Nataliya CHernyh

Наталия Черных ‖ Наш Чарльз Лэм

 

По случаю выхода нового, дополненного издания книги Александра Чанцева «Бунт красоты. Эстетика Юкио Мисимы и Эдуарда Лимонова» Наталия Черных написала эссе-портрет самого Чанцева, а заодно и пейзаж недавних десятилетий, того времени, когда все еще собирались в клубе «Проект О.Г.И».

 

Я люблю писать портреты тех, кто мне нравится. Чарльз Лэм относился к своим друзьям трепетно и оставил немало портретов своих современников. А писать о современниках дело такое, что время может и уйти.

А время и правда уходит.

Начало двадцать первого века в Москве было плотным, насыщенным и вместе воздушным. Как отличный десерт. И таким же бестолковым. Так что несмотря на Красную площадь с поэтами, на Дворец съездов с поэтами, на Дом Пашкова тоже с поэтами — времени уже нет. Есть инерция.

Был обильный шоколад довольно сносных текстов. Были взбитые сливки локальной популярности. Был неограниченный сахар общения. Тусили почти все, а кто не тусил — тот дурак, потому что тусовка и создавала имена. Но были и есть судьбы, тусовке не подверженные, хотя ею и любимые.

Чарльз Лэм был любимцем довольно широкого лондонского круга.

Чарльз Лэм отлично чувствовал зыбкость времени, и потому многие его эссе обращены в прошлое. Но для тех, кто будет читать их после прошлого.

Среднего роста точеная фигурка Чанцева возникла на фоне какого-то дежурного литературного собрания, на которые я тогда еще ходила. Узкая переносица выдавала сильную рефлексию, холодноватая вежливость притягивала, а воля высокого напряжения отбрасывала на почтительное расстояние. О нем слишком много говорили люди, мнение которых я всегда делю на восемь. И тем не менее.

Тогда (и отчасти сейчас) верховодил Фейсбук[1], хотя Живой Журнал еще не умер и не пережил второе рождение. Я начала читать хронику Чанцева. Это напоминало массированную атаку. На третьем посте я поняла, что для Чанцева написать через запятую (и при этом вдохновенно) евхаристию и кадэнсе не составит труда. Это не новость. Новость была в том, что Чанцев не щадил себя в том, что писал. Он выкладывался, как рокер на гастролях, он зажигал (и зажигает) все имеющиеся дома в каждом тексте. Он интеллектуальный варвар. Прежде всего тому, что аристократ от интеллекта. И не потому, что он читает чудовищно много и быстро. Во времена Чарльза Лэма интенсивное и вместе подробное чтение вменялось в правило. А в том, какие интегралы к прочитанному Чанцев берет.

И вдруг, среди эротических боев чтения, горестный вопль: я потерял перчатки из оленьей кожи. Кстати, про перчатки очень могу понять.

Да, это денди. Его поведение в отношении современной культуры — это чистое фланирование. Чанцев в отзывах на книги ловок и одновременно расслаблен. Он может показаться сторонним наблюдателем, но он глубоко вошел в то, что читает. Что отстраненности не противоречит. Так и должно быть, иначе не увидишь вещи, о которой идет речь.

Чанцев создал свою марку ценителя. Он берет интервью только в том случае, если человек и тема ему интересны. И не повторяется. Он участвует в проекте, если только это нечто необычное и странное.

Чарльз Лэм писал о странных порой вещах. О солнечных часах, о ребенке в комнате ночью. И все это выглядело под его пером как самое насущное. А что насущнее жизни космоса и хода вещей в нем.

Чанцев космичен, как древний грек. Или как китайский чиновник.

Нет, Чанцеву ближе Япония, с которой у него почти интимная связь. Хотя почему — почти. Если вы не на шутку знакомы с культурой Японии, вы найдете в текстах Чанцева гораздо больше удовольствия, чем если бы вы не были знакомы с Японией.

Александр Чанцев вышел на передовицы в очень непростой для отечественной культуры момент. Бросаться терминами и именами стало уже неприлично. А Лакан все давит на газовую педаль своей машины. Обаяние избранного круга нулевых, о котором, показав новые зубы, сообщил Дмитрий А. Пригов на вручении премии «Мост» в одном из особняков на Волхонке в 2005, довольно скоро улетучилось. Сейчас нет «Улицы ОГИ» с ее интерьером и вечерами (там были лучшие в то время). Есть сравнительно небольшой круг так или иначе знакомых друг с другом людей, которые передвигаются как стеклышки в калейдоскопе. Кажется, что картинка уже другая. Нет, стеклышки те же. И так уже четверть века (с открытия «Проекта ОГИ»).

Чанцев живет и пишет так, будто этого узкого круга нет и не было. А было некое сообщество на некоей планете, до которого нужно донести красоту.

Именно в красоте все и дело.

Если бы у меня хватило наглости, я развила бы идею оформления русского романтизма в текстах и личности Александра Чанцева. Если бы я была попроще, я бы написала о Чанцеве как о денди наших дней. Но я называю его наш Чарльз Лэм. На самом деле он закрыт, одинок и подвержен очень сильной рефлексии, как и положено романтику. Но рефлексия только питает его работоспособность. Впрочем, не в ней дело. А в красоте и тайне.

 

_____________
[1] Соцсеть, принадлежащая запрещённой в России организации. 

 

 

 

 

©
Наталия Черных — поэт, автор десяти поэтических сборников (первый — «Приют» — вышел в 1996 г., в 2018 г. НЛО выпустило «Закрытый показ»), двух самиздатовских сборников (начало 90-х), пяти книг религиозно-исторических очерков (выходили в «ЭКСМО» и «Никея»), двух книг прозы («Приходские повести», 2014 г. и роман «Неоконченная хроника перемещений одежды», 2018 г.), романа «Слабые, сильные» («Волга» 3-4, 2015 г.), романа «ФБ любовь моя» («Волга», 7/8, 2019 г.), многочисленных публикаций в журналах «Новый мир», «Знамя», «Волга» и других сетевых и бумажных изданиях. С 2005 года ведет сайт современной поэзии «На Середине Мира» и активно сотрудничает с сетевыми изданиями. Блогер, пишет в основном о современной поэзии. Лауреат Филаретовской Премии за лучшее стихотворение 2001 года, премии «Летучие собаки» за литературную критику (2013 г.), конкурса «Просвещение через книгу».

 

Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.

Loading

Поддержите журнал «Дегуста»