R. Nuzhdenko

Римма Нужденко ‖ «Девочка Лика в старых валенках с огромной дыркой на пятке»

 

Опыт прочтения повести Марата Баскина «Хокку о долгой ночи»

 

как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево
И. Бродский

 

«Обычно в Пурим погода в городе почти весенняя, солнечная, тёплая, ничем не напоминающая зиму. Но в этом году всё почему-то в здешней погоде пошло не по правилам…»

«…посыпаемые снегом, разряженные в карнавальные костюмы, еврейские детишки заполнили улицы Боро-Парка…»

Так начинает Марат Баскин свою повесть, которая выводит читателя, уже знакомого с прозой этого автора, на Краснополье, подарившее жизнь десяткам баскинских героев. Однако эта повесть знаковая для автора, и потому он дает ей необыкновенное название — «Хокку о долгой ночи».

Хокку — так со времен Мацуо Басё стали называть самостоятельные стихи в японской поэзии. В повести мы видим эти строчки перед каждой главой, их задача в том, чтобы подчеркивать глубокий философский смысл всего текста. Начало, совмещенное со страшной правдой, но повторенное в каждой строчке, становится символом надежды и метафорой непрерывности бытия. На все века главным доказательством этого будут слова, пришедшие к нам из древнего мира, из великой книги: «И я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу семя твое, и будешь ты в благословении». (Бытие, глава 12-1) В прозе автора всегда столько любви и боли еврейского народа, что она каждый раз потрясает читателя, но именно в «Хокку о долгой ночи» эти чувства звучат особенно трагически.

Читатель вместе с героем повести попадает в район Нью-Йорка на светлый Пурим — праздник радости и веселья, чтобы в известной местной кондитерской купить сладости к столу: «Только в Боро-Парке можно было найти гоменташи с маком, и не просто гоменташи, а «гомоны, большие, с бабушкину ладошку, как готовила давным-давно в моём Краснополье бабушка…»

Но: «…свернув с людной 14 авеню, я внезапно оказался в сплошной тьме…»

Память погружает героя в мистическую историю, где прошлое и настоящее сливаются и перетекают из одного в другое. В этот момент читатель становится сопричастным герою. Автор умело использует свое право уйти в сторону и разрешить персонажам и читателю вести собственный трагический полилог, где заполненные до отказа ячейки памяти открывают путь к самым живым воспоминаниям.

История проживается на одном выдохе, когда уже не замечаешь мистических превращений, поскольку текст органичен настолько, что его переплетающиеся миры «сшиты без швов». Герой попадает в другое время. «…и самое странное: в этот праздничный вечер на улице не было ни одного человека! Я уже хотел было повернуть назад, когда неожиданно, буквально из снега, появилась девочка. На вид ей было лет пятнадцать…»

Девочка из прошлого, девочка — воплощение памяти. Её живой образ соткался из наложения двух видов образности — реалистичной и иллюзорной. Это нехарактерный прием для автора, но здесь он органичен. Два времени перетекают друг в друга, иллюзии сотканы из прошлого, в котором отражается реально происходившее и существующее поныне. (К локациям реальности можно отнести знаковые остановки в жизни героя: Краснополье, Нью-Йорк, 14 авеню. Однако это мир одновременно и реальности, и галлюцинаций, являющихся химерной реальностью прошлого.) Герой попадает в дом девочки, которая принимает его за своего дедушку, и с этого момента их судьбы связаны: «Пока светился экран телефона, я с удивлением отметил, что девушка одета в тоненькое летнее платьице, залатанное в нескольких местах, и на ногах порванные валенки, которые я здесь в Америке никогда ни на ком не видал. И на платьице у неё пришита жёлтая звезда…»

Герою в первый момент кажется, что это маскарадный костюм для праздника Пурим, сознание отказывается принимать новую реальность, пока девочка не начинает разговор на чистом русском языке: «А меня зовут Лика. Так меня назвали в честь бабушки Леи. Могли назвать Ленкой, а назвали Ликой. Потому что мои родители любят Чехова. Они познакомились, когда отдыхали в Ялте. Оба читали на пляже Чехова…» — встреча родителей Лики — светлый эпизод о настоящей чувственной любви.

Но нет сомнений, что перед нами — сюжет, пути которого будут трудны, а исходы трагичны. Для тех, кто знаком с прозой Баскина, звуки выстрелов в его родном Краснополье и звук падающих комьев земли в ров за школой, навсегда остаются в памяти. Желтая звезда на платье девочки напоминает слишком о многом.

Дети — люди, ещё не умеющие лгать,
а старики — это люди,
которым уже незачем лгать.
Ф. Искандер

Между видением и явью размыты границы, и, слушая рассказ девочки Лики, герой уже не может ответить на вопрос, — кто же он сам. В этих образах судьба ребенка и взрослого слились в одно целое.

Девочка Лика из другой жизни рассказывает герою свою историю, находясь доме, который он помнил с детства. Дом — пространство метафизической силы, точка встречи реального героя с его прошлым, встреча с памятью поколений, чьи прошлые жизни он проживает. Всё это было сном, в котором перепутались истина и выдумка. Постепенно у героя наступает состояние, близкое к помешательству, он начинает ощущать себя в действительности, похожей на сюр.

Сюром было все, кроме самой Лики, ведь в ее голосе была слышна такая реальная боль, что мысль о сумасшествии девочки больше не возникала. В какой-то момент герой начинает терять собственную веру, ведь разумность девочки и глубина ее ответов поколебали его основы.

Марат Баскин в своей прозе часто использует прием, когда автор остается за спиной героя-повествователя, так ему гораздо проще воскрешать события, приглашая стать полноправным участником истории. Возникающее ощущение, что проживаешь все события вместе с героями, не покидает читателя с первой минуты, и, когда наступает момент абсолютного «вживания» в текст, он чувствует, как меняется пространство, и пульсирует время. Иногда автор выходит из тени, и тогда его «я» начинает звучать, он говорит о себе самом. Он лиричен и яркими всполохами, красивыми метафорами вплетает сюда воспоминания своего детства. Того детства, в котором жило добро. Даже находясь как будто за фигурой героя, личность автора всегда присутствует в тексте:

«… — Это дом моей бабушки, — тихо сказал я.

Квадратный стол с причудливо изогнутыми ножками был точно такой же, как в доме бабушки в Краснополье… Бабушкина печка, возле которой я спал…»

Еще один важнейший авторский прием, к которому прибегает Марат Баскин в этом тексте, — использование диалогов. Для тех, кто хорошо знает прозу автора, необычность этого приема может показаться новаторством. Но уже после первого диалога понимаешь, что здесь заложена одна из главных смысловых точек истории. Постепенно в этом спрессованном времени оба героя становятся единым целым, и память — тот мостик, который их соединил. Здесь сплелась не одна жизнь, и их диалоги — попытка получить ответы, открыть тайны прошлого и нащупать надежду, что все это было не зря. Диалоги играют ключевую роль не только оттого, что в них слышна одна судьба — судьба многострадального еврейского народа, — а и потому что это момент сближения героев друг с другом. Диалоги являются стержнем, на котором держится сюжет, и поэтому главные из таких диалогов остаются авторским текстом.

«– А Вы кому больше верите?

 Самому себе, — честно сказал я.

Как это — самому себе? — не поняла девушка.

Тому, что слышу, тому, что могу видеть, тому, что могу понять. Хотя сейчас уже и самому себе не верю. Потому что сейчас я не могу понять, где я нахожусь, и кто Вы… Просто всё вышибло из памяти…»

Повесть страшна своей трагической правдой, невыносимо тяжела будничностью рассказа девочки. Лика — мощнейший образ, соединяющий в себе и ребенка из счастливого детства, и девушку из еврейского гетто, и мудрую еврейскую женщину, знающую цену смерти. Лика-ребенок говорит о предстоящей гибели своих родителей. Говорит буднично, как о совершившемся факте:

«И я теперь не увижу их никогда.

 Почему никогда? — спросил я.

– Потому что нас всех расстреляют. Так мне сказала Галька, моя школьная подружка. Её брат работает в полиции. Он всё знает…»

От этих описаний дыхание словно затрудняется, трудно перешагнуть даже зрительно через слово, через слог, и останавливаешься, чтобы выдохнуть. Возникает угол оптики, который позволяет читателю увидеть эту картину в отражении двух миров, один из которых страшен. Все происходящее кажется герою не просто мистикой — он из другого мира, и то, что мысли о картинах сюрреалистов приходят ему в голову, кажется вполне логичным: «…как будто мы находились внутри картины Дали, где реальность и ирреальность переплелись».

Дали пробовал реалистично изобразить чудеса, страну откровений и снов, и вырваться из мира реальности. Мир иллюзий Дали прослеживается в мистической картине «Постоянство памяти». Это, пожалуй, самая узнаваемая картина художника. Она создает впечатление сновидения, где мягкие часы тянутся в разные стороны, а горы на заднем плане расплываются, как будто растворяются в нигде. Художник использует метафоры времени и пространства, чтобы показать, как они влияют на нашу жизнь. Дали изображает часы, которые кажутся тающими в жарком испанском лете, а не указывающими время. Это символизирует относительность времени и то, как оно может изменяться в зависимости от нашего восприятия. Также часы можно истолковывать как образ, ассоциирующийся со смещение времени в памяти.

В этом мы можем увидеть главную аллюзию повести. Герой пробует найти точку опоры, ищет уместность в реальности, чтобы уйти от этого подсознательного, имя которому — память. Здесь мистический реализм переплетается с явью, и снова с помощью деталей автор выстраивает картину, совпадающую с прошлым. Марат Баскин так перемещает два мира, два времени — прошлое и настоящее, — что эта ломаная линия перемещающегося времени-пространства держит читателя полностью в замкнутом круге двух миров и двух отраженных пространств.

Но главный вопрос остается без ответа.

«… — И после всего этого евреи живут, как прежде?

– Живут, — сказал я.

– И влюбляются, и женятся, и рожают детей?..»

Последняя фраза звучит как нечаянный удар, после которого у героя возникает смутное чувство вины перед этой девочкой, и он не знает, что ей ответить. А есть ли ответ? Здесь один из ключевых моментов текста, проливающий свет на дальнейшее развитие событий.

«…Как Вы оказались здесь, в Краснополье?

– Как?! Это Краснополье?

– Да, — сказала она. — А Вы не знали, куда Вас привезли?..»

Герой понимает, что про его Краснополье Лика знать не могла. Он начинает верить в свои галлюцинации, в наложенные друг на друга реальность и иллюзорность, позволяющие получить новый взгляд на мир. В галлюцинациях возникают картины страшного прошлого, перемежающиеся с реальным настоящим, и герой из этого настоящего не всегда может ответить девочке из прошлого. В этих вопросах кроется ключ.

Мы уже говорили о том, что каждая строчка в тексте таит особый смысл, и всё-таки в этом философском по своей глубине тексте библейская тема звучит особенно. Снова детали, будничные, казалось бы, но скрывающие сакральный подтекст. Звучит рассказ о давнем наказе тетушки Маши, уехавшей в эвакуацию, о том, что необходимо найти шарики тейглах — непременное блюдо любого еврейского праздника. Предсказание сбылось, девочка находит шарики в старом одеяле, как память о прошлых радостных днях: «Дедушка долго держал шарики тейглах в руке, сдувал с них пыль и пересчитывал. Их было восемь. А потом отдал их мне. И сказал, чтобы я их ела. Вчера я съела последний восьмой шарик. Я откусила половинку, а вторую дала дедушке. Но он отказался. И я съела сама обе половинки, — сказала она и всхлипнула…»

Мудрый ребе предвидел несчастье своего народа, но постулат еврейской мудрости о том, что ребенок прежде всего, был для него незыблем. Кинематографически точно описанный момент истории: время притупляет всё, кроме памяти. Цифра восемь является смысловой для любого еврея, и дедушка знал об этом. Такой деталью автор подчеркнул: ничто на свете не случайно, но когда что-то повторяется, даже невнимательный человек понимает, что этим повторением Всевышний что-то хочет сказать, дать какой-то знак. В случае с праздниками знаки и символы нам нужны для того, чтобы глубже прочувствовать смысл этих дней и достичь таких духовных глубин, до которых без символов добраться было бы почти невозможно. Самая главная цифра — цифра, символизирующая выход за пределы привычного семеричного цикла. Мы сейчас пишем ее так: 8. Или так: ∞. Был выбран подходящий знак для того, чтобы указать на нечто, не имеющее конца, не знающее границ, не помещающееся в рамки, что-то Сродни Чуду. Восемь — это выход за рамки физической вселенной. И этот символ в повести — один из ключевых.

Антипод героини — Оська, пособник полицаев — предатель, влюбленный в Лику. Он не просто антипод героини и героя, он выведен в повести как символ горя, беды и предательства. Если мы не можем быть первыми в добре, мы можем быть первыми во зле. Это полное перерождение человека, когда он испытывает радость от того, что служит злу. Автор пытается разложить жизнь Оськи на чувства тщеславия, ненависти, страха и найти хоть что-то похожее на человечность, или может быть… любовь. Вскрывая ситуацию изнутри, автор возвращается в детство героя. Именно в сломанном детстве Оськи автор видит причины того, что он подчинил свою взрослую жизнь злу: «Страх поселился в нем с детства, когда его напугал проезжавший мужик. Он потерял сон…»

Ночные кошмары раскрывают личность человека, когда ощущение ужаса настигает его по ночам. В финале эти мучения становятся похожими на мучения больной совести. И здесь можно увидеть элементы сюра, подчеркивающие интерес сюрреалистов ко всему бессознательному. Сон — время, когда подсознание человека освобождается. Для Оськи, перешедшего черту зла, сон становится мучением, попыткой вырваться из реального мира. Но, став убийцей, он бежит и от своих снов, уже не может обрести в них покой. И если в его юности еще можно было проследить какое-то подобие надежд, то, став взрослым, он уже перешагнул некую черту. Он так и шел по жизни, попирая главное — человеческие ценности. С детства в нем воспитывали раба, признающего только тех, кто сильнее. Поруганное детство катком проехало по душе парня, и главнейший постулат еврейского народа — уважение к своей семье и любовь к детям и памяти предков — был попран. В годы войны он стал преступником, и кара его ждала чудовищная — бессонные ночи стали казаться раем. Изменения личности в конце концов приводят к убийству, ружье в его руках выстрелило. Правда, у Оськи был небольшой шанс — любовь к Лике. Он пытался ее спасти, но та отказалась от его помощи: «презрение показать всегда труднее, чем любовь».

Приближалась развязка: разгулявшиеся пьяные полицаи зверствуют в поселке, где уже нет мужчин, все убиты. «Я знал, что для большинства дорога из гетто одна. И знал, чем закончилась эта дорога в моём местечке. В большом котловане, который несколько дней рыли все мужчины гетто. Сначала расстреляли всех, а потом добивали. Лика не знала, а я знал…»

Время остановилось. Теперь у героя и Лики остался один шанс на спасение, и цена этого шанса — их жизнь. Вот такая мистика, переплетенная с реальностью, и поразительная органичность текста.

Герой не знал, поможет ли Он — его Бог.

(Вспоминается:

Меня прислали сказать вам, что он не придет,
Но мне самому не сказали, что он не придет.
«Он не придет», — хожу я и всем говорю,
не замечая, что дело движется к октябрю…
Ефим Бершин)

Они бежали с Ликой по дороге и в какой-то момент свернули не в тот проход. Лика вытолкнула нашего героя, и он оказался в том месте, откуда пришел — на 14-ой авеню. Лики рядом не было. И тогда он вернулся, он совершил свой прыжок. Так бывает, рассчитывать приходится только на чудо.

(Не отпускает созвучие:

Я не помню событий. И лица почти не видны.
И билет на ковчег не оставил мне праведник Ной.
Лишь свирепые стрелы с давно позабытой войны
Прошивают пространство и снова свистят надо мной.
Ефим Бершин)

Только в какой-то параллельной реальности оставалась возможность выжить. И вновь мы возвращаемся к числу восемь — они ушли, и они остались. Момент ухода героя показан беспощадно: Лика осталась одна, казалось бы, ее не спасти, впереди пропасть. Вот она, перевернутая цифра восемь, это и есть тот самый бросок перед бездной. Здесь хронос стремится к началу. Время героя и время Лики сошлись в одной точке, и герой сумел вырвать ее из плена прошлого. Так они и оказались мостом, соединяющим Прошлое и Настоящее. И тогда, впервые, наконец перед читателем забрезжило время Будущего.

Был светлый праздник Пурим.

«…посыпаемые снегом, разряженные в карнавальные костюмы, еврейские детишки заполнили улицы Боро-Парка…»

 

 

 

©
Римма Нужденко — коренная петербуженка. По образованию инженер, по призванию — гуманитарий. В возрасте четырёх лет взяла в руки книги, с тех пор не выпускает их из рук. Автор рецензий на прозу современных авторов: Каринэ Арутюновой, Валерия Бочкова, Светланы Волковой, Валериана Маркарова, Елены Хейфиц.

 

Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.

Loading

Поддержите журнал «Дегуста»