Мы сидим на вещах, как на наркотике. Мы меньше сидим на воде и еде, но на вещах сидим с великолепной последовательностью. И пришли новые дроны. Ты видела этих птиц. Это совсем не те птицы.

Мы сидим на вещах, как на наркотике. Мы меньше сидим на воде и еде, но на вещах сидим с великолепной последовательностью. И пришли новые дроны. Ты видела этих птиц. Это совсем не те птицы.
В пятьдесят можно остаться такой вот девушкой: веселой и зажигательной, с острым восприятием, бесконечными идеями и детской наивностью, шутками по любому поводу и самым искренним общением.
Метки, знаки, зарубки… Вместо сосудистых волн, завораживающих послевкусий, радуг перед глазами… Всё — точно холодные следы античных радостей и трагедий. Неужели одна только игрушечная отсидка может так перевернуть значения?
Говорили, что ручное производство бархата губительно для легких, и среди рабочих мануфактуры было много туберкулезных, и таким путем смертельная болезнь, жадно удерживаемая порами лионского чуда…
Миновали слои времен, миновали, точно оплавленные волны воска, погруженные кем-то в очаг. Горящие драконы слизали эти волны, как густые капли сливочного мороженого, растворили, опустили.
Завтра снова на работу. А сегодня есть время выйти за едой и даже сделать круг вокруг дома. И я шла, как вернувшийся с войны солдат. Выносливым, бесконечным, ровным шагом. А вокруг тополя встречали первый осенний заморозок.
Взлетевший из-под ног вальдшнеп воронежской степи или так и не встреченные онежские волки явились причиной (или, возможно, соучастниками) поэтического процесса. Это, наверное, экопоэзис чистой воды.
Строк, впрочем, будет много. Не в смысле объема книги (он-то птичкой-невеличкой на пару вечеров), а охвата. И вот как раз оглавление велико, подглавок изрядно. Так и хочется сказать — словарных статей. Что ж, можно и сказать, ведь перед нами — настоящая энциклопедия советского детства, летопись малых лет.
«ДиН» — детище Сибири, и в первую очередь — Красноярска, так что сибирский крен там не только осмысленен, но и красив. Но «ДиН» еще похож на таинственную шкатулку. Можно догадываться, что там — но наверняка не известно.
Общая проблема критических текстов в том, что они часто сближаются с филологическими, литературоведческими, — слишком научно для обычного читателя, слишком скучно и занудно. Но от «Строгого отчета» не сводит зубы, это написано очень живо, легко, нет «воды», собран интересный материал, все подробности на своем месте.