«В любом случае ему удалось то, что для меня с моими писательскими потугами осталось недостижимым, ― на кончике его пера возник целый мир, в котором человек может жить, быть счастлив и даже находить себе примеры для подражания. Не в этом ли состоит цель каждого пишущего?»
До сих пор я не писала о творчестве Леонида Юзефовича. Хотя читаю. Постоянно что-то удерживало, заставляло откладывать, тщательней обдумать свое суждение. Казалось, как обычно, на анализе рефлексии или строгой аналитике не выеду: будет мало и первого и второго. Всё смешать ― возраст уже не тот. Молча наблюдала, задаваясь вопросом: в чем секрет? На ум приходили, конечно, банальности. Поэтичность слога не спасет. Юзефовича красивостями не объяснить. Какими тогда словами это сделать? ― на ум ничего не приходило. Молчание. А книги одна за одной, как павы, выходят, плывут, из рукавов степь монгольскую, берег греческий, времена российские выпрастывают. И не тяжело, не скучно никому.
Вот очередная премия ― «Ясная Поляна» ― за роман «Поход на Бар-Хото». А Леонид Юзефович по-прежнему смотрит за линию горизонта. Нигде его книги окончательно не завершаются. Время не прекращается вместе с жизнью человека, даже народов. История вторит времени. Их отношения сложны и запутаны примерно так же, как документальность и художественный домысел в произведениях Юзефовича. Время ли ― документ? История ли дописывает хронику? Или наоборот? Одно ясно: прошлое не подлежит изменению во времени, цыпленок не станет снова яйцом. И курица тоже.
А задокументированные исторические факты могут то появляться, то исчезать, их можно открывать, интерпретировать, подделывать, скрывать, использовать как карающий меч либо глухой щит. Историк Юзефович точно понимает зыбкость истории как воплощения хроноса. Поэтому эпопеи он не пишет. Эпической его прозу не назовешь и не потому, что объем и масштаб иной. В эпосе нет места движению, ведь все события произошли, подвиги-предательства свершились, часы остановились, и повествование не имеет других вариантов финала. Вариации на тему героев, географии, аутентичности, ― пожалуйста, сколько угодно! Финал ― нет, святое. На том эпос и стоит веками.
Но совсем не так работает проза Леонида Юзефовича. В ней соединены бесшовно пронзительная ясность времени (то есть ощущение полного погружения, как будто на тебе нейрошлем, вокруг отзывчивая графика реалистичного пространства, а не кинолента, где декорации все-таки отдельно) и едва уловимая валкость исторического контекста. В плавучести исторического содержания заключена та манкость письма Юзефовича, которая необъяснима лишь стилистикой. Писатель не стремится, изложив факты, поставить точку, что было бы свойственно историку. Потому что это не эпос, придуманный для создания определенной (кем-то) картины мира, долженствующий служить образцом последующего мироописания. Это диалектика.
Рассказывание у Юзефовича единолично, но из-за того, что рассказчик перемещается между героями и, становясь то рядом с одним, то поблизости с другим, его повествование как бы перенимает по очереди их оптику, немного ассимилируется с каждым. Но однозначно не принимает ничью сторону. И это отнюдь не позиция «над схваткой». Тем более и не взгляд судьи-многостаночника, который для соблюдения процедуры вскользь изображает также адвоката и прокурора.
Ответы интересуют автора как процесс, а не результат. Когда археолог находит артефакт, он не итожит, а начинает путь к истории. В своих книгах Юзефович работает по схожему принципу. Художественные допущения, рефрены, оммажи, психологическая полифония ― всё на порог, за которым зыбится истина. Исключительная тактичность во всём этом. Читателю не приставляется к виску пистолет авторитарной литературной правды, наоборот, ненавязчиво, с достоинством показывается множественность отражений в зеркале Клио. Без карикатур и снобизма. Рассказчик не влезает в шкуру героев, а внимательно всматривается в них, изучает черту за чертой личности, сопоставляет слои событий. Без самолюбования и вызова. Он, кажется, не стремится ничего никому доказать ― пишет то, что глубоко интересует его самого, в чем надежен как увлеченный любимым открытием ученый. Исследователь работает прежде всего с собственной потребностью в любопытстве. Любопытство Леонида Юзефовича во многом гуманистическое ― мало кто пишет так сочувственно-объективно о людях в истории (всё больше живописуют о «фигурах»). Вероятно, наполняет его силой почти детская способность: придумать, как и почему могли бы сложиться обстоятельства, судьбы, если невозможно быть их очевидцем. Это, разумеется, не мечты об истории, но в документальности романов нового лауреата «Ясной Поляны» постоянно мерещится особая материя, напоминающая скользящее вдоль линии в зной расплывающегося горизонта марево.
Это ― время. Его всем нам не хватает.