Только книгу он мог любить во плоти, в ее уникальном теле, только была для него Словом, которое стало плотью.

Только книгу он мог любить во плоти, в ее уникальном теле, только была для него Словом, которое стало плотью.
Можно было бы предположить, что бессмертие мучительно, как болезнь, но в голом мире осознание мучительности, как и простой радости, размыто, рассредоточено в вечных облаках и тумане. И лишь единицы, последние, ещё стареют.
Счастливый или несчастный (поскольку столько прочесть, сколько прочел автор, у него не получится, а хочется прочесть все и сразу) обладатель двухтомника получает не только довольно обширный каталог, но и довольно внушительный к нему комментарий.
Полицейские нигде не просматриваются. Трамваи иногда трезвонят для порядка. Жертв пока не наблюдается.
Где-то там, спрятанная под облаками, похожая очертаниями на рыбу, плыла во времени и пространстве — моя Венеция…
Всё закончилось на рубеже восьмидесятых и девяностых годов ХХ столетия. Пусть и с большим трудом, пусть и с приложением многих усилий, разрыв между поэтом и читателем был достигнут.
Полумифическая Мангазея — реальное место на Земле. Город-убежище, утонувший в веках. Китеж, исчезнувший в водах Белозерья. Русская Гиперборея.
В жизни не существует ничего идеального, и она требует определенного мужества и постоянного поиска решений (sic!). Не истины, не знаний, не покоя, а именно решений, то есть активной позиции. Правильные решения приводят к пробуждению.
В далекие дни сентября 2001 г., вскоре после теракта, я волей случая оказалась в Нью-Йорке. Увиденное и прочувствованное навсегда запечатлелось в памяти, а сделанные тогда записи позволяют и сегодня воссоздать противоречивую картину того времени и задуматься о глубинных причинах происходящего.
Мой папа, простой сельский учитель математики, считал поэтов небожителями. Он преклонялся перед поэтами. И почему-то всегда поэта соотносил со временем года. Пушкин у него был поэтом весны. — Почему? — спрашивал я. Он, не задумываясь, отвечал: — Потому что, читая его стихи, оживаешь, как природа весной. Лермонтова считал поэтом осени. — Грустные стихи. Как поздняя осень. До тепла далеко. Впереди зима. А Есенина считал