критики Чанцев и Бавильский работают с классическими произведениями, их труд отвечает сам за себя. Есть роман, есть его канон и теперь есть перелицовка его. Это делает Бавильский в эссе «В поисках рыхлого времени» (НМ, № 9, 2021), которое определено автором как «дневник читателя». Перечитывателя точней. Трилогия «Жизнь Клима Самгина» подробно переанализируется, и анализ сей доминирует цикличностью интенций по поводу романа-повести Горького, непрестанным нахождением новых оформлений к его уже объясненной однажды сути. Чем подчеркивает незаконченность текста самого романа, «готового прерваться в любой момент и постоянно обнуляющийся после длительного перерыва в писании», Бавильский искушено использует «слепой стык». В компании с Горьким. В кампании на «Клима Самгина». Средства хороши все, паче те, которыми пользуются другие. Переприсвоение приема, метода, стиля — великая сила искусства. Постмодернизм совсем не сюда. Здесь нет разрушения, разборки и после вновь сборки — из принца в телепузика. Бавильский не «кодирует дважды», а действует тоньше, на уровне дезоксирибонуклеиновой кислоты сказали бы мы, если б у текстов она была. Делает внутречастным не для подражания, наследования или пародии, но — питания. Бавильскому всегда нужны «витамины», подпитка. В данном эссе он пополнился полезными веществами настолько, что позволил новоприобретению разогнать кровь, и мы видим метапрочтение: когда критическое исследование совмещается с обновленной апперцепцией литературной находкой, явленной всем текстом эссе. Какого читателя конструирует автор таким образом? Своего собственного. Дмитрий Бавильский из самостоятельных критиков, у которых знание контекста, уважение истории литературы, диалог с традициями и актуальностями наравне способствуют самодостаточности. Бесспорен уровень. При таких исходных данных модель адекватного читателя должна быть весьма продвинутой. И не в плане эрудиции и теоретической подкованности по большей части (это тело наживное при известной усердности). Соотносимый с Бавильским читатель должен быть готов брать. И присваивать. Не отходя от кассы ваять. Так как автору интересна обратная связь. Фидбэк как рабочая единица.

Подход Александра Чанцева к осознанию классики, на примере сообщения «Приключения вертикали в “Братьях Карамазовых”» (НМ, № 8, 2021), отличается индивидуальной чертой именно этого критика — эстетикой знаний. Чанцев взыскует качества и глубины. Но погружение в произведение никогда не бывает полным, безоглядно завести чанцевскую мысль во тьму повествования невозможно: повсюду метки, знаки, следы, компас, ориентируется с полуслова. Мрак библиотек натренировал критическое зрение Чанцева на любую марианскую впадину вроде романа Достоевского. «Высказывание гипотезы о наличии некоторого вертикального вектора в “Братьях Карамазовых”», хоть и с опорой на М. Бахтина, достаточно дерзновенно. И не оттого, что теология и философия как науки сложны, и жестикуляция силлогизмов требует тонкого контроля за движениями четкого понимания, зачем осуществляется данное построение. Здесь довольно уверенности в непроясненности темы, точней в ее очевидном неразработанном потенциале, и — в потребности его раскрыть. Чанцев предпочитает быть первым, чтобы заполнять пустоты. Это похоже на морской бой: угадал лакуну со спрятанными сокровищами или промахнулся, все равно клеточка будет занята крестиком-инскриптом. Новизна высказывания отлично подходит для «захвата территории», и критик водружает свой флаг. После чего за находкой поспешают другие искатели, оппонирующие и/или дополняющие. Однако автограф остается. Александр Чанцев прежде читателя видит пустоту, достойную освоения. Так и просится девизное типа: «Создай, а потом иди дальше». Читатель — условие, а не цель, самоценностью обладают тексты, потому что сделаны штучно. Именно это сначала привлекает читателя, пока не включается любопытство: как на этот раз Чанцев использует свои знания, на что обратит внимание? Experto credite — критику. Впрочем, нельзя забывать, что читателю хочется, чтобы с ним общались. Если говорить лишь с позиции эксперта, то рано или поздно неизбежная назидательность приестся, а востребованной, по Ю. Н. Тынянову, будет та критика, которая «осознает себя литературным жанром прежде всего». Возможно, литературностью критических текстов Чанцева — мы же знаем, что он писатель, — объясняется их плотность и герметичность, ведь монополия на представление о препарируемом произведении у Александра почти абсолютная — могу ошибаться, но не припомню полемизирования не только как порыва, но и как приема. Апелляции к авторитетам, воспоминания об единомышленниках, приглашения посвященным — да, но постороннего мнения — нет. Это почерк. В этом вызов читателю.

Тогда как проблемная статья с элементами обзора Лизы Новиковой и Вл. Новикова «Крути, Митька, крути!» (НМ, № 9, 2021) по-исследовательски доброжелательно расположена к читателю. О нем написана: живом, думающем, неравнодушном. Предыстория и развитие жанра «альтернативной истории», перекручивающего хронотоп ХХ века по своему усмотрению, как калейдоскоп, показаны по-журналистски ёмко и точно. По-научному убедительно авторы оформили в четкую тенденцию в российской, преимущественно премиальной, литературе последнего двадцатилетия обращения к прошлому как к модели из лего. То есть его можно переделать. Построить иначе. О, заманчивое сослагательное наклонение!.. Сколько писательских умов тобой вдохновилось. Читатель же на выходе из «советского оптимистического» получил «постсоветский цинический дискурс». (И разве заработал его?) Лаконично разом отрецензированы (сопоставление, введение в контекст у Владимира Ивановича уже рецензия), навскидку кажется, полсотни книг. И ненавязчиво проанализировав склонность нынешнего поколения «пристально всматриваться» в ушедшие годы, норовя подрихтовать сложные углы, Новиковы мастерски подвели нас к философскому вопросу-выводу о личной ответственности живущего сегодня писателя. Соответственно и читателя. Затянувшееся увлечение построением гипотетически возможного прошлого приносит разные плоды. Червивые в том числе. Нельзя безоглядно «крутить фильму» назад: однажды пленку зажует, кадры застрянут, а доселе мельтешащие на экране человечки превратятся в более мертвых, чем были. Писатель не должен быть Франкенштейном. Читатель не заслуживает длинных ножниц.

С чем согласишься поневоле, чувствуя потенциальную опасность во всем, что пере-. Особенно — перекритиковал. Однако совсем не видеть того, для кого пишешь, — короткий тормозной путь. Читатель собирательный и читатель символический могли бы нас поддержать, наверное. Если бы мы создали их конструкты.

Ну да в следующий раз.