К 130-летию Юрия Николаевича Тынянова

 
 
 
Вениамин Каверин в «Новом зрении» часто пишет, что Тынянов был мастером имитации. И это удивительно. Но не то удивительно, что Тынянов обладал актерскими способностями ― внешность его была запоминающейся: высокий пушкинский лоб, прямой, почти как у Блока, нос с подвижными ноздрями, тонко очерченные ироничные губы, но улыбались они по-детски беззащитно, а главное: пристальный взгляд, как будто наперед знающий, на что каждый его собеседник способен,
Picture background
Юрий Тынянов — русский советский прозаик, драматург, сценарист, переводчик, литературовед и критик. // Фото из сети Интернета
и требующий соответствия, ― это и современники рассказывали. Например, тот же Каверин описывал, как Юрий Николаевич искрометно изображал Фому Опискина и Гоголя. Тогда как раз вышла первая книга критика «Достоевский и Гоголь (к теории пародии)», и он артистично, в лицах пояснял гостившему у него старшему брату (и его спутнице) что и как Федор Михайлович спародировал у Николая Васильевича. Не менее красноречиво о даре Тынянова вживаться в образ персонажа говорит его проза, особенно романы ― портреты-баллады о выдающихся личностях.
 
Дивно здесь звучит само слово: имитация. В современном языке так не скажешь, если стремишься
 сделать недвусмысленный комплимент. Разумеется, имитировать означало «в точности воспроизводить», а не «подделывать», и, очевидно, сутью было ближе к понятию имитации в музыке. Однако хочется начистить коннотацию, как самовар, до безупречного блеска ― Тынянов виртуозно перевоплощался и пародировал.
 
Часто цитируют письмо, где Горький об образе Грибоедова в романе «Смерть Вазир-Мухтара» сказал Тынянову, что «должно быть, он таков и был. А если и не был — теперь будет». По Каверину, этими словами писатель определил основную задачу исторической прозы. А также высочайший уровень взаимоотношений автор-герой.
Когда историк-биограф на тонком нерве чувствует и выписывает судьбу реального человека, известного и сложного, степень его чуткого понимания природы образа равна перевоплощению, которое свойственно создателю художественного мира. Того мира повествования, которое правдиво и точно представляет героя глазами автора, принявшего решение побыть им и с ним, и снаружи и внутри. Имитация? В некотором смысле. Сейчас это, наверное, могло бы называться реконструкцией, транспонированием, симулякром и другими странными словами.
 
Могло бы, но не у Тынянова. Он строг и неподкупен, когда касаются истории, особенно в литературе. Потому что перевоплотиться можно лишь во что-то настоящее, в то, что уже существует. Но важно: существовать не означает быть живым. Тынянов, превозмогая медленно убивающую его болезнь, ежедневно жил вопреки. Возможно, поэтому теория литературы создавалась им безапелляционной: это основа и опора; то, что не исчезнет после ухода разработчика… Стойте, ну как же нынешнее специфическое слово «разработчик» подходит Тынянову! Каждый уникальный код имеет соответствующий синтаксис. Такой код для русской литературы и создал Тынянов: исследовал историческую кеш-память литературоведения и филологии, а потом переформатировал в более совершенный формат. Говоря проще, обновил глобально ОС. И как ни меняй оболочку операционной системы, ни ставь-удаляй программное обеспечение из других источников, основная структура не изменится, несущая конструкция не рухнет, а связи не распадутся. Ноги будут помнить, как ходить.
 
logoSMALLPROZRACHNO
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.

Loading

Поддержите журнал «Дегуста»