Из трех «Роза» самая свободная. Часто пиша слово «хлябь», применительно к пораженным туберкулезом лёгким ее Светланы, сестры матери, Оксана Васякина вычерпывала похожую субстанцию из себя. Началось это еще с «Раны». К третьей наступил перелом. Васякина получила разрешение дочери Светланы на оприлюднення (на русском — обнародования — не звучит так правильно, как я слышу: при народе не то же самое, что при людях, проступает канцелярщиной сдобренный нюанс границ и интимности) истории жизни тети во всей красоте и нищете, и за ним словно последовало доступное лишь в таком виде освобождение — выговорить, изговорить.
Тон автора по-прежнему поражает исследовательским хладнокровием в сопряжении с отчаянной зависимостью от памяти. Рассказчица собирает себя в родных по крови женщинах. Они цельные, монолитные в своих телах, поступках, страданиях, а ей пришлось распылиться на них всех. И на «Розе» тон Васякиной будто выдох репетирует. Тетя — не первой очереди родня, все-таки не так больно, как с матерью, но в Светлане есть холодец женственности, та загадка, из-за которой мужчины желают не только иметь, но и обладать женщиной.
Найти свое в этой неуловимости — шаг из мрака самости, с ненасытностью которой старается сжиться девочка-женщина по имени Оксана. По сути она еще играет в куклы, изучает их вдоль и внутрь, прижимает к себе, погружает в себя, чтобы научиться у них соединять несоединимое, связывать разрывающее. Но куклы не куклы, но и не живые люди. Самые любимые големы. Всё по памяти, из глины памяти одного человека. Лепить, чтобы собрать частицы, самостоятельно не высеянные когда-то в очередную женщину-девочку. И посветлеют очаги поражения. Пустоты зарастут. Правда, не на рентгеновских снимках больной красавицы, а в живой личности ее племянницы, вызвавшей к продолжению, бессмертию родную кровь.
«Роза» ― дар Оксаны Васякиной. Самой себе. Незримая черта. Надеюсь, дальше будет ее сепарация и отдельный, уникальный росток.
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
