«Воробьиные ночи» Елены Игнатовой

«Воробьиные ночи» Елены Игнатовой велики. Начинаются страшно и безысходно: «и лицо уносит в быстрой воде», а завершаются всё-таки надеждой через принятие: «я чувствую – ночная птица / во мне крылами шевелит».

Стихотворения сцеплены друг с другом волнообразной жёсткой леской чувств, она пронизывает их, заставляя примыкать и топорщиться подобно слишком крупным подвескам на коротком шнурке. Слова выразительны собственным значением, и когда «он теперь не малыш, он ангорский раскормленный кот», и если «муж с изменой, изъяном, ну а впрочем, не мой», и потому что «как будто бы после блокады…». Формой, подачей стихи Игнатовой напоминают мне сгустки. Каждый текст подборки, будь он о блокадном Ленинграде или о Марине, о России, о Нём, о себе — это сгусток ставшего привычным отчаянья, рассказ о котором необходим для очищения. Сосуды полны осенью, судьба живёт с поломанной хребтиной, и лирическая героиня по-своему читает книгу Бытия.

Неизвестно, композиция подборки выстроена автором или редактором журнала, но порядок стихотворений, как винтовая лестница, где сам марш настолько монументален, что может служить аскетичной, но с широким обзором, смотровой площадкой, и чем больше прочитываешь стихов, тем просторнее лестничные пролёты текста. Остановишься вглядеться и чувствуешь внезапный приступ акрофобии, причём той её разновидности, когда страшно потерять контроль и прыгнуть с высоты. С трудом идёшь дальше. Елена Игнатова тонкий опытный сценарист, в стихах особенно ощутима авторская линия в накладывании кадрированных эмоций.

Полудикая Ева в опалённых степях.
Только старые платья собрала второпях.
На газетном обрывке пара жалобных строк.
Даже дверь позабыла запереть на замок.
На морозе прозрачном застывает слеза,
сколько можно, терпела, оставаться нельзя…

— одной строкой как крупным планом кинокамеры. Захватывает взгляд и дух.

И ещё. Это, конечно, тема города.

Публикация Елены Игнатовой «Воробьиные ночи» — в «Иерусалимском журнале» (№ 58, 2018), и естественно, что многие стихи в подборке с «иерусалимским» акцентом. Но лики Ленинграда неотступны. Первый — город автора и второй — первый тоже. Ленинград намолен не меньше Иерусалима. Библейская вечность везде.

Поэт работает с памятью поколения, народа, рода. Серебряный век женской тенью мелькает. Но целостность и самобытность стихов Игнатовой в собственной интонации. Она возникает из «сора» синтеза личного и надличного. Так и слышишь ровный отчётливый голос: он полынный, он инеевый, он блокадный, он фольговый, он живой. Поэзия умеющей нести крест. Пример стойкости и таланта.