Дарья Лебедева ‖ Гордость и предубеждение по-русски

О повести Ирины Маркиной «Благодетель»

Последние годы царствования императора Александра II: многочисленные реформы запускают брожение в обществе, которое через несколько десятилетий взорвется революцией. Террористы снова покушаются на жизнь царя и — в этот раз — снова неудачно. Происходит покушение на жизнь графа Михаила Лорис-Меликова. В «Русском вестнике» печатается последний роман Федора Достоевского «Братья Карамазовы». Реформа, коснувшаяся духовенства, приводит к повальному уходу семинаристов, не желающих жить в нищете, на светскую службу. Лев Толстой начинает свой труд по переводу четырех Евангелий. Константин Победоносцев становится обер-прокурором Святейшего синода — этот пост он будет занимать вплоть до 1905 года. Один из самых интересных, спорных, удивительных периодов в истории России выбрала Ирина Маркина, чтобы рассказать историю вневременную, общечеловеческую.

В центре повести двое: барин Аполлон Владиславович Темирханов и бедный монах Герман (в миру Алексей Илларионович Фаворский). Сразу заметно, что имена говорящие: Аполлон — солнце, Фаворский — свет, да и многие имена в книге аллюзивны по отношению к русской истории и литературе. Героев сводит случай: Темирханов приезжает в ненужное ему захолустное поместье с целью осмотреться и продать его. В монастыре неподалеку служит настоятелем отец Герман, гордец с непростым характером, из-за чего уже бывал в неприятностях: «Господ вроде Темирханова ему прежде случалось видать разве что издали, на академических и лаврских торжествах, и хотя он старался еще загодя внушить себе, что преклонение перед богатством и знатным происхождением суть предрассудок, недостойный мыслящего человека, но все-таки не мог не потеряться». Далее череда событий то сводит, то разводит их. Темирханов становится благодетелем Германа, хлопочет о его судьбе, помогая ему сначала с деньгами для монастыря, затем с судом против оклеветавших его сослуживцев и получением места в Петербурге, наконец после всех мытарств устраивает его в неплохой монастырь, где Герман на время обретает покой. Монах, пользуясь покровительством, постоянно навещает благодетеля — но не из одной только благодарности. В этом и заключена коллизия — на самом деле это история сложного, долгого пути к невозможной на первый взгляд дружбе.

Предубеждение — ключ к пониманию отношений героев. Оба гордецы, правдолюбы, оба очень одиноки и нуждаются в друге. Оба разочарованы в людях и ничего хорошего от них не ждут. Темирханов привык, что к нему обращаются за покровительством и деньгами, он наблюдает за поведением Фаворского, подмечая малейшие признаки лизоблюдства и подобострастия, чтобы привычно понять — и этот туда же. Он мучает монаха, издевается над ним, пользуясь его безответностью и зависимостью. В какой-то момент прямо говорит: «я сознаю, что принадлежу к господствующему классу и занимаю место эксплуататора и по одному этому должен чувствовать вину». Герман не умеет общаться с людьми выше себя по статусу, ему неловко просить, но великая нужда толкает его на этот шаг. Он тоже полон предрассудков по отношению к взбалмошному барину, настроение которого невозможно предугадать, как и то, какое слово на этот раз выведет его из себя. Роль просящего ему непривычна и отвратительна, но положение не оставляет выбора: «Просить, так просить было все-таки унизительно, и унизительна была та циническая откровенность, с какой Темирханов говорил с ним, говорил так, будто он, Фаворский, не свои обязанности исполнял, а был только лгуном и проходимцем…». Но в определенные моменты он не в силах сдержать гнев и возмущение поведением Темирханова, чем еще больше провоцирует того на моральную жестокость. Их социальные роли, которые они вынуждены играть и которые поначалу только и видят друг в друге, мешают сближению.

Тем не менее они много беседуют, довольно свободно обсуждают политические события, остро стоявший в те годы социальный вопрос, литературу — Лескова, Островского, Достоевского, Толстого. Герои много говорят о «Братьях Карамазовых», создается впечатление, что «Благодетель» — во многом оммаж великому роману: столько здесь отсылок, аллюзий, схожих эпизодов.

К Достоевскому отсылает и язык повести, аккуратно, можно даже сказать любовно имитирующий стиль классика: «Фаворский замолкал, через силу сочувственно улыбаясь. Не то чтобы происходящее совсем его не занимало: бывало, и он с каким-то недоумением спрашивал себя, как эти люди, мужчины и женщины, конечной своей целью полагавшие благо человечества, пусть и превратно понятное, утопическое, дошли до злодейств, потрясающих своим цинизмом… Не оттого ведь, что они были фанатики, мономаны, слепые орудия сатаны; не оттого, что в них не было ничего человеческого, как порою говорили, и не оттого, что их дурно учили в гимназиях, — нет, этим до конца нельзя было объяснить…»

И барин, и монах искренне беспокоятся друг о друге, но делают это тем неловким способом, к которому привыкли. Темирханов помогает деньгами и влиянием, Герман оказывает моральную поддержку, не давая барину наделать глупостей в подпитии или гневе, хоть и страшно его этим злит. В моменты, когда проявляется истинное лицо каждого, они приближаются к душевной откровенности, которая приносит подлинную радость взаимопонимания:

«— Я обыкновенно не страдаю меланхолией, — заметил он с тем же напускным равнодушием, — но ведь всякий, если не совсем дурак, может иной раз задуматься, так что… так что и жить, пожалуй, не захочется — гадко… а по-другому нельзя. Ну, не в монастырь же, в самом деле, идти, вы первый это скажете… Знаете, в Петербурге я бы поехал куда-нибудь на всю ночь, и дело с концом…

— Почему же… гадко?

— Да ведь нельзя не видеть всех этих мерзостей, — разведя холеными руками, пояснил благодетель так, будто говорил о чем-то само собою разумеющемся, — которые делают другие… и которые сам делаешь».

Оба знают, что не вписываются в стереотипы, но еще долго играют в эту игру, пока в какой-то момент не снимают маски и не становятся чуть более близки. К сожалению, это никак не разрешает ситуацию — выхода из нее не видно. Герман все так же мучается бессмысленностью существования в монастыре, Темирханов в редких письмах жалуется «на скуку и дурную погоду». Каждый остается на периферии судьбы другого. Каждый не находит своего места в обществе, в естественной для себя среде. Оба — чужаки, чудаки, только богатому чудить несколько легче, чем бедному, для которого любое нетипичное поведение может стать роковым.

Надо отметить аккуратность в воспроизведении исторических деталей, чуткое понимание времени. Все события и даты на своем месте, но и не «торчат», не затмевают основную коллизию. Эпоха воссоздана точно, но она — фон, необходимый для максимального размежевания героев. В центре все-таки люди, их характеры, проблемы, отношения, сомнения.

Повесть «Благодетель», с одной стороны, переносит читателя в уютный, со школьной скамьи мир классической русской литературы, с другой, написанная сегодня, она не превращается в, хоть умелую, но подделку, нет. Это самобытный яркий текст, актуальный и злободневный. Герои преодолевают предрассудки, стереотипы, навязанные кем-то или созданные самостоятельно, находят способ начать и продолжить диалог, искренне хотят понять друг друга. Наконец, оба они упорно ищут правду, даже если весь мир отрицает ее существование. Ключевая сцена, снова отсылающая к «Карамазовым», возможно, проливает свет на сверхзадачу повести:

«— Что, в ноги прикажете упасть, как в романе?

— Аполлон Владиславович, как вы можете это говорить, — задохнулся архимандрит, не вдруг обретя дар речи. — Вы мой благодетель, разве я…

— Вы не понимаете… Или нет, пусть так! Но, по-вашему, — Темирханов подался вперед, налегая грудью на крахмальную скатерть, точно не шутя ожидал ответа и ответ этот не был ему очевиден, — по-вашему, благодеяние, каково бы оно ни было, дает право одному человеку мучить другого?

Фаворский вздрогнул и, помедлив, покачал головою.

— Нет, не дает, — ответил он тихо».

Ни одно благодеяние не дает право человеку мучить другого. И пусть остальные живут, не задумываясь, вертятся, суетятся, используют друг друга, идут по головам. Гордым правдоискателям непросто в любые времена. Смириться ли с накопившимися разочарованиями, как Темирханов, подавлять ли чувство собственного достоинства, просто чтобы выжить, как отец Герман, продолжать ли несмотря ни на что искать свет в человеке, как оба они друг в друге, — тут каждый решает для себя. Замечательно, что автор так бережно и талантливо обращается к истории и литературе XIX века, чтобы снова поставить этот вечный вопрос.