По случаю выхода нового, дополненного издания книги Александра Чанцева «Бунт красоты. Эстетика Юкио Мисимы и Эдуарда Лимонова» Наталия Черных написала эссе-портрет самого Чанцева, а заодно и пейзаж недавних десятилетий, того времени, когда все еще собирались в клубе «Проект О.Г.И».
Я люблю писать портреты тех, кто мне нравится. Чарльз Лэм относился к своим друзьям трепетно и оставил немало портретов своих современников. А писать о современниках дело такое, что время может и уйти.
А время и правда уходит.
Начало двадцать первого века в Москве было плотным, насыщенным и вместе воздушным. Как отличный десерт. И таким же бестолковым. Так что несмотря на Красную площадь с поэтами, на Дворец съездов с поэтами, на Дом Пашкова тоже с поэтами — времени уже нет. Есть инерция.
Был обильный шоколад довольно сносных текстов. Были взбитые сливки локальной популярности. Был неограниченный сахар общения. Тусили почти все, а кто не тусил — тот дурак, потому что тусовка и создавала имена. Но были и есть судьбы, тусовке не подверженные, хотя ею и любимые.
Чарльз Лэм был любимцем довольно широкого лондонского круга.
Чарльз Лэм отлично чувствовал зыбкость времени, и потому многие его эссе обращены в прошлое. Но для тех, кто будет читать их после прошлого.
Среднего роста точеная фигурка Чанцева возникла на фоне какого-то дежурного литературного собрания, на которые я тогда еще ходила. Узкая переносица выдавала сильную рефлексию, холодноватая вежливость притягивала, а воля высокого напряжения отбрасывала на почтительное расстояние. О нем слишком много говорили люди, мнение которых я всегда делю на восемь. И тем не менее.
Тогда (и отчасти сейчас) верховодил Фейсбук[1], хотя Живой Журнал еще не умер и не пережил второе рождение. Я начала читать хронику Чанцева. Это напоминало массированную атаку. На третьем посте я поняла, что для Чанцева написать через запятую (и при этом вдохновенно) евхаристию и кадэнсе не составит труда. Это не новость. Новость была в том, что Чанцев не щадил себя в том, что писал. Он выкладывался, как рокер на гастролях, он зажигал (и зажигает) все имеющиеся дома в каждом тексте. Он интеллектуальный варвар. Прежде всего тому, что аристократ от интеллекта. И не потому, что он читает чудовищно много и быстро. Во времена Чарльза Лэма интенсивное и вместе подробное чтение вменялось в правило. А в том, какие интегралы к прочитанному Чанцев берет.
И вдруг, среди эротических боев чтения, горестный вопль: я потерял перчатки из оленьей кожи. Кстати, про перчатки очень могу понять.
Да, это денди. Его поведение в отношении современной культуры — это чистое фланирование. Чанцев в отзывах на книги ловок и одновременно расслаблен. Он может показаться сторонним наблюдателем, но он глубоко вошел в то, что читает. Что отстраненности не противоречит. Так и должно быть, иначе не увидишь вещи, о которой идет речь.
Чанцев создал свою марку ценителя. Он берет интервью только в том случае, если человек и тема ему интересны. И не повторяется. Он участвует в проекте, если только это нечто необычное и странное.
Чарльз Лэм писал о странных порой вещах. О солнечных часах, о ребенке в комнате ночью. И все это выглядело под его пером как самое насущное. А что насущнее жизни космоса и хода вещей в нем.
Чанцев космичен, как древний грек. Или как китайский чиновник.
Нет, Чанцеву ближе Япония, с которой у него почти интимная связь. Хотя почему — почти. Если вы не на шутку знакомы с культурой Японии, вы найдете в текстах Чанцева гораздо больше удовольствия, чем если бы вы не были знакомы с Японией.
Александр Чанцев вышел на передовицы в очень непростой для отечественной культуры момент. Бросаться терминами и именами стало уже неприлично. А Лакан все давит на газовую педаль своей машины. Обаяние избранного круга нулевых, о котором, показав новые зубы, сообщил Дмитрий А. Пригов на вручении премии «Мост» в одном из особняков на Волхонке в 2005, довольно скоро улетучилось. Сейчас нет «Улицы ОГИ» с ее интерьером и вечерами (там были лучшие в то время). Есть сравнительно небольшой круг так или иначе знакомых друг с другом людей, которые передвигаются как стеклышки в калейдоскопе. Кажется, что картинка уже другая. Нет, стеклышки те же. И так уже четверть века (с открытия «Проекта ОГИ»).
Чанцев живет и пишет так, будто этого узкого круга нет и не было. А было некое сообщество на некоей планете, до которого нужно донести красоту.
Именно в красоте все и дело.
Если бы у меня хватило наглости, я развила бы идею оформления русского романтизма в текстах и личности Александра Чанцева. Если бы я была попроще, я бы написала о Чанцеве как о денди наших дней. Но я называю его наш Чарльз Лэм. На самом деле он закрыт, одинок и подвержен очень сильной рефлексии, как и положено романтику. Но рефлексия только питает его работоспособность. Впрочем, не в ней дело. А в красоте и тайне.
_____________
[1] Соцсеть, принадлежащая запрещённой в России организации.
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.