Сергей Костырко писал критику по-особенному понятную и человеческую. Его отношение к литературе объединяло в себе, мне кажется, восхищение верного ученика и отцовские мудрость и принципиальность. Отличительная черта — простота. Та простота, которая не допускает двусмысленности, выражает личное мнение с достоинством и уважением к оппонентам. Авторитет ощущается как прочная прозрачная сфера, войдя в которую чувствуешь комфортную атмосферу требовательной ответственности. Ей невольно поддаешься. И «Журнальный зал» — не просто архив литературной периодики, традиции и каноны, а символическая Республика Лит для изданий, выбравших литературу своей миссией.
Спасибо.
Светлая память…
ОД
…………………………………………………………………………………………………………………………………………….
<…> Я, действительно, из «критики-2». То есть не являюсь, и никогда не стремился быть критиком, который «в переднем ряду», который «лидер мнений» — поводырь для читателя и наставник для писателя, объясняющий, как надо читать и как надо писать. Завидую тем, кто это знает, как надо. Я — не знаю. Я все еще пытаюсь это выяснить, приступая к разбору каждого нового художественного текста. Зная при этом, что каждый новый текст может заставить пересмотреть уже сложившиеся представления о «правильном» в литературе. И не могу сказать, что обстоятельство это меня удручает. Напротив, тем и хороша настоящая литература, что она всегда — заново. Собственно, потому она, как мне кажется, и существует. Ну и соответственно, претендовать на водительство литературным процессом или обучение читателя правильному чтению правильных книг у меня просто нет прав. Да и нет у меня критического темперамента Ермолина, Пустовой, Белякова или, допустим, Данилкина и Юзефович. И по сравнению с ними я легко «удобно устроился»: читатель для меня — собеседник, писатель (точнее, написанное им, то, до чего он смог дотянуться как художник) — учитель. Статус литературного обозревателя, если честно, для меня — алиби, но я действительно честно пытаюсь также сообщить читателю, про что книга, как написана, и, соответственно, кому она может быть интересна. Ну а все остальное — это уже удовлетворение моего личного интереса. Я отдаю себе отчет в том, что место свое в критике определяю, как маргинальное. Но я его, действительно, высоко ценю. Поэтому книгу свою я назвал «Критика-2».
Сказанное выше не означает, что я пренебрежительно отношусь к нашей критике. Боже упаси! Критика — это для меня может быть главный нерв современной литературы, орган ее саморефлексии, то есть — условие ее существования. И коллег своих — и единомышленников, и «противников» — читаю еще и с чувством благодарности, и, соответственно, горжусь своей причастностью к их цеху.
<…> Я исхожу из того, что критик не всесилен — и слава Богу! То есть на последний вопрос: что, собственно, делает литературный текст подлинной литературой, что вдыхает в него живую жизнь, критик ответить не в состоянии. Не в состоянии — по определению. Допустив мысль о возможности такого ответа, мы допускаем мысль о подчиненности эстетического пространства художнику, а не наоборот; лишаем литературу ее тайны, которой она, собственно, и жива.
Сергей Костырко, «Критика-2»
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
