Наталия Черных ‖ Записки о будущем

рассказы

КИНОПЛЕНКА

Детей находят в капусте или их приносит аист. Вся прочая информация служит наполнителем для уроков полового образования в демократической школе, как у нас. Говорят, были времена, когда полового образования не было, и девушки, у которых только начались месячные или настала первая беременность, даже не знали, что с ними происходит. Как они были счастливы, хотя и отчасти. Голой выйти ночью на окраину поселка — и броситься головой в местную речушку в надежде утонуть. У кого-то получалось.

Капуста нехороша тем, что ее ставят и солят. Я читала, что когда-то были денди, которые презирали овощи. Я понимаю их. Капуста ведь каинова пища, братоубийственная. От нее только пучит, а пользы — одна клетчатка. В количестве, превышающем необходимую норму.

Аист лучше и красивее. Так что пусть детей приносит аист. Без кассетного снаряда в лапах.

Война уже закончилась у нас, но ее следы пока горячи и ужасны. Мне скажут: убей и отними, и я соглашусь. Потому что врагов, которые захватили наше, надо убивать, и наше у них отнять. У войны есть своя философия.

Меня нашли в корзине с использованной пленкой на одной киностудии, которая существует до сих пор. Утром, после ночной смены, уборщица заглянула в корзину — а там лежу я. А я чем-то похожа на кинопленку. На мне очень много кадров жизни, смерти и любви. А сама я теку, свиваясь спиралями, и волнуюсь. Окружающие иногда говорят: что ты волнуешься. А меня нашли в корзине с кинопленкой, потому и волнуюсь. Я в окружающей жизни, тем более после прошедшей войны, ничего не понимаю.

Когда война началась, меня, как и все мирное население, переместили в тыл от границы боевых действий. Сначала в стареньком аппарате с большими окнами, затем по подземному скоростному тоннелю, затем воздухом, в капсулах, в которых было тесно и душно, потому что перемещенных было много. Потом нужно было как-то научиться спать в помещении, где человек десять таких же горемык. И параллельно устраиваться на работу. Иногда к нам наведывались воины, довольно высокопоставленные. Один был даже писатель и музыкант. Он с самого начала боевых действий был в горячих точках, но местные его не любили. Считали надменным, хотя он был просто туповат, хотя и талантлив.

Мне показалось тогда, что если и будет гражданская война, то между доведенными до отчаяния местными и гостями-героями. Местные уже считали, что им все должны, и им всего было мало. Потому что действительно было мало, а они сдерживали натиск врагов. Герои же простодушно подгоняли им, что и сколько могли, но местные все равно испытывали недостаток.

К чему все эти перемещения были мне, у которой в том краю корней не было. Первое, что запомнила — стол, на котором режут пленку. А меня на нем запеленали. И напоили молоком, которое выдавали технологам за вредность. Правда, потом меня определили в социальный приют, и киностудию я уже не видела. Но одна нянечка из приюта когда-то работала на киностудии. Когда я закончила учебное заведение, началась война.

Потом враги стали обстреливать и центральные области нашей страны — стало сложнее спать. Однако к тому времени я уже устроилась на работу, которая была мне не по силам, и еще получала небольшое социальное пособие как беженец. Но остаться одна в помещении все равно не могла, и это дало свои плоды. Однажды во время очередной бессонницы я поняла суть и значение движения. И стала постоянно передвигаться, даже во сне.

Когда меня показали врачу, он что-то сказал о тревожности и напряженности, но все это было мимо. Я двигалась, я несла на себе время и лица, я была задействована во времени и пространстве больше, чем кто-либо.

А потом мы победили, и я не вернулась в город, в котором родилась, и где была та самая киностудия. Ситуация гражданской войны, хоть и вяло, сохранялась. Воины, которые вернулись с войны, стали наводить порядок, а мирное население этим возмутилось. Власти ввели ограничения на время передвижения в городе и окрестностях. Но мне это не мешало. К тому времени я обзавелась каким-то немудрящим помещением и выходила из дому только раз, днем, за едой к раздаче. Но продолжала все то же серебряное движение.

Движение то шло вверх, черно-белыми сполохами, то стремилось вниз с ужасающей скоростью, пугая разнообразием красок и линий. Когда мне становилось невмоготу, в подходила к окну и смотрела на очень медленный, почти статичный мир. Но все равно продолжала вращаться в потоках движения.

Один из докторов предложил мне средство, не внесенное в список лекарственных препаратов ввиду опасности. Это была смесь с некими грибами.

― Только один раз, ― сказал он, ― я дал вам очень маленькую дозу.

После принятия средства движение вышло из меня наружу и скруглило все имеющиеся в комнате углы. Я словно бы оказалась в пещере с мягким сводом, лучащимся золотисто-розоватым светом.

А потом открылась дверь в космос.

И там не было ни людей, ни воды, ни запахов, ни времени.

А я продолжала двигаться все выше и выше.

Я посмотрела вниз и увидела переговоры о капитуляции и последние военные действия. Я даже услышала выстрелы.

Но вскоре исчезло и это. Исчезло все, кроме жестокого фосфоресцирующего холода. И вверху, глаза в глаза, открылась маска. В которой было что-то отвратительное и привлекательное одновременно.

Очарование зла.

Гладкая, умело подкрашенная личина.

Потом я начала скользить вниз. И первое, что я увидела из мира, в который возвращалась, была та самая комната, в которой меня нашли. В левом нижнем углу стояла корзина с пленкой. А меня пеленали на столе.

Затем пришел глубокий ровный сон. Первый раз за несколько лет. Но я не радовалась ему. Я проснулась в деловом и бодром настроении. Завтра снова на работу. А сегодня есть время выйти за едой и даже сделать круг вокруг дома. И я шла, как вернувшийся с войны солдат. Выносливым, бесконечным, ровным шагом. А вокруг тополя встречали первый осенний заморозок.

ОДНОРАЗОВАЯ ОДЕЖДА И МНОГОЕ ДРУГОЕ

Я аккуратно сложила довольно яркий костюм, протерла все детали снаружи и изнутри антивирусной салфеткой, как велит инструкция перед сдачей, и села рядом с ним на пол. Пол теперь везде теплый, так что не простудишься. А за окном стылый снег. А костюм весеннего зеленого цвета. Свободная рубашка, брюки и юбка. Юбка отличается, она светлая, слегка желтоватого цвета. Мне не хотелось отдавать этот костюм на утилизацию. Наверно потому я так долго и любовно его протирала салфеткой. Мне бы хотелось носить его, пока не надоест. Но сдать одежду обязательно нужно.

Если не сдашь, робот даст сигнал, придут вежливые проверяющие, измеряют температуру, посмотрят носоглотку и рот. Если есть отклонения, просто заберут костюм. Но если все в норме, могут отдать под строгий надзор. И тогда робот будет привозить еду раз в день и забирать вещи на утилизацию. Собирает он постепенно: сначала пищевые отходы, потом упаковку, потом одежду. В разные мешки.

Нижнее белье можно просто спускать в канализацию: оно растворяется как бумага. Белье мне тоже дадут новое, но фото утилизации я должна выслать наблюдателю. Без фото мне не дадут завтра нового белья.

Но костюм жил своей жизнью, его части, кажется, дышали, и на него было весело смотреть. Впрочем, как и носить. Материалы сейчас в высшей степени комфортные для носки. Зимой выдают уютные плащи. В них можно ходить и до самого начала лета. Морозов теперь ниже минус пяти не бывает, сильных снегопадов тоже. Но часть погодных явлений все же оставили, для устойчивости нового человека. И дождь. Я люблю дождь.

Пора идти на точку. За продуктами и новым комплектом одежды. Плащ тоже придется сдать. Мой какого-то дымчатого цвета, с пыльной зеленью. Наверно, зеленый краситель при производстве использовали. Но плащ я уже раньше обработала. В кармане плаща звякнули, проснувшись, жетоны. Очередь в пунктах маркета бывает, но с ней быстро справляются. У работников системы обслуживания есть льготы, и их, работников и льгот, много.

Говорят, что ситуация с вирусами стабилизировалась. Так что, если вероятность заражения хотя бы снизится, станут производить многоразовую одежду. Впрочем, эпидемия еще не закончилась.

Летопись нашего обратимого мира не будет полной, если в нее не внести короткий и очень острый период инфекций. Случился он ровно после того, как уже сформированы были и университет нового человека, и единое правительство, но многие регулирующие законы еще не были приняты. Так что медицине было тяжело: как поступать в отдельных случаях, а таких было много. Вирусы мутировали быстро. Заболевание, которое могли вылечить в течение недели, на следующую неделю давало осложнения, которые лечению не поддавались. Медиков тогда скончалось невесть сколько, и на годы медицина стала самой непочетной из профессий, если только не дадут грант из университета нового человека. Впрочем, медицинских героев было достаточно, чтобы сдержать и победить натиск разнообразных вирусов.

Правительство однако решило взять власть в свои руки.

Было издано несколько обязательных к исполнению постановлений, согласно которым в домах аннулируется многоразовая посуда, мебель и текстиль и проводится мощная антивирусная обработка. Но взамен утилизированного имущества пользователь получает необходимые для жизни предметы мебели из гладкого пластика, матрас со специальным покрытием и упаковку одноразовой посуды. Посуду и одноразовое постельное белье выдают строго в назначенные часы по жетонам, бесплатно.

Что касается одноразовой посуды, с ней уже давно было решено и проблем в изготовлении и распространении она не представляла. То же и со складной пластиковой мебелью. Матрасы можно было протирать раз в день антибактериальными салфетками, и этого достаточно.

Самой большой проблемой стала одежда. Проекты одноразового нижнего белья уже давно были созданы, но пустить их в массы возможным не представлялось. Так что некоторое время, пока проблема с одеждой не была решена, люди ходили кто, как и в чем. Кто сумел припрятать майку и трусы, тот их и носил, вечером обрабатывал горячей водой с антибактериальным средством. Кто не успел припрятать, тот заворачивал себя в большие пакеты или стрейч-пленку. Согласно постановлениям, нужно было задерживать каждого, на ком был текстиль, но смотрящие не были так внимательны и жестоки. Припрятанного жителями текстиля хватило, пока не стали предлагать одноразовую одежду. К этому времени система утилизации отходов была доведена почти до совершенства. Так что новые нагрузки только развили ее возможности. А технологии производства материалов были уникальными.

Решено было делать одноразовую одежду из силиконового волокна, которое не было скользким и не махрилось бы при производстве и носке, как некоторые виды стекловолокна. Подобрали умеренных цветов краски, имеющие гипоаллергенные свойства, и выпуск внушительных объемов состоялся. Роботизированные фабрики скоренько создали несколько линеек новой одежды и открыли свои коронеры в лучших маркетах. Стоимость одежды была умеренной. Тяжелобольным, детям до шестнадцати и пожилым одежда предлагалась бесплатно. С условием, что на следующий день ее вернут на утилизацию, а взамен выдадут новую. И так — каждый день.

Вот тогда начались чистки по изъятию текстиля. Сопровождались они массой истеричных и очень неприятных сцен, порой даже насилием. Но закончились быстро. Спецслужбы в едином мире работали с поддержкой искусственного интеллекта, осведомителей и скрытых камер нового поколения, и работали крайне результативно.

Тем временем вирусы развивались. Новые заболевания следовали за старыми, и прекратить этот поток медицина пока не могла.

Однако вирусы исчезли так же внезапно, как появились. Осложнения от вирусных болезней были порой тяжелыми, были и новые вирусные поветрия, но напор их ни в какое сравнение не шел с тем, что уже пережили. Однако правительство решило продлить сроки действия постановлений о гигиене. И одноразовая одежда осталась.

Ее уже научились шить красивой и даже элегантной. Но по-прежнему сохранялись требования: никаких складок, пуговиц, молний, манжет, защипов и тому подобного. Тогда самым любимым развлечением молодых женщин стало рассматривание картинок, в которых модели одеты в нечто сложное, с защипами, кружевами и складками.

У меня на кухне есть изображение молодой женщины с неуловимо азиатским разрезом светлых глаз, одетой в блузу, кажется, из тончайшего льна со складками на груди и защипами, довольно щедро украшенную кружевом. На ней еще яркая красная юбка с плотной обильной вышивкой, а в интерьере только васильки, маки, ромашки и колоски. Женщина иногда улыбается мне.

В маркете уже было размещено голографическое объявление о том, что со следующего месяца одежду будут менять только раз в 45 дней, но каждую неделю нужно будет прислать фото специальной антивирусной обработки костюма. Белье все так же остается одноразовым.

В этот день я была почти счастлива.

ФЕМИНИЗМ

Войны оставили после себя много инвалидов и просто больных. Но эпоха войн сослужила нам одну хорошую службу. Наука смогла создать искусственные материалы для скорого и полного восстановления человека после тяжелой болезни, операции с ампутацией или после катастрофы. Всеобщий совет безопасности поначалу хотел было принять декларацию чистоты, очень жесткую, с принудительной эвтаназией. Но незадолго до мероприятия по принятию декларации университет человека направил в совет проект восстановительных процедур, и принятие декларации отложили. Начались опыты по восстановлению, сначала на самых тяжелых. Тех, кто жил на улице или не ходил, лечили принудительно. Против ожидания, опыты показали хорошие результаты, и правительство дало санкцию.

Ученые, видимо, в хороших результатах не сомневались, так как почти сразу лечение стало доступно почти всем нуждающимся. Умерших было все равно очень много, без всякой декларации. Но и излечившихся было немало.

В боевых действиях равно участвовали как женщины, так и мужчины. Но женщины очевидно легче проходили восстановительные процедуры и скорее возвращались в строй. После войны совет безопасности вынес на повестку вопрос демографической аномалии: женское население преобладало. Но к тому времени ученые предложили первого клона, и вскоре демографическая ситуация была исправлена.

Развитие технологий восстановления человека тем временем шло вперед. И вскоре речь шла уже не только о восстановлении здоровья, но и об изменении внешности. Лет через сто после великой всемирной войны университет человека представил инновационный проект: оболочку-хамелеон. Эта оболочка приобретает тот вид, который наиболее соответствует настроению и потребностям человека, но при этом многие функции, которые человек считает лишними для себя, отпадают. Например, рыба не моет посуду и не вытирает задницу. Поначалу этот проект представили для пожилых дожителей, которым тяжело справляться с ежедневными заботами, с которыми и социальный помощник-робот не может справиться, но потом выпустили коммерческую версию, которая стала очень и очень популярна.

Когда новинка вышла в массы, оказалось, что лучше всего она подходит мужчинам-клонам. А женщины довольно тяжело переживают перемену облика. Суд да дело, пока женскую версию оболочки-хамелеона разрабатывали, в обществе поднялась довольно агрессивная волна феминизма. Протестантки даже изобрели униформу: черные волосы, черные ногти, черная обувь и черная одежда. Они разговаривали в каналах коммуникаций подчеркнуто грубо и резко, с ругательствами. Хотя мужчины к тому времени почти перестали ругаться. Так что женщины, создав свой сленг, придали ругательствам новый смысл. Каналы феминисток стали популярны не только у самих феминисток, но и у женщин, радикальных взглядов не разделявших. Правительство, чтобы урегулировать ситуацию, разрешило создание женской фракции.

Феминистки нашли одного русского писателя, жившего несколько веков назад, а его драматическое произведение «Гроза» взяли на вооружение. Они создали нечто вроде плаката, многообъемного, на котором было написано: «Почему люди не летают, как птицы». И этот плакат пересылался особо активно настроенным особям мужского пола.

— Мир остался мужским, ― заявила в основных узлах телекоммуникаций глава феминистской фракции правительства, — мы вынуждены в нем жить, по его законам. Но это не значит, что мы принимаем этот мир. Мы будем его изменять, и мы его изменим.

Заявлено это было на выставке влагалищ. Глава феминисткой фракции была еще и художницей. Так что большое красочное интервью проходило в саду, где роскошно и пышно представлены были цветы-влагалища. Вся женская анатомия была представлена на выставке в виде экзотических растений. Реакция мужчин была разной, но большинство уходили подавленными. Впрочем, на выставке феминисткам было не до мужиков. На повестке дня был вопрос партеногенеза. Двое ученых-женщин рассказали, как это будет происходить и уверили, что исследования идут успешно.

― Дай образование мальчику, и ты получишь образованного человека. Дай образование дочери, и ты получишь образованное общество, ― процитировала глава фракции какого-то ученого прошлых веков. ― Нам тысячелетиями объясняли, что женщине нужно растить, кормить и носить. А еще ухаживать, убирать и слушать. Но именно женщина является яйцеклеткой общества. Без нее не будет мужчин, пока не будет найден новый способ делать полноценных людей. Открытие клонов есть переворот в человеческой цивилизации. Казалось бы, прежние ценности должны уступить место новым: гармонии и взаимопониманию. Но у нас по-прежнему патриархат. Косой и кривой, ущербный патриархат. И женщины даже с открытием клонов остаются в подчиненном положении. Но мы изменим это. Мы будет вести огромную разъяснительную работу, рассказывая об особенности и уникальности женщины, ее физиологии и ее восприятии мира.

Я тоже художник, и у меня есть муж. Он предпочитает быть амебой. Он довольно симпатичный клон, любящий несильные допинги, довольно удачливый в области добывания небольших денег и вдохновенный бездельник. На его фоне я, маленького роста и сухопарая, кажусь себе огромной несущейся галопом кобылой — ни минуты не посидит на месте. Муж периодически шевелит отростками, говорит что-то милое и невпопад, на чем его функция и заканчивается. Что касается секса, то муж его любит, и не только со мной. Я поначалу выслушивала его эмоциональные рассказы о том, как он встретил любовь всей жизни, но теперь как-то пропускаю их мимо ушей, так, что он не особо замечает. Он вообще мало что замечает во мне. Если я заболею или умру, он не сразу поймет. Особенно если это случится во второй половине дня.

Поначалу мне было тяжело. Когда мне подобрали оболочку-хамелеон и я примерила ее, пришла странная болезнь, нечто вроде инфекции, сыпи. Потом она прошла, но от оболочки я отказалась. И, как мне кажется, не зря. Человеческая фигура на фоне обилия птиц, рыб и зверей, а часто и насекомых (оказалось, что многие становятся пауками) смотрится необычно.

Потом я стала посещать собрания феминисток, но и там не нашла ничего, что могло бы меня удовлетворить или помочь мне. Замыкаться в своей ущербности не хотелось, а на мой взгляд, радикалки именно это и делали.

― Ты какая-то нервная сегодня, больше обычного, ― сказал муж, когда я вернулась с последнего собрания.

Но я просто устала и была разочарована в большой идее. Понять разницу между раздражением и усталостью было выше его сознания.

― Или у тебя плохое настроение, ― добавил он.

В тот вечер мне предстояло еще много рутинных занятий, но к настроению они отношение имели косвенное.

Я проснулась, даже очнулась от странного видения. Подошла моя очередь к исповеди. Списка грехов я давно не составляю, но прошедшая неделя, со всеми ошибками, была как на ладони.

― Наверно, это феминизм, ― почему-то добавила я в конце.

― Не феминизм, а гордынька, ― поправил молодой тонколицый священник.

Гордость подчиненным положением. Это что-то новенькое. Впрочем, к феминизму это не относится.

Дома встретила меня привычная вечерняя картина: муж сидел за бутылочкой, в кухне удушающе пахло только что приготовленным рассольником, который никто, кроме мужа, есть не стал бы.

— Машка, а Машка, ― сказал он, игриво взяв меня за руку. Но уровень алкоголя в муже был уже высокий, так что рукой он владел не очень.

С годами в нем становилось все больше поселкового.

― Какое ты мяу, ― мягко ответила я и пошла заниматься своими делами.

Муж, кажется, не очень понял, что случилось.

Когда наконец я добралась до компьютера, оказалось, что мне написала одна знакомая. Она развелась с пьющим мужем, сделала ремонт в своей квартире, которую она сдавала и теперь в новых отношениях. С мужчиной, который моложе нее.

― Какая разница, ― подумала я, ― зачем плодить сущности.

ТЕАТР

Эпоха эпидемий, которую пережила наша цивилизация около двухсот лет назад, однако, не означала отсутствие массовых мероприятий. Виртуальное общение развивалось, конечно, но совет создания нового человека (тогда еще был совет создания нового человека) довольно быстро принял решение о проведении массовых мероприятий. Для этого во всех крупных помещениях, где мероприятия эти предполагались, разместили стерилизаторы и очистители воздуха. Кто-то считал, что толку от них никакого, но статистика показала, что эти агрегаты все же приносили пользу.

Что интересно: советом человека упор сделан был именно на культурные мероприятия, а не на спортивные. Спорт, конечно, никуда не делся. Да ему и деться-то некуда. Тогда спортом занимались все: кто лично с инструктором, кто виртуально. Проводились планетарные соревнования, сопровождавшиеся дорогими фуршетами и танцами.

В то время от меня остались только мозг и волосы. Волосы, как ни странно, удалось сохранить до настоящего времени. Они почти не изменились, хотя отличаются от тех, что были тогда. Мозг мой регулярно подвергается криопроцедурам, омолаживается. Он признан достойным сохранения. У меня есть серебряный билет университета нового человека. До золотого не дотянула. А то бы мне сохранили и тело, и лицо.

Так вот, уже в то время у меня было другое лицо. А не то, что при первом рождении. У меня было тело, которое не сильно отличалось от первоначального, но все же отличалось. Но часть привычек и образ мышления сохранился почти без потерь.

И я очень полюбила театр.

Да, тогда шли восхитительные, яркие, мощные спектакли с волнующей музыкой, танцами, от сложности которых становилось не по себе, с песнями, которые сразу запоминались. Постановки по большей части были бесплатные, но на столиках в вестибюле можно было приобрести разные товары, а среди прочих — одежду и вещи, которыми пользовались известные исполнители. Зрители покупали эти сувениры охотно, и в целом постановка себя окупала.

Медиа окрестили стиль этих постановок — бейл. Что значит: лучший, превосходный, совершенный. Было мнение, что бейл — это квинтэссенция всего искусства человека. Костюмы казались настоящим художественным произведением. Голоса, мелодии, аранжировки привлекали сложностью, изысканностью — и в то же время отлично запоминались. Музыканты выбирались самые талантливые. Сочетание винтажных инструментов: струнных, духовых — с новинками квантового и нейтринного опыта поражало слух красотой. Зрителям первым двадцати рядов, где не было сидений, разрешалось танцевать. Так что те, кто сидел, порой нарочно выходили к сцене, чтобы танцевать, а уставшие танцоры шли на освободившиеся места. Аппаратура на постановках была самая мощная, с красивым глубоким звуком. Так что исступленные крики: «это бейл! это настоящий бейл!» — не мешали ходу действия на сцене. Словом, я все это почти обожала.

Постановка, на которой я была пять раз, называлась «Любовь и смерть». Меня в ней завораживала смена освещения, костюмы персонажей и музыка. И неожиданность подачи образов. Что тогда знала я о любви и смерти? Что это понятия прошлого.  Теперь есть криотерапия и тренинги симпатии. Люди в основном счастливы друг с другом. Но на сцене разыгрывалась настоящая катастрофа. Привлекало и то, что я никогда не окажусь внутри такой катастрофы. И то, что все это было так ясно и точно, как свет.

Фигура с высокой причудливой прической, в капюшоне, скрывающем лицо, закутанная в тончайшую ткань, волновавшуюся при каждом движении, таинственно бродила в глубине сцены, пока персонажи исполняли великолепный танец и обменивались страстными репликами. Затем персонажи засыпали на авансцене, и так, что казалось: они действительно спят. А фигура порхала над ними, широкие складки плаща или балахона развевались. Она то вырастала до невероятных размеров, то становилась величиной с ребенка. И пела самый лучший во всей постановке романс:

Под луною мая,
среди бела дня
славный мой красавчик,
выбери меня.

Зрители плакали. Они были так растроганы, что уже не кричали: это бейл, это настоящий бейл!

В первый раз я потратила все свои баллы и купила половину балахона таинственного существа. Она лежит у меня на кровати в матерчатом пакете. Иногда я полоскаю ее в теплой воде с мягким моющим средством и потом смотрю, как она сохнет. Это очень приятное времяпровождение.

После того, как основной вирус мутировал, постановки решено было прекратить. Желающие видеть их могли за дополнительные баллы купить квантовые копии и поставить их на бесконечное воспроизведение. Я было вознамерилась так сделать, но потом подумала: лучше я буду петь сама.

Из разрешенных для рекреации занятий пение занимало последнее место, так как открывало доступ инфекциям. Заниматься пением тайно было бы смешно: все равно службы безопасности узнают. Так что я стала напевать по себя, в четверть голоса, иногда прикрывая ухо: под луною мая, среди бела дня… Получалось даже похоже.

Половина плаща до сих пор со мной.

Сегодня я встречалась с подругой, которая рассказала мне о своей замужней жизни. Кстати, я выплачиваю довольно большой налог на то, что я не замужем. Одиночество считается в нашем мире чем-то вроде заразной болезни и не поощряется. Так что плачу налог на одиночество.

― Представляешь, он занимает мое личное пространство. Несет на стол свою отвратительно пахнущую жидкую еду и сегодня пролил мне немного на волосы, а потом на стол. Правда, сам и вытер. Но дело не в этом. Он раскладывает свои приборы так, что мне негде сесть. Он просто меня не видит.

Моя подруга любит своего мужа и порой об этом говорит.

— Нет, ты понимаешь, после того, как он сделает гигиенические процедуры, мне нужно мыть и сушить весь санузел. Ну вот так он моется. И потом: где он ни сядет, там остаются волосы и пыль.

Я думаю, у них будет долгий и счастливый брак.

А я вернулась домой, легла на спальное место, достала половину балахона и завернулась в нее.

Как хорошо, что у меня нет мебели. Передвижная вешалка, пара стеллажей и короба из дышащего материала. Так что можно расставить все вещи так, что перед глазами будет светлая чистая стена.

И в глубине будет порхать фигура и петь свою прекрасную песню.