Полка её книг растёт. Её книги хочется читать. Они интересные. Как пишут критики, её книги «о женской храбрости, которая и есть карающий меч Добра». Как нужен этот Меч в наше непростое время.

Полка её книг растёт. Её книги хочется читать. Они интересные. Как пишут критики, её книги «о женской храбрости, которая и есть карающий меч Добра». Как нужен этот Меч в наше непростое время.
Само понятие «гуманность» по определению отвергается революционными эпохами. Оба героя признают приход нового времени: один с горячей безусловностью, другой с сомнениями.
Радости и тревог в любом возрасте предостаточно. По статистике люди понимают и обретают счастье после пятидесяти.
Прислоняюсь к заградительной линии и смотрю страху в лицо
Анна Голубкова. Нечто вроде поэмы. «На глубине промерзания». Отчего такой технический термин «глубина промерзания»? Для кого?
Только книгу он мог любить во плоти, в ее уникальном теле, только была для него Словом, которое стало плотью.
Счастливый или несчастный (поскольку столько прочесть, сколько прочел автор, у него не получится, а хочется прочесть все и сразу) обладатель двухтомника получает не только довольно обширный каталог, но и довольно внушительный к нему комментарий.
Можно было бы предположить, что бессмертие мучительно, как болезнь, но в голом мире осознание мучительности, как и простой радости, размыто, рассредоточено в вечных облаках и тумане. И лишь единицы, последние, ещё стареют.
Где-то там, спрятанная под облаками, похожая очертаниями на рыбу, плыла во времени и пространстве — моя Венеция…
Полицейские нигде не просматриваются. Трамваи иногда трезвонят для порядка. Жертв пока не наблюдается.