Инвалид, передвигающийся по улице среди людей без особых потребностей, чувствует себя ущербным. Другим. Чужим. Лишним. Изгоем. Но не перестаёт он чувствовать себя человеком. Не мыслит себя нелюдью. Не числит, что зверь или гриб. Он остаётся человеком. Он знает, что человек. Иной, но из человеческого рода. И нелепо думать как-то не так. Инвалид — это условие повышенной сложности выживаемости. Оно не лишает родословной. Инвалидность для многих токсичное понятие. Однако ачеловеческим оно не является. Человек хрупок. Условие наступает или нет. Риск существует всегда.
Современная русская литература как инвалид, который перестал ощущать себя человеком. К ней так относятся. Она сама себя втихомолку так идентифицирует. Потому что «вот западная литература» полноценнее, качественнее, мощнее, свободнее и прочее. Там настоящие книги, а у нас постольку поскольку. Калека рвёт жилы на тренажёрах, чтобы по-настоящему ходить, бегать, а внутренне не верит в себя. Что он полноправный человек. Ему гораздо труднее жить и двигаться, он часто выглядит уродливым и отвращает взгляды окружающих. И его согласие с инвалидностью как родовой чертой гробит все прогрессы в работе над своим телом. Привет! ты, юродивый, — из всех критических подводок к соврослиту торчит. И объект кивает, ну ладно, привет. Хорошо, что здоровается.
А типа образцовые люди идут мимо. Плевать они умеют на комплексы рядом находящихся. Ты считываешь не их отношение, а собственный триггер обсасываешь. Особенности развития не делают выродком. Им тебя назначают или нарекаешься самостоятельно. Хуже второе. Отказываться от человеческого, значит стать големом. Или гомункулом. Неважно, по сути.
Человек, даже если инвалид, остаётся сыном Божьим. Творимое им искусство нуждается в терпении. В любви очень много терпения. И наоборот. Почему бы современной русской литературе не прекратить инвалидизировать свой организм? Почему бы критике не попробовать увидеть в инвалиде человека?
Самоуничижение не способно к рождению лучшего. Лишнее ограничение усиливает атрофию. Литература с изъянами (а есть ли без?) должна чувствовать себя искусством вопреки всему. Только самоосознаваемая человеческая ценность обращает на нас внимание толпы.