повесть
«Если будет день —
значит, тени не в счёт» (с)
ПРИЗРАКИ ЗИМЫ
Беспощадная, ослепительно-белая вьюга. Обжигающе-студёный воздух. Наполненный экспрессией и поначалу давящий на психику вой ветра, если к нему привыкнуть, можно принять за по-своему мелодичную симфонию тоски и одиночества. Море снега, ненасытный, всепожирающий, неизмеримый снежный океан. И над всем этим господствует зима — вечная и суровая.
Мы потеряли счёт времени, мы устали выживать в диком и непредсказуемом мире враждебной к нам Земли. Мы постоянно мечемся в поисках несуществующего крова, попутно спасаясь от голодных мутантов и снежных вихрей. Будьте уверены — мы и сами голодаем, дорожим последним куском промёрзшего хлеба, выращенного в малочисленных подземных теплицах, ради нашего потомства, которое, если оправдает надежды, вырастет, несомненно, более умелым во всём и приспособленным к выживанию на этой планете.
Что же произошло? Наши отцы рассказывали, что давным-давно планета была более дружелюбной, а солнце каждый день освещало лица людей своими тёплыми лучами. Сейчас всё радикально изменилось — зима не выпускает Землю из объятий, дыхание снежных фантомов убивает Надежду в сердцах выживших, температура за последний сезон не поднималась выше минус тридцати. Те, кто не отчаялись, вынуждены вести непрекращающуюся борьбу с природой — поскольку дать слабину означает умереть. Земля больше не наш приют, мать-природа отвернулась от нас, от своих детей, не считая разве что помутнённых, которые пользуются её расположением. Правда, они людьми в привычном нам значении этого слова быть давно перестали, они теперь кровожадные твари, которые охотятся на нас, потому что питаются мясом теплокровных. И ещё можно поспорить, кто кровожаднее, они или их покровительница — зима.
Я и позабыл, что это за постройка, в которой мы осели, может, театр или старый храм. Когда я был молод, это ещё представлялось возможным определить по характерной архитектуре, но сейчас… Мы зовём место Церковь, Обитель, Пристанище. Несмотря на то, что нас осталось совсем немного, иногда неизбежно случаются ссоры, но мы стараемся долго не держать зла друг на друга. Все понимают: даже самое нерадужное существование лучше, чем сдаться и погибнуть, замёрзнуть, а ютиться под одной крышей лучше, чем очутиться в одиночку там, во мгле, за баррикадами из бетона и мешков с песком, вне сектора обзора снайперов, неустанно стерегущих Обитель с крыши башни.
Мы ещё не разучились пользоваться огнестрельным оружием: материалы для его изготовления давным-давно иссякли, но сохранившиеся образцы берегут как зеницу ока. Однако применение арбалета гораздо практичнее. Порох может отсыреть, и ты как назло узнаешь об этом в самый неподходящий момент. Болт летает чётко и исправно, независимо от того, ржавый он или нет, может прилететь врагу аккурат в лоб. А даже если не попадёт в голову, достаточно лишь поцарапать кожу отравленным наконечником.
По вечерам я часто с почтением смотрю на арбалет, полученный по наследству от отца. Отец, Белый Ворон, был благороден и смел, и старался воспитать из меня настоящего мужчину. После его гибели мне досталось оружие, которое всегда напоминало об отце и его наставлениях. Арбалет — единственный мой друг и товарищ, в котором я уверен на все сто процентов. Он — тот, кто не бросит меня среди снежных барханов и не оставит беззащитным в окружении десятка врагов. Боевой побратим…
Я тоже солдат, воин по прозвищу Железный Гром. Дряхлый старик по меркам нашего жестокого мира. Мой основной род занятий — подготовка будущих воинов и их боевая закалка в реальных условиях. Да, в Церкви за последний год родилось несколько детей. Не у всех получается, но бывают-таки единичные случаи. Вот и сегодня со мной на охоту собрался идти Горак, один из тех, кому повезло, ещё не до конца окрепший семнадцатилетний юноша, дитя Мстислава и Натальи. Потенциальный кормилец, который может стать надеждой и опорой для всех женщин Обители…
На тысячи километров вокруг Церкви простирается снежная мгла, мёрзлая безжизненная пустыня. Быть может, где-то и остались такие же, как мы, ну не могли сдаться ВСЕ, но от тех людей нас отделяет громадное непреодолимое расстояние, которое равнозначно бесконечности. Часто мне кажется, что хуже, чем нынешняя реальность, уже не будет, и ничто не способно подарить свет, который развеял бы уныние. За всю долгую насыщенную жизнь я своими глазами видел солнце лишь несколько раз, а в остальное время был только снег, снег, снег… и леденящий душу страх. Но я знаю, счастье — это не только солнечный свет, счастье ещё и в том, чтобы быть рядом с близкими, держать их ладони в своих и придавать друг другу силы противостоять агрессивной природе, и этим счастьем наши поколения ещё могут обладать. Обмениваться эманациями тепла, зная, что сейчас вы в безопасности, за прочными стенами Церкви, где вас не потревожит никакой помутнённый, но завтра кому-то вновь суждено оказаться снаружи, на холоде, под прицелом множества зрачков омерзительных тварей. И, возможно, не вернуться домой. Мы все об этом знаем, и поэтому так близки друг с другом. Нет случайных людей, каждый дорог и значим для своих товарищей. Каждый старается понять другого. Кто-то находит счастье в том, чтобы любоваться северным сиянием, чувствовать вкус любимой еды, греться у костра или даже ощущать запах оружейного масла. Счастье вообще понятие для каждого индивидуальное. Мы не ценим то, что у нас есть, до тех пор, пока не потеряем это, говорит мне отец Сергий в дни наших встреч в библиотеке. Ценим, отвечаю я, но не всегда способны сберечь. С отцом Сергием мы коротаем время за игрой в шахматы.
Досуг-то никуда не делся. Как и быт. Хотя в условиях гибели цивилизации разумно было бы ожидать откат к натуральному хозяйству, но собирательство и автономное жизнеобеспечение в принципе неосуществимы. Торговля распространена слабо, так как обычно добыча сразу разделяется поровну и пускается в дело, например, мясо тут же поджаривают и перед тем, как съесть, воздают ритуальную хвалу богам. Редко когда что-то остаётся про запас, поэтому и торговать особо нечем. Да и единая валюта отсутствует. Трофеи не в ходу, слова этого нет в лексиконе как такового, поскольку нет гордыни; лишь при условии, что обороняющие его люди станут единым целым, последний форпост человечества получит шанс устоять. А гордыня разобщает, провоцирует стычки. Вообще, всмотревшись в этот мир, Бог наверняка счёл бы его идеальным — мы сполна платим не только за те грехи, что совершаем, но и сразу, авансом, за те, что совершили б лет этак за двести потомки. Но и он, похоже, отвернулся. Хотя я таки не решаюсь сказать об этом отцу Сергию…
…Что-то загляделся я на костёр, пока жевал кусок вяленого мяса. Допиваю остывший чай из жестяной кружки. Мы с Гораком гасим пламя, и у меня возникает неуютная ассоциация — будто вместе с пламенем погасает и вера. Потом мы долго шагаем, всё дальше углубляясь в мутное снежное марево, и нашими душами всё больше завладевают смятение и печаль…
Мутантов оказалось слишком много. Твари ухитрились незаметно окружить нас с тыла и застать врасплох. Погодка сегодня выдалась особенно скверная, видимость на нуле, только на интуицию, чуйку полагаться приходилось, шарить наощупь в городских развалинах. Поохотились, называется. Упустили мы этого зверюгу, и след его теперь простыл во мгле. Обманула нас зима, наказала. Поманила везением — сначала дала обогнуть «карающий палец», избежать кончины и даже извлечь из этого кое-какие уроки. А потом наказала за грёбаную жажду наживы, заглушающую внутри всё человеческое. И теперь мы сами стали дичью, я и молодой Горак. За что боролись, на то и напоролись.
— Падай! — шепчу я, едва шевеля окоченевшими губами. Толкаю ученика в сугроб, после чего следую его примеру. Только бы пронесло…
Надо затаиться, переждать; слиться с местностью, поглубже зарыться. Но эти уже в курсе, где мы. Мутант, некогда бывший человеком, пытается достать зубами до моего горла; я бросаю горсть снега ему в лицо, и, пока он ослеплён, хватаю кинжал и бью в сонную артерию. Кровавый фонтан щедро орошает всё вокруг. Меня сбивают с ног мощными ударами, я сопротивляюсь отчаянно. От сильного удара по голове я временно теряю зрение. Проклятые снежинки забиваются в нос и рот, дышать всё труднее… Как же не хочется сдохнуть посреди этой пустыни, как же я люблю жить!.. Враги убивают меня, режут моё тело, вожак в набедренной повязке замахивается топором. Сражаюсь, пусть даже на автомате, на одних рефлексах, пусть даже лицо онемело от мороза, только единая мысль засела в сознании: «Прорвусь. Ты должен сделать добро из зла…», которая не даёт опустить руки, упасть ниц и бросить Горака, распрощавшись с честью воина. Горак ведь меня не бросил, он, дрожа, несколько раз выстрелил из арбалета, прикончив троих посланников смерти. Он склоняется надо мной, встаёт на колени; тела помутнённых, сражённых арбалетными болтами, лежали здесь же, кто-то ещё стонал, а кто-то умолк навсегда. Горак искренне сочувствовал мне, старожилу Церкви. Но понимал, что не поможет никакая аптечка…
В животе Железного Грома зияла страшная рана, оставленная топором одного из помутнённых; из груди торчала стрела.
— Прощай, солдат, — сказал я. — Не сдай Крепость. Или умри как мужчина. Я уверен, из него выйдет превосходный Ходок-в-Метель. Ведь я на собственном примере показал ему, как необходимо стоять за свою отчизну. Как быть её опорой и хранителем. Как это когда-то показал мне же мой отец… И долг сей возвращён. Я, охотник, покину этот мир вечной зимы в надежде, что мои потомки когда-нибудь смогут наяву, а не только во сне, увидеть свет звезды по имени Солнце, чистый и незамутнённый. Мы, старшее поколение, толкаем вперёд потомков, последователей, уходя в глубь веков. Мы жертвуем собой ради них, и делаем всё, чтобы дать им как можно больше. Даже не видя смысла в жизни, а ведь он далеко не всегда очевиден, люди будут пытаться сохранить своё общее будущее любой ценой и бороться до победного конца. А смысл потом как-нибудь найдётся. «Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать», — говорил мне отец. Ведь если мы уподобимся злу, так кто же мы станем, если не зло? Уподобимся — и проиграем вечную битву. Даже сражаясь против зла, мы должны сберечь свой внутренний свет, чтобы с его помощью рассеять мрак. И делать так постоянно, ведь источник тьмы, первоначальное зло всё равно будет существовать вечно. А вот пропорции света и тьмы во вселенной могут меняться. Даже в самую тёмную ночь где-то теплится лучик Солнца. И возможно, он в нас. Трудно конвертировать вечные истины в понятные для нас материи, не упустив главного. Ходоки ненавидят белый цвет и снег, потому что эти символы ассоциируются у них со смертью. Но кому желает зла обычная маленькая снежинка? Она всего лишь, как и мы, хочет быть частью мироздания. А то, что мы, скрипя зубами, продираемся сквозь снежные завалы в стремлении выжить, удрать от наступающего на пятки карачуна, так это процесс побочный. Мы — тоже хотим дополнять мироздание, хотим быть живыми. Жизнь — ценная штука, однако. Но и потеряв её, мы останемся. Ничто не исчезает бесследно. Если есть на небе краешек луны, значит — где-то есть Солнце. Аминь.
ВОИНЫ ЗИМЫ
Горак провёл рукой по мягким каштановым волосам Мэриэм, от которых исходили тепло и уют. Девушка сладко зевнула, потом потянулась к возлюбленному и поцеловала его в губы. Невозможное блаженство… Стук бьющихся в унисон сердец, и на контрасте с этим — истошный вой ветра, доносящийся снаружи. Неприхотливый завтрак: сухари, гренки, один ломтик свежего хлеба на двоих, солёные огурцы, мёрзлая картошка, чифир. Бездонные карие глаза Мэриэм. И спустя две минуты — суровый ледяной взгляд Железного Грома, который сегодня собрался посвящать Горака в Ходоки.
Вот бывает, ждёшь ты чего-то невыносимо долго, и наконец, претворяется в жизнь это событие, и сначала внутри возникает смесь детского восторга и беспокойства, но потом ей на смену приходит какая-то буддистская отрешённость, словно наблюдаешь за собой со стороны. Искренние, но немного скупые фразы, которые Горак произносит во время прощания с чуткой пожилой матерью. Скупые потому, что многого не выразишь словами, нечто неуловимое передаётся волнами души… Гром сжал руку парня и вывел его из крепости. Снайпер молча проводил их взглядом в прицел винтовки. Холодный, отмороженный мужик. Но, тем не менее, помнящий о собственном долге перед Обителью.
Везде, куда можно было дотянуться пристальным взглядом, расстилалось белоснежное пуховое одеяло. Изредка взгляд натыкался на торчащие из-под него скелеты мёртвых деревьев. В сугробе, в луже из собственной и принадлежащей помутнённым крови лежал труп Железного Грома, вернее, то, что от него осталось. Немного поодаль сжался в позе зародыша обезумевший Горак. Приподнялся. Растёр перекошенное лицо горстью чистого снега, тряхнул головой. Взял арбалет. Остатки отряда помутнённых ушли, не погнавшись за юношей то ли из жалости, то ли из брезгливости. С собой каннибалы забрали ноги и руки Грома — видимо, посчитали, что на ужин этого будет достаточно…
Горак осознавал, что обязан похоронить наставника, но колени било дрожью, пальцы заледенели и не гнулись, щёки невыносимо жгло — похоже, зима решила во что бы то ни стало прикончить его, так что культурными обычаями пришлось поступиться. Тем более, рыть нечем. Хотя это и есть истинная война — довольно непредсказуемая, диктующая порой совсем иные правила, чем те, по которым привык жить человек. Юный Горак, с трудом шевеля ногами, неуклюже бежал по глубоким сугробам. Возвращаться к своим? Нет уж, прежде он должен утолить свою жажду. Жажду, завладевшую им после встречи с бесчеловечными мутантами, взращёнными самой Мареной, поработившей планету. Жажду мести, предельно искреннюю, закономерную и необузданную. Семь арбалетных болтов. Небольшой, но увесистый свёрток, начинённый порохом и железными обломками. Две спички, промокший кулёк с едой. Умеренная ярость, отчасти согревающая тело и подконтрольная трезвому, расчётливому мозгу.
Надолго останавливаться нельзя. Горак сделал глоток ракии из фляги, чтобы чуть-чуть взбодриться. Нападать на отряд помутнённых в его практически полном составе — гарантированное самоубийство. Если рассуждать здраво, смерть одного защитника Церкви меньшее зло, чем смерть двоих. Хотя, если оставить в стороне рациональные соображения, смерть во имя свершения справедливой мести достойна мужчины. Задачей Железного Грома было воспитать из Горака мужчину в первую очередь в духовном понимании, а не в физическом, хотя эти два аспекта связаны между собой. Как бы ни было тяжело, но решение Горака должно быть ответственным по отношению к народу Обители. Добровольно пойти на верную смерть — безрассудство, достойное мальчишки… Смириться с уходом наставника и возвратиться в Церковь — взрослый, верный с точки зрения здравого смысла поступок. Но разве отомстить, свершить справедливость — это не долг воина? Коли выбирать из этих двух вариантов, Горак останется мужчиной, отдав предпочтение любому из них. Но ведь мужчиной он для начала должен быть для самого себя. Как он сможет смотреть в глаза собратьям, как докажет себе, что достоин звания защитника Обители и Ходока-в-Метель, если не покарает убийц учителя, людоедов с шестиконечными звёздами на лбах?
Пойло оказалось очень крепким. Вкус напомнил ему о Мэриэм. Он вдруг ощутил острую необходимость быть рядом с любимой… Когда возникает такое желание, оно кажется первоочерёдным, жизненно важным. Душе и подавно больше ничего не надо, только лишь утолить эту величайшую в мире потребность. А утихнет она, только если сможешь добраться к своей половинке, повинуешься загадочному необъяснимому притяжению… Он будет с ней. Только разберётся со своим делом чести, и придёт. Для него не существует никаких иных раскладов.
Барс атаковал жёстко и подло, со спины, организовав засаду из-за снежного холма. Грациозная кошка, обнажив когти, широкими быстрыми прыжками попыталась настигнуть Горака. Пятнистый хищник попробовал вцепиться в горло юноши, дабы убить сразу, но то ли Горак в критический момент краем глаза засёк движение позади, то ли просто интуиция его предупредила, однако ж несостоявшаяся жертва охоты барса ловко извернулась и, плюхнувшись в сугроб, подставила под удар левую руку. Клыки палача впились в разгорячённую алкоголем и эмоциональными переживаниями плоть человека; Горак, выпустив арбалет из другой руки, схватил нож и ударил барса. Метил в шею, но угодил немного пониже. Пятнистый дёрнулся, издав жалостливое «мяу». Главное — вырвать травмированную конечность из сжатой пасти животного. Усилие, ещё… Взять арбалет, сделать два выстрела в упор. Зубы барса разодрали руку Горака до мяса. Даже смотреть на рану было жутко. Существовала высокая вероятность заражения… Но, прежде чем сдохнуть от гангрены, Гораку как раз хватит времени, чтобы прихлопнуть ещё штук десять помутнённых. Полакомились плотью его наставника — теперь полакомятся стрелами из арбалета его ученика. Чтоб неповадно было.
Хищник трясся в агонии; наконец, шустрый зверь прекратил дёргаться и извиваться, а Горак смог высвободить несчастную руку и выдернуть клинок. Гордый и игривый хищник этот барс, невероятно сильный и умный, таких следует уважать и не следует недооценивать. Людей он атакует или почуяв непосредственную угрозу, исходящую от них, или от скуки, чтоб просто посостязаться. Действительно опасное животное, при встрече лицом к лицу с которым у бывалого воина возникает благоговейный трепет. Без должного почитания соперника едва ли есть вероятность одолеть этого самого соперника.
Надо потом вернуться и забрать тушку, отметил Горак. На пропитание жителям Церкви. Если вообще наступит это самое «потом».
…Вражеский отряд состоял из шести боевых единиц. Лагерь был организован в соответствии со всеми тонкостями военного ремесла. В качестве места для стоянки выбрали овраг — и дым от огня не так заметен издалека, и дозорному меньше хлопот, знай себе обходи овраг по периметру, вот и вся вахта. Вожака Горак убил ещё в самой первой схватке, но рядовые члены клана сами по себе являлись опытными противниками, поэтому подготовились по полной программе. У Горака не было времени тщательно продумать план боя. В основе избранной им тактики лежал принцип «бей быстро, наповал, и не подставляйся по пустякам». Не ахти, конечно, но за неимением других преимуществ, кроме эффекта неожиданности, приходилось довольствоваться малым.
Так непринуждённо и весело хрустящий под ногами снег выступал однозначной подставой, благодаря ему устранение часового превратилось в опасную, долгоиграющую процедуру. Горак старался двигаться синхронно с противником, шагал и замирал одновременно с ним. Обильный густой мрак, напротив, как раз играл на руку. Укрытую снегами Землю накрыла ночь. Планета отвернула морду от солнца, которое и так большую часть времени оставалось невидимым для глаз людей, и отправилась на боковую. Планета, планета, повернись к солнцу задом… или передом? Это зависело от того, какое полушарие считать «мордой». От холода Горак абсолютно ничего не соображал, казалось, продрогли даже его мозги, в голову лез всякий бред. Шум ветра помогал воину маскировать свои шаги. В последние секунды жизни враг таки обнаружил Горака — почуял что-то неладное и развернулся на сто восемьдесят, но лезвие ножа вошло аккурат ему в глазницу. Молодой боец поймал тело часового и аккуратно положил наземь, дабы звук падения не разбудил его товарищей: двоих, клевавших носом у костра, и троих, спавших поодаль с громким храпом. Самый бдительный снят. Остались ещё пятеро.
Горак подполз к почти догоревшему костру и перерезал горло одному из противников. Здесь он допустил неосторожное движение, повлёкшее за собой немедленные последствия: с лежавшего рядом каннибала слетели остатки дрёмы, и поединок был неизбежен, а те, кто пока что ещё спали, накрывшись звериными шкурами, могли в любой момент оклематься и присоединиться к потасовке. Надо бы Гораку сперва тихо разобраться с теми, что лежали дальше, в тени, а потом швырнуть бомбу в костёр, но теперь уж поздно пить боржоми. Мутант откатился в сторону и бросил в Горака топором; юноше удалось увернуться, но его всё равно чувствительно задело по плечу обухом. Не страшно. Горак выстрелил из арбалета. Чёрт, промазал! Болт прошёл ниже, а помутнённый не стоит на месте, крутится, сволочь. Ножом вряд ли достать, хоть Горак и упражнялся в метании, но ещё не до совершенства отточил навык, а чтобы по движущейся мишени с приличной дистанции попасть — надо быть если не мастаком, то хотя бы умельцем средней руки.
Враг схватил торчащую из костра палку, так что получилось нечто вроде факела, и запустил в Горака. Одежда юноши едва не загорелась; Горак откатился в сторону. Там, где факел воткнулся в снег, возникло шипящее облачко пара. Когда Горак попытался встать, помутнённый уже летел на него — теперь, когда воин лишился топора, у него остался последний шанс разделаться с нападающим — в рукопашной. Юноша вовремя встретил «попрыгунчика» ударом ноги в пах. Потом добил, не медля и не колеблясь — некогда. Один из ранее спавших продемонстрировал впечатляющую расторопность и сейчас приближался бочком к Гораку, примериваясь перед тем, как запустить в него томагавком. Горак выстрелил два раза — подбил, каннибал рухнул в сугроб, не успев сделать замах и метнуть верное оружие. Ещё одна стрела была выпущена точнёхонько в шестиконечную татуировку на лбу проспавшего начало заварушки второго неприятеля. На последнего болтов не хватило, пришлось управляться ножом. К слову, помутнённые, вопреки расхожему представлению о них как о неотёсанных дикарях, в рукопашном бою порой ничем не уступали людям, но не было у Горака выбора, драться или не драться. Назвался груздем — полезай в кузов, как гласила древняя поговорка.
Юноша оказался везучее и живучее соперника. Помутнённый поднял копьё над головой и раскрылся, не успев даже толком совершить замах. Горак поднырнул под него и вспорол лезвием живот. Помутнённый упал, корчась в агонии. Горак проявил снисхождение, избавив его от долгой мучительной смерти.
Странно, но этой ночью Горак изведал холод в своём сердце. Вокруг валялись трупы и мерцали тусклым алым светом угольки костра. Иссиня-чёрное небо становилось серым, потом белёсым — утро вступало в свои права. Оно, как и любое другое время суток на этой планете, не отличалось разнообразием, и за двадцать лет Гораку порядком приелось наблюдать постоянно одно и то же. Но сейчас Горак был благодарен вселенной за то, что она подарила возможность увидеть ещё одно утро. Он шёл домой. Он шёл к Мэриэм. Он шёл к матери. Он победил.
Горак осушил флягу до дна и спрятал в карман. Знакомый ореол маяка не показался, когда Горак, без всяких сомнений, подошёл на нужное расстояние. Вначале юноша испугался, что заблудился. Здание Церкви и башня маяка, прежде служившая путеводной звездой, показались только после того, как юноша приблизился вплотную к ним. Повезло ещё, что нашёл дорогу по памяти и по оставленным ранее вешкам. Горак занервничал: огонь не горит — плохой знак. И он едва ли не с голыми руками, из оружия у него при себе лишь кинжал и топор помутнённого. На пороге Обители лежали три мёртвых тела, принадлежащих защитникам некогда неприступной Крепости. Стражники были убиты холодным оружием, причём тела так изуродовали, что опознать их едва ли представлялось возможным. Матерь Божья, подумал Горак, да кто же мог такое совершить? В горле застыл крик, готовый вырваться наружу, дай хозяин хоть малейшую слабину голосовым связкам… Но поддаться истерике было нельзя. Он теперь солдат, а не мальчик. Солдат, который поддался истерике, уже наполовину проиграл битву.
Горак толкнул тяжёлые двери и ступил в холл. Здесь всего какой-то час или другой назад происходило побоище. Стены были алые от крови, святыни измазаны фекалиями. Убитые женщины лежали в углу. Большинство факелов не горели, но Горак смог бы справиться с сумраком и различить ясную картинку, если бы не слёзы, заполнившие глаза… Ходок, не обращая внимания на подкативший к горлу ком, вглядывался в лица погибших. Нет его матери и Мэриэм. Зато отец Сергий лежал на мраморном полу. На груди священника, чуть сбившись на бок, лежал крестик, прикреплённый к цепочке, а пониже торчал меч. Меч с выгравированной на рукоятке шестиконечной звездой.
— Кто это был? — необычайно твёрдо спросил Горак, уже заранее зная ответ. Видимая им картина мира, которая только что «поплыла» из-за хлынувших слёз, начинала приобретать прежние очертания.
— Помутнённые, — ответил Велислав. Их осталось пятеро, но они не сдались и таки удержали форпост людей. — Мы… Не получилось помешать. Они использовали колесницы… Забрали огнестрел и продовольствие. А ещё они убивали старых женщин. Молодых увели… Твою мать тоже взяли, она так настойчиво умоляла пощадить её и отца Сергия, что эти мрази сохранили ей жизнь. Я помню, как они сказали: «Аппетитный кусок мяса. Хорошая отбивная получится»… А Сергий только шептал молитву. Он молился за наши души на Страшном Суде…
— Горе всем нам… Смерть пришла в Обитель… — раздались приглушённые голоса.
— Ну, всё, хватит!!! Заткнитесь вы, слышите!.. — заорал ходящий, но его и так уже слушали молча. Пять оставшихся людей. — Мы пойдём за ними! Эти каннибалы заплатят за то, что совершили… — Горак снова зарыдал и упал на колени перед телом священника, даже мышки не обидевшего на своём веку. — ЕЩЁ МОЖНО ВСЁ ИСПРАВИТЬ!!! МЫ СПАСЁМ НАШИХ ЖЁН И ДОЧЕРЕЙ!!! Я ПОВЕДУ ВАС, БРАТЬЯ…
— Да пребудет с нами Господь, — добавил бы отец Сергий.
МСТИТЕЛИ ЗИМЫ
Отряд
Чиркает спичка, зарождая на кончике своём слабенькую искру, такую неприметную и незначительную на фоне бескрайней зимней ночи, однако имеющую шанс вырасти в полноценный огонь, который будет отгонять подступающий со всех сторон хаос и делиться своим теплом с Идущими. Не случилось — потух мимолётный отблеск пламени, был сожран тьмой. Но сдохнуть посреди снежной пустыни, сдаться и замёрзнуть без спасительного огня, не достигнув цели, им нельзя категорически, поэтому Велислав будет вновь и вновь пытаться — пока не сломаются напрочь закоченевшие пальцы, пока не сотрётся фосфор и не порвётся коробок, из которого он достал спичку. Терпение и труд всегда рано или поздно вознаграждаются. Вот и занялись хворостинки, бережно заготовленные и обёрнутые в сухую материю ещё до Последнего Похода.
Постепенно огонь начинает осознавать данную ему власть, осваивает всё новое и новое пространство, и наконец полностью охватывает охапку дров на небольшой площадке, превращаясь в стабильный источник обогрева. Велислав заворожённо глядит на то, как пляшут языки пламени… треск, волны тепла и света, обличающие подлую ночь, не таящую в себе ничего, кроме смерти. Человеки преданно сгрудились вокруг огня и принимают его опеку. Слав думает: это звёзды перенесли сюда, в это возведённое ещё до Мерзлоты строение, частичку себя, дабы благословить идущих на последний бой воинов. На бой, который грядёт совсем скоро, и уже сейчас мысли о его приближении не дают покоя участникам отряда.
Велислав, хоть и был из аграрников, а не из Ходоков, проявил себя как зрелый, отважный, решительный мужчина. Виктории он нравился за космы — длинные, светлые и пахнущие рожью (этот запах прочно ассоциировался у неё с домом), а также за пронзительный взгляд светло-голубых глаз. Виктория была Ходоком — настоящим воином, добытчиком, готовым, если что, без малейших колебаний рискнуть жизнью. По случайному стечению обстоятельств она покинула Обитель за несколько часов до прихода помутнённых и запечатлела, как и Горак, лишь итог, последствия устроенной кровавой бойни. Ушла в обычное, рядовое странствие по заснеженным землям… и вернулась, в отличие от Железного Грома, в разрушенную Церковь. Хорошо, что Гром не, он не перенёс бы того, что мог узреть. Ещё выпутались, добрались до нынешней стоянки, окромя Виктории и Велислава, Томас и Горак. А вот Весельчак Бо и Новотный полегли ещё вчера в «карающем пальце», причём Новотный пострадал вовсе ни за что ни про что. Когда шарахать начало, все застыли, зажмурившись и шелохнуться опасаясь, а когда улетучился сгусток молний, рассчитывали, авось пронесло, ан нет, одного задело… Весельчак, когда таять начал, молчал, как снежный фантом — ещё бы, жутко ведь запредельно, когда понимаешь, что испаряешься, что зацепил тебя-таки коварный алый разряд, и теперь некуда деться от неизбежной летальной участи.
Ну, и Новотный, ступавший замыкающим бок о бок вместе с поражённым аномалией поваром, гибельных выделений и надышался. Только после ощутил странный аромат патоки в морозном воздухе… Не стало в одночасье ведавшего провиантом пухлого усатого добряка Бо, за ним же вынужденно последовал и ремесленник, вытачивавший ножи и стрелы для защитников Церкви и Ходоков, увлечённый Гораком в этот ответный рейд против помутнённых.
Юный Горак… едва оперившийся и обретший стойкость духа воитель, научившийся успешно уничтожать каннибалов. Когда дикие до основания разгромили Дом людей, не подарив и мизерной возможности уцелеть — убили, увели женщин, осквернили святыни, разрушили крепкие стены, забрали оружие и продовольствие — именно этот вчерашний мальчик пробудил в подавленных заступниках Обители праведный гнев и желание действовать, сплотил отряд мстителей и повёл их в дальнюю дорогу. Велислав, он же Вилли, во всех начинаниях поддерживал командира, не забывает аграрник такого. Даже больше — он самому себе пообещал продолжить дело Горака, ежели командир падёт в бою, или с ним ещё что-то случится по пути…
В искривлении
Вперёд!.. Не замедляться! Мороз сковывал тела, налёт инея покрывал лица и одежду Ходоков, стужа продирала до самых костей, лизала кожу шершавым языком. Верхняя часть лица Виктории была надёжно прикрыта защитными очками в оправе из металла и кожи, нижняя часть и шея обмотаны шарфом, так что наружу высовывался лишь кончик носа. Проводник выполняет неизменный, проверенный годами цикл прокладывания тропы. Остальные идут по проторенному. Лидер и идейный вдохновитель карательно-освободительного отряда, Горак, который прежде всегда двигался первым, попросил кого-нибудь подменить его и пока шёл за Велиславом, поэтому Виктория и заняла место в авангарде. Насвистывал свою неприличную песенку похабник-ветер, изредка в неё вклинивался звериный вой. Очередной порыв — лопату снега за воротник и столько же в лицо, закрыться рукой, отряхнуться, удержать равновесие… и устремиться дальше. Поставить ногу, нащупать точку опоры. Разношенные, но ещё крепкие ботинки из грубой кожи, верные лыжи. Толчок, скольжение… Беспрестанно вперёд — Дома больше нет, свернуть на постой некуда. Исходные координаты потеряны навсегда. Тащатся, тащатся обречённые по лишь им одним ведомому маршруту, а может, им только кажется, что они идут к цели, но это лишь иллюзия движения, а на самом деле они бродят по кругу…
— Эй, как там тебя… Виктория! — хриплым басом окликнул потрёпанный судьбой бродяга Томас. — Кажись, неладно здесь что-то… кругами ходим… метель усиливается… Наверняка в искривление влипли мы.
— Потише, — прошептала женщина. — Сдаётся мне, оно нас пока не чувствует. Не переживай, я выведу. — Виктория чрезвычайно внимательно прислушалась к собственной интуиции и изменила траекторию движения, отдав предпочтение одному из второстепенных вариантов маршрута.
Почуяло. Иногда всё же не стоит высказывать опрометчивые предположения вслух. Удары под конец взбесившегося воздушного хлыста твёрдо вознамерились сбить Ходоков с ног, погрести под снегом их тела, сдавить лёгкие, лишив способности к дыханию… Само собой, Велислав не мог оплошать: массивным телом заслонил Викторию от беспощадного натиска бури. Вилли являлся ответственным сразу за два предприятия — аграрник нёс на плечах здоровенный рюкзачище с остатками припасов, сохранёнными после набега помутнённых на Обитель, спальными мешками и вообще принадлежностями походного инвентаря, и одновременно с этим должен был прикрывать идущую перед ним женщину от возможного нападения сзади. Но предпринятых им мер по спасению Виктории оказалось недостаточно, и обстоятельства сильно усугубились, когда из снежной мглы выскочили три кривды.
Горак и Вилли на пару секунд замерли в нерешительности, они-то впервые за долгую жизнь столкнулись с этими чудовищами. Раньше только недостоверные байки о существовании кривд доходили до ушей Вилли. Зато Томас не растерялся, не впал в замешательство — что и говорить, груз опыта не последним образом сказался на быстроте его реакции. Боец обнажил кинжал и обрушился на неприятеля. Вытаращились тремя парами фасеточных гляделок на пришельцев, обнажили страшные когти на гротескно изогнутых ручищах и прут кривды… обманчиво неторопливо ковыляют, но вблизи рубятся жёстко, в полный контакт, норовя пробить блоки обороняющихся, либо сзади заходят, дабы сразу разделаться с неприятелем. Том за счёт везучести и напористости вывел из строя одну кривду, а его запоздало опомнившиеся напарники таки успели изрубить оставшуюся парочку. Главное — не терять сосредоточения, не позволить маскирующимся в стиле «стелс» инфернальным бякам впиться клыками в аппетитное мясо Ходоков, а то из-за снежных холмов ещё противники полезли. Только по матово-чёрным фасеточным глазам их и удаётся различить, а кожа белая с местностью сливается на ура. Арбалет беспомощен: выпущенные болты тут же сносит ветром, настолько мощным и непредсказуемым, что поправку не рассчитать, а на короткой дистанции чудовища наседали плотной гурьбой, не давая опомниться.
Бытует мнение, что в безысходной ситуёвине может открыться второе дыхание. Ещё как открылось!.. Рвение покрошить, изничтожить слуг ненавистной Марены зажглось из искорки отчаяния, заполонило до краёв чашу сознания и выплеснулось наружу — Велислав и его напарники продолжили биться. На миг натиск инородных форм жизни захлебнулся, Виктория исторгла ликующее «ПРОРВЁМСЯ!» и ринулась прочь из ловушки. И вырвались ведь — преодолели непролазные снежные дебри, прошли сквозь препятствия, устроенные злодейкой-вьюгой, преодолели сопротивление ветра и оказались вне досягаемости коварной западни. Не дотянуться сюда шестиглазым выродкам, бесчинствующим внутри аномалии, но не покидающим её границ… Ну, теперь вздохнуть облегчённо — и снова двигаться. А то нагонит жуткое нечто и в этот раз не отпустит, не повторит промашку. Подфартило-то как несказанно — выиграли схватку с мифическими созданиями и чудом вырвались из капкана, одержав верх над силами разгневавшегося батюшки-холода. Помнить, хотеть, пытаться — вот что важно. Всё, что можно, уже потеряно, кроме самого непременного — души…
Укромное местечко
Пещера Отшельника была обнаружена случайно. Божьей волею, объяснил бы отец Сергий. Городские развалины вот уже сутки как затерялись позади, теперь отряд мстителей шёл по безжизненной снежной пустыне. Горак, чей потенциал следопыта раскрылся в полной мере именно в этом походе, уже в третий раз выводил группу на стоянку помутнённых. Кое-как присыпанные снегом угли от костра, обглоданные человеческие кости, всяческий мусор и другие доказательства пребывания противника выдавали её. Сбиться со следа отряду не позволяли обильно разбросанные мутантами улики, благодаря обнаружению которых погоня велась достаточно успешно. В какой-то момент местность пошла в гору, и за очередной снежной насыпью внезапно обнаружился небольшой свободный ото льда участок, на котором росли деревья (Виктория раньше слышала о таком явлении, но сама не встречала), а также ход, уводящий под землю. Виктория не преминула полюбопытствовать и приняла решение проверить лаз — не подвела, причём, чуйка, не напоролись на берлогу карачуна и не провалились в яму, которая могла их там поджидать, но встретили себе подобного и даже нашли укрытие на одну ночь.
Характерными чертами внешности Отшельника были аккуратно расчёсанная седая борода и тоскливая, но добрая, излучающая тепло улыбка. Жил он весьма скудно, кормился охотой и собирательством (в лесочке на поверхности, о существовании которого Ходоки раньше не подозревали, оказывается, росли кое-какие съедобные плоды и ягоды). Огонь научился добывать при помощи камней и поэтому не нуждался в привычных городским спичках.
Почему Отшельник проживал один? Как он умудрился столько лет барахтаться в агрессивной среде? Он называл себя изгнанником и утверждал, что когда-то, в незапамятные времена жил в Церкви и присматривал за диковинными домашними животными — пчёлами. Это были маленькие, жужжащие, летающие существа, которые своим трудом создавали уникальный продукт питания — мёд, очень сладкий и обладающий многими полезными свойствами. Старик утверждал, что так как пчёлы привыкли к нему, то подпускали его к ульям для сбора мёда, в отличие от остальных людей. Но однажды с пчёлами что-то произошло, видимо, по вине Отшельника (этого он не уточнил), и расстроенные собратья прогнали его. В зиму, на верную смерть. Но — тот не сгинул, не утратил рассудок и сейчас даже готовил для четвёрки отважных мстителей горячую похлёбку на огне, разведённом в пещере, и любезно пустил их переночевать. Хотя мог бы и выпроводить, чтобы свести таким образом счёты с городскими, на которых наверняка затаил обиду. Самому хозяину зачем-то приспичило на ночь глядя пойти на охоту…
…Томас всё никак не мог уснуть — закрыв глаза, видавший многое воин думал о том, что рассказывал Отшельник. Ностальгия по былому, память о Доме, об убитой помутнёнными супруге всё не отпускали Томаса в объятия сна. Воспоминания растравливают раны. Они как наркотик. Они светятся очень чисто, но этот свет жалит тебя своей недоступностью. Когда-то их было гораздо больше — людей, населявших Церковь. Тогда они были вместе, тогда ещё жили на этом свете дети Тома, мальчик и девочка. А сейчас только пустота… Разум Ходока медленно уплывает куда-то вдаль. Может, там получится наконец-то обрести покой?.. Том успокаивается, и окончательно перестаёт биться «мотор» в его груди. Его душа отправляется в иные измерения. Возможно, дальше его ожидает реинкарнация, а возможно — лишь вечная тьма. Но наверняка можно сказать одно — Томас не проснётся уже в этой уютной пещерке, а Последний Поход для него завершился…
Столкновение
…А ведь Горак начал уж было грезить о скорой расправе над каннибалами, предвкусил сладкий вкус победы. Нельзя, ох нельзя было раньше назначенного часа о том даже помышлять. Ослушался чутья Ходока, поддался соблазну, допустил крамольные мысли. Не ради кровавых завоеваний они в этот поход выступили, а чтобы покарать врага за зверства, учинённые им в Церкви. После падения Крепости крохотный шанс на возрождение цивилизации исчез, агония это всё, предсмертная судорога. Самое страшное уже случилось, и тут ничего не поделать. Но вдруг получится хотя бы настичь нападавших и задать им хорошую трёпку напоследок.
Ух и зарычал карачун, глазищи вытаращил и тараном попёр на Викторию. Наметил себе первую жертву и понёсся к ней напролом — вот, сейчас разорвёт её страшными лапами и, не церемонясь, слопает за обе щеки, а потом и за спутников девушки примется. Время немного замедлилось для Виктории — она напряжённо просчитывала все варианты. Бросила гибкое тело вбок, чтобы не быть втоптанной в снег или перемолотой шестью челюстями, нисколько не прельщали эти перспективы бойкую девушку. Кинжал — в крепкий захват, и получше всадить в брюхо монстру.
Но не пробить прочнейшую шкуру — хоть и не приходилось прежде Виктории биться с карачуном, конечно, как и любой Ходок, она была изрядно наслышана о толщине шкуры чудовища, и рассчитывать могла только на особую, сокрушительную мощь самого первого удара, когда организм ещё не измотан схваткой, да ещё на извечное русское «авось». Главное, успела увернуться, и живой таран на полном ускорении мимо неё промчался. Оттолкнулась ногами со всей мочи, за шею образины ухватилась, повисла… Он соображает… или как будто пытается соображать, башкой мотает, сучий потрох… Эге, нашему брату надо достойно погибнуть, так уйти, чтобы, когда занавес опустился, искренние аплодисменты ещё долго не утихали, не подыхать как можно дольше назло тем, по чьей милости оказался перед лицом верной гибели. Вот и достала всё же кинжалом до глаза одной из голов мастерица Виктория — по рукоять всадила, чтоб до мозгов, радиацией разжиженных, карачуна достать. Но когда два наших брата сошлись и оба натиском, удалью своеобразной и неутомимостью в том, что касается борьбы за жизнь, похвастаться могут, тогда-то как раз и может начаться игра по-крупному. Первый раунд — в ничью…
Интермедия
Они наделили окружающее цветом, эти Ходоки и карачун, разбавив скучное чёрно-белое кино пятнами ярко-красного. У Горака возникло неприятное дежавю: опять окрашены кровью поверхности ближайших сугробов, только на этот раз — и своей в том числе… Карачун — мастак драться, он тоже (скинув с себя оказавшуюся не по зубам назойливую «всадницу») серьёзно Вилли и Горака потрепал. Как заботливый папаша — оболтусов-детей… Правда, без одной функционирующей головы ему было уже не так сподручно сражаться, но всё ещё вполне сносно. Хорошо хоть, это чудо-юдо пока не научилось регенерировать отрубленные головы, а иначе бы совсем пиши пропало…
Аааргх, боль какая в рёбрах!!! Недруг подгадал момент и нанёс прямой удар, Горака протащило в воздухе метра три, из глаз брызнули слёзы. Зато посадка выдалась, считай, мягкая, на снег, а не на ржавые крючья арматуры. Хотя бы тут подфартило.
Прежде набрасывались Горак и Велислав поочерёдно на чудовище, чтобы скопом не мешать друг другу, а храбрая Виктория наносила удары противнику с тыла, орудуя двумя кинжалами, в кулаках маленьких прочно зажатыми… Но этого оказалось недостаточно. И что же теперь, признать поражение? Бороться? Ради чего? Наставник, Железный Гром, тот, память о ком до последнего дня не угаснет в сердце молодого воина, учил не сдаваться, вгрызаться зубами в жизнь до последнего, даже когда гнилостное дыхание старухи с косой чувствуется совсем близко. Коль уж суждено человеку сгинуть, ему будет спокойнее умирать, если он сможет сказать сам себе: «Я сделал всё, что смог», и его кончина будет как бы оправдана его усилиями. Ну, тогда — тактику кардинально пересмотреть! По-другому поступить, должен быть какой-то запасной путь, блин, но какой?
Горак замер. Не дёргаться, не поддаваться панике! Осмыслить в секунду всё, предвидеть последствия и принять решение, не застопорившись на месте, решение единственно верное и ведущее к победе. А пока — интермедия, тайм-аут…
Кульминация
…Стиснуть покрытые мурашками груди, перевернуться на бок, игриво укусить за мочку уха, расцарапать ногтями спину и зарыться лицом в длинные волосы. Слав издал негромкий, но эмоциональный стон. В эту минуту он не просто любовался, он стал одержим ею, той, что открыла ему двери к более глубокому познанию самого себя и окружающего мира. Нервы были взвинчены, пальцы трясло дрожью — вулкан взорвался, извержение, свод пещеры рухнул на голову, всё вывернулось наизнанку. На секунду тела расщепились на атомы, а потом вернулись в прежнее состояние; тёплая волна разливалась по телу, наполняя его блаженной истомой. Голова женщины опустилась на плечо мужчине. Эхо наслаждения отзывалось в каждой клеточке, в каждом миллиметре организма. Они лежали, как первые люди, укрывшись звериной шкурой, одни на всей планете, и ночь находилась полностью в их власти; она была дана лишь им двоим.
Развязка
…И жахнул взрыв, взлохмачивая сугробы и разряжая критической силы ударную волну в карачуна. Словно рука невидимого художника плеснула слой яркой жёлтой краски на беспробудно-скучный зимний пейзаж. Повезло, что не кинул тогда свёрток, начинённый порохом и всякой дрянью, Горак в костёр, разведённый убийцами Грома… Теперь поразмыслил солдат и понял, что настал черёд воспользоваться этой штуковиной — поджёг фитиль и метнул в верхнюю часть туловища монстра; Велислав ошалел малость и поспешил убраться из радиуса взрыва на сравнительно безопасное расстояние, с разбегу головой вперёд прыгнул в сугроб и постарался закопаться в него. Свёрток чуть не снесло ветром, да он загодя рванул, ещё на подлёте; хотя прямого попадания и не случилось, зато карачуна задело веером осколков. Этого и изначальной мощности взрыва оказалось достаточно, чтобы две боеспособные головы мутанту оторвать. Туша повалилась навзничь. Велислав засмеялся — истерически, как умалишённый, не замечающий ничего вокруг в своей одержимости, но всё же победоносно. Враг-то сдулся.
Лирическое отступление
…Они закутались в спальник и лежали, обнявшись, на полу пещеры. Вставать было страшно — мало ли что вообще скрывается в темноте, смерть не дремлет и поджидает неосторожных жертв. Лучше шептаться здесь, где уютно, хорошо и тепло вместе. Бесконечное множество вселенных — неведомое и пугающее нечто, но стоит взять, сконцентрироваться на том клочке мироздания, где они парят в невесомости полусна, окружённые флёром выделяющегося и испаряющегося пота, желания и откровенных разговоров, и окажется, что холодный мрак и неутешительные прогнозы скептиков не значат ровно ничего с глобального ракурса. В центре, в водовороте событий именно двое, они всецело здесь и сейчас, и, как бы ни были широки горизонты, будущее не нависает угрожающе, его попросту нет, а вектор того, что будет происходить, произвольно варьируется теми, кто управляет миром — ими, нагими божьими созданиями, готовыми к прорыву через баррикады небытия и забвения, дабы выступить в главных ролях на подмостках Вселенной, отвоевав своё суверенное право на то.
— Цени этот миг, любимый, — шепчет Виктория. — Банально, да, но из таких вот моментов мы и состоим… Наши личности формируются из событий. Мы тонки, мы уязвимы, лестница под ногами грозит обрушиться, а зыбкая ниточка света в душе — оборваться. Навечно.
Пища
…Не пришёл Отшельник наутро, затерялся, раздавлен и заглочен был. Томас тоже не возвратился — правда, из чертогов Морфея. Горак пачку сухарей в знак уважения к жильцу «берлоги» перед уходом в углу оставил. И перекрестился, как сделал бы отец Сергий.
…Оплело ногу шустрое щупальце и утаскивает под снег. До смешного нелепо так погибать. Виктория упустила момент и сейчас чуть не потеряла равновесие. Щупальца огромной мутировавшей кукумарии прятались под толщей льда, ожидая несчастного бедолагу, которого они выжмут до последней капли. Боевые побратимы оглушены взрывом, и чересчур запоздало приходят на помощь. Идущая-в-Метель ножом рубит чёртово щупальце, и вроде было отступает гадина. Однако ещё один «канат» вдруг резко сдавливает грудь, подбирается к горлу… верхними конечностями не пошевелить, ноги скользят, сползают в ледяную воду. Ещё чуть-чуть — и наступит неконтролируемое падение, глубже и глубже, в объятия скользких отростков. Напрягаешь мышцы, но шею и рёбра только сильнее сдавливает, мутная серая пелена повисает вокруг и кашель кровью исторгается из женской груди…
— Вот и дорога наша окончилась, — произносит Слав, едва не срываясь. Вытащить проводницу сумели, отрубив ненасытные щупальца, да только было уже поздно.
— Соберись! — собственный голос до Виктории доносится искажённо, но любимому нужен ответ. — В случившемся нет твоей вины. Так угодно мирозданию. Мы действовали в рамках своих возможностей… Эй, юный Ходок! — она наигранно легко обратилась к Гораку. — Помни одну вещь. Если действительно хочешь победить зиму снаружи, сначала нужно растопить лёд в собственном сердце. Я не прощаюсь… встретимся по ту сторону.
— Я люблю тебя, — когда Виктория навсегда закрыла очаровательные глаза, Велислав бесстрашно, не колеблясь, вонзил клинок себе в горло.
Постскриптум
Он стоял один, воистину один посреди снежной равнины, склонясь над телами незаменимых верных друзей, только что ЖИВШИХ. Неужто он и вправду единственный выживший теперь? Неужто занавес, бесповоротный финал?.. Или — НЕ?! Всё в Реале потеряно окончательно, безапелляционно, иль придёт к поставленным задачам этот отдельно взятый человеческий индивидуум? Ведь должен, коль уж так вышло. Авось откликнется Вселенная. Ведь главное — что? Главное — быть услышанным в своих деяниях. И поэтому он будет стремиться туда, в туман, к невидимому горизонту, в глубины постапокалиптической пустоши, на месте которой некогда располагались поля, реки, сады, сёла и города. Последний участник Последнего Похода.
ДЕТИ ЗИМЫ
Снег рябит белыми точками на синем экране ночи. Ветер растворяет следы, как будто бы их и не было. Дальше своего носа — буквально — ничего не видать.
Помутнённые шли, оскалив мечи, изготовив к бою луки и арбалеты. Они всегда готовы к нападению неизвестности. Хотя сейчас всё вроде бы тихо. Но это только так казалось.
Справа, параллельным курсом, но немного позади, по снегу двигалась тень. Каннибалы и не подозревали о её существовании. ОН не мог их видеть, но, тем не менее, безошибочно следовал за ними… он ЧУЯЛ их, как зверь, ведущий свою добычу. Что он хочет? И на что способен? Мутант ли это… или точнее будет спросить, в какой степени мутант? Пока не стоило бы и гадать. Звуки, издаваемые преследователем, сразу тонули в ветре, — сколько ты ни проведёшь, лазая по пустошам, всё равно так и не научишься слышать сквозь него — не доходя до мутных. К тому же, сами мутные производили сполна треска и лязга, тем более понижая шансы обнаружения неведомого противника. Если же идущие затихали и затихал ветер — останавливалась и тень. Точнее, тень никогда не останавливалась, тень пережидала. Он умел ждать; он, как ловец, держал свою цель. Могло показаться, что надежда в его глазах угасла навсегда, они покрылись туманной пеленой, но нет, если всмотреться, багровел в них ещё огонь, блестела кровь… И в человеке, которого теперь можно было обоснованно называть НЕчеловеком, постепенно просыпалась сила, заграничная, всепоглощающая. Он всегда рядом, и притом невидим — кровожадный призрак из мрака. Палач, который пришёл казнить палачей.
Куда идти, определял командир. Оного звали Рур. Но шёл он не самым первым: чуть впереди главного всегда следовал особый приближенный, для того чтобы в случае опасности любой ценой сохранить жизнь вожака. Такая традиция существовала издавна и практиковалась во всех без исключения отрядах. А уже после командира и его специального охранителя следовали остальные бойцы. В данной ситуации то были: лучник, арбалетчик с копейщиком и четыре мечника. Причём из четырёх действительно толковыми были лишь двое.
Девять бойцов — всё, что осталось от двух полных отрядов. Выжившие соединились в один. Выбрав (вынужденно) нового вожака. Прошёл целый месяц после того, как они атаковали Церковь. Последний оплот людей в этом городе. Тогда они и потеряли чуть ли не всех бойцов — в итоге им удалось прорваться внутрь, забрать с собой немало всего полезного, часть мирного населения повырезать, а часть угнать с собой в качестве рабов. Также они выпотрошили мощи, разгромили алтарь, ну и ещё покуролесили в таком духе. Хотя они захватили, в основном, всю территорию, перебить всех до конца вражеских воинов им не удалось, и пришлось ретироваться, чтобы самим не быть уничтоженными. Руда, старого вожака, и его брата, второго вожака, люди убили. Вообще с обеих сторон сражающихся было примерно поровну, тактические преимущества тоже переходили от одних к другим, но у людей ещё имелось страшное ОГНЕННОЕ ОРУЖИЕ. Которое позволило им сократить численность нападающих настолько, чтобы в итоге, хоть и с фатальными потерями, но отбить атаку.
Муты это самое легендарное, сокрушительной мощи, доисторическое оружие несли с собой. Правда, они до сих пор ещё не разобрались, как с ним обращаться, но сам факт того, что они отобрали его у людишек, прибавлял гордости. Об этих штуках и о том, что они делают, Рур, новоиспечённый командир, слышал и из смутных рассказов сородичей в детстве, и позже, от взятых им в плен пойманных человечков. В реальности эти механизмы снаружи оказались чёрными и железными, но внутри их скрывался огонь, члены отряда сами были тому свидетели, и знали, что посвящённый в тайное Знание может направлять тот огонь в свою пользу.
(Кроме ОРУЖИЯ в закромах Обители были нашарены всяческие припасы, медикаменты… спички и другое — не то чтобы жизненно необходимое помутнённым, но и не помешает. Даже сверкающие цацки потом можно будет выменять у конкурирующих отрядов на что-то более нужное.)
Вообще отряды мирно между собой практически не взаимодействовали. Всегда они были сами по себе, не стояло над ними никакой общей власти, и по сути считалось нормальным употреблять в пищу мясо не только людей, но также и особей, принадлежащих к чужим отрядам. Порой случалось вступать разве что в торговые отношения. То, что два отряда объединились для нападения на Обитель — даже не исключение, а единственный случай.
Если бы все помутнённые города когда-нибудь напали на Крепость сообща — её бы и не стало как таковой. Ну, не считая разве что совсем далёкие времена, когда численный и ресурсный перевес был ещё на стороне людей…
Руд объединился с отрядом своего брата. Так получилось, что в детстве их разлучили — брат был брошен, а Руд остался со своим отрядом, впоследствии стал вожаком. Брат тоже стал вожаком, только самостоятельно сколоченного отряда. И вот через много лет они сошлись, признали друг друга и…
Когда Гораку только удалось к ним подобраться, спустя недели бесплодных и отчаянных изысканий, ему показалось. Помстилось, что в общей гармонии зимы и среди разговоров мутантов, шагов и оружейного бряцанья на миг проблеснул девчачий крик. Те или не те? Чем дольше он полз за ними, тем сильнее внутри него нарастало ощущение, что ТЕ, что — НАШЁЛ. Хотя ТОГО голоса он больше не слышал, сомнения остались позади. А значит, всё решится здесь и сейчас. Путь пройдён — и теперь терять нечего… Хотя любой пройдённый путь — это только начало нового пути.
…Метрах в тридцати впереди, на возвышенности, застыла неподвижная фигура. Она явно принадлежала либо каннибалу, либо человеку. И когда силуэты помутнённых оказались в пределах её досягаемости… в полёт стартанул увесистый топорище! Секунду спустя он уже прошиб череп охранителя, шедшего возле Рура. Вожак отряда всегда самый сильный, и по логике его нужно было вывести из строя в первую очередь. Но этому вожаку, оказалось, суждено прожить немного дольше. Кое-кто хотел поквитаться с ним в честном бою.
…Мечники, шедшие замыкающими, очень удивились, когда двум из них перерезали глотки. Горак подобрался, наконец, вплотную, и они с Отшельником ударили одновременно.
Отшельник теперь спускался с возвышенности, а у Горака было некоторое время, чтобы разделаться с другими каннибалами. Те по указанию вожака разделились на две группы. Трое окружили нападающего. Двое других же — уцелевшие мечники, подхватили общую ношу, которую переносил отряд, и вместе с вожаком стали отступать. Главную угрозу они сейчас, скорее всего, видели в том враге, который метал топор, потому что пока он был вне зоны их досягаемости; то, что Горак справится с отряжённой на него троицей, даже не рассматривалось как вариант.
Хлопья снега, парящие в пространстве, ринулись навстречу воину. Ветер, дувший было до этого куда-то на северо-запад, вдруг резко изменил направление и сбил с траектории арбалетный болт. Если б не эта внезапная подмога, снаряд бы неминуемо попал в Горака.
Повезло… Но лучник уже приготовил стрелу, и Горак может не успеть увернуться, так как ему одновременно нужно держать в поле зрения ещё и копейщика, и третьего воина-арбалетчика. Копейщик разбегается — и бросается на Горака. Горак хотел поднырнуть под копьё, чтобы оно прошло над ним, но понял, что не успевает и что зазор между носом копья и землёй слишком мал. Как поступить? Оставалось только одно — «скрепка». Точнее, именно это пришло на ум. Дерзкая штука, которую Гораку когда-то показал не кто иной, как его первый учитель, Гром.
Парень подпрыгнул, оттолкнувшись так сильно, как только смог — сугробы не самый удачный трамплин — и пропустил копьё между ногами, разведя их на манер ножниц… Прыгнул вверх и одновременно вперёд, и повалился на не ожидавшего такого поворота событий копейщика, снёс его своей массой… И быстро, без изысков разобрался с ним — ещё в падении ухватил пальцами за подбородок, потом рванул несколько под углом от себя. И даже сквозь гул ветра каким-то неимоверным образом расслышал, как щёлкнула сломанная, подобно карандашному грифелю, шея врага.
Это предоставило фору: арбалетчик с лучником ещё не разобрались в том, кто кого победил, слишком быстро всё произошло — мозг стороннего наблюдателя просто не поспевает фиксировать. Горак рухнул сверху на мертвеца, прикинувшись тоже бездыханным, чтобы двое оставшихся в живых врагов не смогли среагировать, а потом резко прыгнул в сторону и оттуда кинулся на арбалетчика. Тот рефлекторно было сделал шаг назад, но для выстрела нужно было повернуть оружие в сторону вслед за Гораком, и повернуть до конца он не успел, его опередил кулак Горака, врезавшийся в его кадык.
Лучник таки сказал своё слово — но стрела просвистела над макушкой Горака. Понимая, что вытащить вторую из колчана ему не хватает времени, стрелок выхватил из ножен клинок. Горак пытался отвлечь его внимание, описывал вокруг него круги, но каннибал был не прост — защиту держал безупречно, да и сам, чуть что, норовил кольнуть, дай только слабину. В конце концов, хоть это и был непозволительный риск, Горак якобы случайно оступился, противник не преминул этим воспользоваться, и тут-то его и ждал последний в этой жизни сюрприз.
Горак отдышался и увидел бредущую к нему из снежной мглы фигуру Отшельника.
— Чисто, — отрапортовал Гор.
— Я вижу, — подтвердил Отшельник.
Ещё пара помутнённых в связке с вожаком засели где-то поблизости. Они ждут тех, кто хочет их убить — и будут драться до финала, как и положено настоящим головорезам.
— Ну что, пойдём? — спросил Отшельник.
Вместо ответа Горак сдержанно кивнул и направился по следам Рура.
…И снова привычно напевала вьюга, как ни в чём не бывало, и не прорывались сквозь этот мерный, шипящий звук лязганье металла, боевые возгласы, сбивчивая ругань и вопли раненых. Снег поглотил кровь, и всё возвратилось на свои места. Можно сказать, воцарился штиль — старинное, позабытое словечко, но именно оно нежданно пришло на ум Отшельнику. Хотя он не смог бы толком объяснить, что оно означает. Просто бывают ситуации, когда подходящие слова подбираются сами, откуда-то свыше, причём такие, что ты сам и не предполагал, что до такого додумаешься.
Воины спали. Все, кроме двух. Снег храпел под их ногами. Оставшаяся парочка, напарники-недорубы, приблизилась туда, где у убиенных врагов была «ноша»… Там было и что-то ЖИВОЕ. Руки у Горака тряслись, хотя во время боя дрожь отсутствовала. В глазах стало темно.
ОНА лежала вся съёженная, казавшаяся жалкой, в запачканных лохмотьях, завёрнутая в нечто вроде мешка. И тоже тряслась — от холода, соображать она ничего не могла. Из-под краёв того, что было напялено ей на голову, и затянуто куском верёвки на горле, торчали концы волос. ЕЁ великолепных каштановых волос, тех, что он помнил растрёпанными по подушке… Она была теперь совсем потухшая, полуживая… но — всё-таки живая! Её тело покрывали кровавые потёки и ссадины, но оно по-прежнему оставалось самым божественным на Земле.
Горак поцеловал её. Больше никого не было. Всех остальных или съели, или они сами покончили с собой. Это была точка. Но не для них троих.
Горак затопил пустоту в душе, образовавшуюся после того, как стало ясно, что кроме возлюбленной он не смог никого спасти, слишком долго шёл, воспоминаниями. О когда-то сказанном и несказанном, которое можно было сказать — всем ТЕМ ЛЮДЯМ — о светлом и о тёмном, которое теперь стало светлым, о временах, проведённых ВМЕСТЕ, вместе. Они будут живы, подумал Горак. Они И ТАК ЖИВУТ, в прошлом, и я смогу увидеться с ними в любой момент, когда пожелаю, когда захочу, если только вернусь туда. Нужно только ВЕРИТЬ В ЭТО, по-настоящему — пока они ЕСТЬ в моей памяти, они на самом деле ЖИВЫ…
Он заплакал, потому что Мэриэм ЗАБЫТЬ, отпустить всё будет труднее. Ей ведь досталось больше меня, понял Горак. И он целовал её ещё и ещё, как будто это могло помочь.
Потом посмотрел на Отшельника. Он стоял молча. В стороне. Смотрел. А ведь если б не их давеча случайная встреча, не быть бы им здесь. Горак прикрыл веки — и вот он уже снова, сломя голову, улепётывает от медведя, натурального медведя, белого и злющего, как демон, в три человеческих роста — как ледяная глыба… Надо ж было случайно потревожить его досуг в пещере, ища площадку для ночлега.
Хотя нёсся Горак фантастически быстро, так, наверно, ни разу до этого не приходилось бегать, шансов уйти не было никаких. Медведь был больше и опытнее — за счёт этого выигрывал и в скорости, и в битве. Благо, на очередном этапе напряжённой погони Горак споткнулся — и лицом в снег… всё, подумал, прибежал. А зверь валится на него сверху… и не шевелится. За мгновение боевой топор Отшельника, который тот метнул, поделил голову косолапого аккурат напополам. Горак понял, что жив, и понял, что штаны мокрые не только от снега.
А потом Отшельник помог ему вылезти из-под туши. Хорошо, медведь не всем телом его придавил. Иначе Горака бы раздавило насмерть без вариантов. Отшельник вынул из того, кому сегодня суждено было уйти в ночь, свой томагавк. Острейший, массивный и изящно сделанный. Фирменный аргумент матёрого вояки.
Месяцы до этого Горак скитался по городу и его окрестностям, на пределе выживая, продолжая вопреки всему выполнять свою миссию… Давно сбившись со следа, но не потеряв стремления. Он искал тех помутнённых, которые пришли в его дом в его отсутствие и разорили святыни, убили близких Горака. У него не осталось соратников, но осталась цель — свести счёты с безжалостными детьми зимы. За месяцы, проведённые в непрерывной борьбе, вне общества подобных себе, он одичал и стал мало чем отличаться от этих самых детей. С той лишь разницей, что он всё-таки ещё оставался человеком. Иначе бы не НАШЁЛ.
И не спас Мэриэм. А ведь он всё-таки спас… спас его любимую, незабвенную, самую прекрасную женщину на всей планете!.. И во всём мире. Спас, когда надежды на это уже не оставалось — почти.
Если бы она сама, будучи рабыней, СДАЛАСЬ — хоть на миг разуверилась бы в том, что он за ней ПРИДЁТ, что есть, ради чего ещё быть, она бы не выжила. Ослабленная, раздавленная физически и морально, она всё-таки ВЕРИЛА. Когда другого выхода нет — остаётся лишь верить… Ведь вера — это единственное, что никто не сможет отнять у человека. И Мэриэм она привела к чуду… Горак. Горак и Мэриэм. Теперь их никто не сможет разлучить, они навсегда вместе.
Это чудо из чудес.
Как в старинной песне.
«Даже если солнце зайдёт,
А дороги смоют дожди,
Я приду к тебе, только ты меня
Дождись…»
Дожди… Что такое дожди? Горак попробовал вспомнить и бросил это занятие. И снова бросился в сладкий омут объятий любимой. Отшельник похлопал его по плечу. Горак взглянул в его глаза и понял, что пора идти.
Теперь они — дети зимы.
…И всё-таки, тогда, на снежном пустыре, возле убитого медведя, вот так же, как и сейчас, встретившись взглядами, что Горак и Отшельник сказали друг другу?
— Мальчик, — прошептал Отшельник. — Это ты.
Гор не услышал его шёпота — вьюга звенела слишком яростно.
— Отшельник! — прокричал Горак. — А я думал, ты ушёл и не вернулся.
Старик в одной руке держал прекрасный боевой топор, а другая рука… отсутствовала до предплечья.
— Помутнённые, — сжав зубы, сказал Отшельник. — Вчера схлестнулся с четырьмя, и один из них откусил мне руку. Теперь неминуемо разовьётся гангрена… А твои спутники?..
Горак молчал, но старый воин всё прочитал по его взгляду.
— Ладно, я так понял, мы теперь с тобой в одной связке… Я тоже страсть как хочу поквитаться с ЭТИМИ. Обречённым терять нечего… А вдвоём мы с тобой уж точно заберём с собой как минимум вдвое больше врагов, — произнёс Отшельник.
— Мы не умрём, пока не убьём всех.
Отшельник улыбнулся, едва заметно.
— Главное, что теперь мы с тобой вместе, — сказал он. — Значит, ещё поживём.
— Поживём, — согласился Горак. — А там поглядим.
СВЕРЖЕНИЕ ЗИМЫ
У зимы есть свои легенды и сказки.
Одна из них рассказывала о волшебном месте, в котором круглый год светило солнце. В нём встречались животные, которые в остальном мире вымерли после Катастрофы. Зима там длилась всего три месяца в году, но это была не такая зима, как во всём остальном мире, например, во время неё на небе можно было увидеть солнце. В этом месте не было вечной Мерзлоты — каждый год, как только наступала весна, холмы там покрывались зеленью, цвели цветы, в тёплом воздухе раздавалось жужжание насекомых. Горак помнил, как слышал об этом месте в детстве. Но оно было сказкой, и не более. Только дети верят в сказки.
И вот они нашли карту. Карта, среди прочих вещей, обнаружилась в походном мешке мертвеца. Мертвец сидел здесь уже давно, года два, наверное, но тело неплохо сохранилось из-за холода. Он искал Эльдорадо, то самое волшебное место, но не нашёл, не успел добраться до заветной точки на карте. Голодная смерть настигла его раньше. Удивительно, каким чудом тело до сих пор не уничтожили падальщики… Видимо, они просто не водились в данной местности.
Никаких доказательств существования Эльдорадо не было. Только карта. (Интересно, откуда она вообще могла взяться?) С точки зрения здравого смысла в эту легенду слабо верилось. На планете произошёл глобальный апокалипсис, всё везде замёрзло. Так гласила официальная версия. Но сказка была лучше — сказка оставляла надежду. Она не обещала, что путь будет лёгким, но хотя бы наделяла его смыслом…
Ходоки, которые прежде уходили наружу на поиски пропитания, имели ДОМ. Они выросли и жили в Церкви. Подсознательно они знали, что у них есть место, куда они всегда смогут вернуться. У Горака и Мэриэм, а ещё бывалого старого вояки Отшельника — никакого дома не было. Разве что пещера у последнего. Но та не вызывала у него привязанности. Свой настоящий дом Отшельник потерял давно. Для Горака и Эм Церковь была домом, но теперь она разрушена. И раз уж они выжили… именно они трое к данному моменту сохранили свои шкуры, и оказались вместе, плечом к плечу, против враждебного мира — то теперь им нужно было идти дальше. И чтобы идти, хорошо бы иметь какую-то цель. Пускай даже иллюзорную. Так почему бы не проверить легенду?..
Терпкий привкус утра на губах. Небо из непроглядно тёмного стало серым. Произошла очередная смена дня и ночи. Мир толком ещё не оклемался, не понял, что к чему, а уже где-то среди городских развалин громыхнул выстрел.
Один из шайки преследователей запнулся и испачкал девственно белые сугробы содержимым своей черепной коробки. Стрелок начал судорожно перезаряжаться, но дрожащие от холода руки ни в какую не слушались. Подушечки пальцев с трудом отлипали от оружейного металла.
Толпа мутантов приближалась. Горак быстро зафиксировал обстановку: один окружает слева, пара других прут спереди, и с тыла, как подсказывает интуиция, тоже кто-то заходит. Судя по организованности нападения, взаимодействие друг с другом у них развито если не хорошо, то нормально. Выглядят они так, что не верится, что ТАКОЕ, пусть даже под воздействием мутации, могло получиться из человека. Обросшие жёсткой белой шерстью, со злыми, налитыми кровью глазами. Выносливые тела, отличающиеся повышенной ловкостью. Хотя по общим признакам, таким, как рост и пропорции фигуры, мутанты схожи с хомо сапиенсом. Разве что лоб у них заметно выступает вперёд, и руки длинные, болтаются почти до самой земли. Мускулистые ноги позволяют стремительно бегать и прыгать, так что ещё попробуй поймай на мушку. Голодные… агрессивные к другим живым существам — этому их научила природа… Похоже, вожака у них нет, ибо из толпы ни одна особь так сразу не выделяется как особенно сильная или быстрая, или, напротив, отчуждённая (лидеры, как правило, или первые рвутся в бой, или держатся в сторонке, но второе характерно для более умных). Хотя поди разберись, когда они с четырёх сторон на тебя наседают.
Макушки голов, казалось, заполнили всё обозримое пространство, через это скопление не просочиться, не выйти сухим из воды, и остаётся только…
Автомат в руках. Чувствуется уже как родной — как оказалось, чтобы разобраться, как им пользоваться, требуется не так уж много времени, опыт дело наживное. Ну, и патроны — всё при себе. Пока есть чем стрелять — будем отбиваться! Хотя часть боезапаса лучше всё же сэкономить на чёрный день.
Пожилой воин, шедший первым, тоже времени даром не теряет. Прежде он был занят прокладыванием Тропы, но теперь уже успел подстроиться под ситуацию. Снайперский выстрел в голову — и один из переднего ряда нападающих выведен из строя. Другой столь же филигранный выстрел — и второй нападающий секундой позже расписывает своими мозгами снежное полотно.
Всё-таки есть нечто красивое даже в войне. Горак занялся той особью, которая забегала с фланга. А женщина, третья напарница, при помощи не огнестрела, но изящного лука принялась зачищать тыл. И тут… один мутант оттолкнулся ногами, увернулся от летящей стрелы и повалил Мэриэм, вцепился в неё зубами… Но воительница орудовала не только луком, но и ножом. Помощь мужской половины отряда не потребовалась.
Когда площадка была зачищена, Отшельник (так звали второго воина) указал рукой вдаль и сказал:
— Там что-то есть. Если меня не подводит зрение, в той стороне здание. Предлагаю двигать туда!
Других вариантов особо и не было. Когда ты стоишь на открытом пространстве, и к тебе отовсюду несутся свирепые мутанты, а в одном из направлений виднеется возможное укрытие… Решение приходит само по себе.
Вот поэтому Отшельнику никто ничего не ответил, все просто устремились туда, куда он показал. Мэриэм, взмахнув копной роскошных волос, на бегу послала две стрелы в ползущих за ними следом мутантов. Горак хотел сделать выстрел, но Отшельник его остановил. Предупредив, что патроны не резиновые.
Добежать им всё-таки не дали. Метрах в тридцати от внушительного здания торчала из снега табличка с надписью: «Университет» (остальные слова стёрлись). Вот возле неё-то основная драка и произошла. Горак, твёрдо следуя совету Отшельника, не израсходовал больше ни пули, хотя мог бы выкосить половину мутантов ещё на подходе одной длинной очередью. Вышел он из этой заварушки весь в крови, покачивающийся, порезавшийся собственным ножом. Даже когда всё уже успокоилось, и снова стала слышна убаюкивающая песнь вьюги, он стоял, рыча, и никак не мог прийти в себя. Он ведь ещё и лучницу-Мэриэм прикрывал. Которая работала по мишеням на дальней дистанции. Когда ты не только за себя несёшь ответственность, а ещё и за жизнь кого-то другого, то бой даётся в разы тяжелее. Если бы с ними не было Отшельника, который дорабатывал то, что не успевали они, «подчищал хвосты», чёрта с два бы им уцелеть…
…Горак и Мэриэм грелись у костра. Еда была уже почти готова. Отшельник третий час как ушёл на охоту. Охотиться одному, да ещё и без руки — занятие, которое обычному воину покажется самоубийственным. Действительно, безопаснее было бы ходить вдвоём, но тогда Эм пришлось бы оставить одну. Так что выбор был очевиден. Для обоих мужчин.
Пока Отшельник уходил на охоту, у молодых появлялась возможность уединиться. Можно было даже наполовину раздеться. Если находиться недалеко от костра… внутри временного пристанища, вырубленного троицей напарников буквально в снегу. Часть работы выполнял томагавк Отшельника, Горак значительно ускорял процесс с помощью штык-ножа, а Мэриэм тоже содействовала в меру своих сил, каковых у неё обнаружилось немало. И в результате совместного труда появилась крытая площадка примерно пять на пять метров.
Университет давно и надёжно завалило. Когда-то в нём рухнула крыша… осыпались этажные перекрытия… только несущие стены остались стоять, ещё очень надолго, и снег наполнял и наполнял здание… так что теперь здесь образовалась целая гора. По прошествии десятилетий снег в самом низу сделался твёрдым, как скала, ничуть не похожим на мокрые хлопья, которые тают на языке, если их поймать ртом (хотя какой дурак стал бы ловить снег ртом?). Через ЭТО пришлось реально прорубаться, в поте лица, ножами и томагавком. Чтобы сделать укромную нору, в которой одна, внешняя стена — каменная, от старинного здания, а внутренние, так сказать, из снега. В этой норе можно было укрыться от ветра, развести костёр, не боясь, что дым заметят враги, и практически не опасаясь пожара… разве что капало с потолка, но то было меньшее из возможных зол.
И здесь они провели в общей сложности два месяца. За это время с Мэриэм успело что-то произойти… У неё под сердцем начало биться ещё одно сердце. В мире-после-Катастрофы такое случалось исключительно редко. Горак заметил, что что-то не то, даже раньше самой Эм. Хотя сначала они оба не придавали этому значения. Это потом, уже в пути, оказалось, что НЕ ПРИДАВАТЬ — не выйдет… А путь они возобновили, когда выяснилось, что дела их старого напарника всё плачевнее и осталось ему немного. Для воина погибать всегда лучше в пути. С надеждой в душе. Да и потом, может удастся-таки найти это заповедное Место?..
Существа были с шестью лапами, перемещались в основном скачками и что-то лепетали на своём непонятном наречии, и этот их лепет обладал своим ритмом, и каким-то даже своим очарованием, отвлекая людей от схватки. Поэтому Мэриэм чуть не допустила ошибку… и промахнулась, и не успела увернуться, когда тварь на неё набросилась, но Горак вовремя пришёл на помощь. И даже ему с трудом удалось справиться с тварью в ближнем бою.
Отшельник кивнул Гораку, и они взяли каждый свой сектора. На Мэриэм по умолчанию возлагался тыл. Так они делали всегда, это было уже много раз отработано.
Горак встретил летящего к нему монстра ударом ножа по горлу. Только так с ними и надо, нечего церемониться. Ай, чёрт… Кровь врага брызнула в глаза и на секунды ослепила юного воина, и в этот момент к нему подобрались ещё две твари. Отшельник в это время находился в окружении целых четырёх особей, и с его одной рукой… несладко придётся.
Горак принял удар на грудь, почувствовал, как затрещали рёбра, но не отлетел назад, а сразу же рубанул одну из гадин, хотя и не вонзал в неё нож глубоко — тогда бы он не успел обработать вторую. Второй он сначала нанёс мощный хук, потом полоснул, потом выпотрошил кишки первой. Наконец, покончив со своей порцией, Горак подключился к Отшельнику. Мэриэм занималась своей работой — отстрелом тех, кто подбегал сзади. Она с трудом, но успевала класть их всех ещё на подходах.
Эх, обложили, падлы! Отшельник вертелся, как мог, проявляя просто чудеса ловкости, но монстры избегали его ударов, в то же время не давая ему снизить темп. Один из них сдерживал Горака, а трое скопом давили на Отшельника. Вдруг старый воин, в очередной раз уходя от атаки, поскользнулся и на миг потерял равновесие… и одна тварь немедля этим воспользовалась — размахнулась и выстрелила с места в решающем броске…
Но Отшельник успел.
— …НЕ ДОЖДЁТЕСЬ! — прокричал он, разрубив шестилапую топором и закрепив за собой прежние позиции.
Горак как раз отправил на тот свет ещё одну. Теперь им нужно было только вдвоём разобраться с двумя тварями. А это было хоть и непросто… но выполнимо.
— Эм, — позвал Горак и обернулся. Пусть и ненадолго, ему всё же пришлось упустить любимую из виду… Но он тут же облегчённо выдохнул — с ней всё было в порядке. А значит, ему ещё есть, ради чего жить на белом свете…
Перемены дали о себе знать примерно спустя неделю странствия. По мере продвижения ветер становился теплее, сугробы — менее внушительными, а сам снег более рыхлым. Природа будто отходила ото сна — сначала едва заметно, но потом всё быстрее и быстрее, необратимо оживая, и вот уже показались первые цветы, и вот нескончаемая белёсая мгла испарилась, будто её не было никогда… и в небесной вышине засверкала синева! На небе не было места ни привычным взгляду тучам, норовящим разразиться градом, ни унылой дымке. Откуда-то оттуда искрило солнце. Оно не имело чётких границ — весь свет на небе и был солнцем.
Вскоре путники поснимали шарфы и шапки. Затем с такой же лёгкостью избавились от полушубков и свитеров, наконец Горак остался лишь в лёгкой одежде — штанах и рубахе, которые носил под основным костюмом. Отшельник и вовсе оголил волосатую грудь. Мэриэм, зачарованно смотря на цветок, опустилась перед ним на колени и осторожно приникла губами. Её прелестные каштановые волосы шевелил ветер.
Воздух тут был непривычный… он был и свежий, но в то же время не морозил, а мягко приникал со всех сторон, будто обнимал старого друга. Ветер не набрасывался, а скользил, словно трепал тебя по плечу. Как же здесь ЯРКО, пропала привычная сонливость Мерзлоты, рассвело, озарилось! Трое Ходоков в приподнятом настроении продолжало шагать в том же направлении, вперёд. На поляне паслись невиданные животные, совершенно не сторонящиеся людей. По морю сочной травы пробегала воздушная рябь. Это всё напоминало сон. Но это был не сон — они действительно достигли той самой грани, заветного рубежа, отделяющего зиму от лета. Значит, оно есть, лето!.. Значит, предания не лгут!
К слову, если бы не принципиальный подход Отшельника к экономии патронов — им бы сюда просто НЕ ДОЙТИ. После той стычки на подходах к университету, в пути они ещё не раз встречали ТАКОЕ, что та стычка казалась им разминкой. Даже с огнестрелом приходилось туго, а без него бы не выкрутиться сто процентов — и будь у них чуть меньше боезапаса, чем нужно…
Горак и Мэриэм, прочно связанные взаимными чувствами друг к другу, очутились в новом мире, да что там, вселенной, где всё для них было незнакомо, а вот Отшельник не забыл ещё изображения другой реальности, которые он видел в детстве на немногочисленных фотоснимках. Давным-давно, когда в Церкви ещё БЫЛИ люди, действительно много людей, а не горстка, и когда Отшельнику было лет пять, тогда ещё снимки эти чудом уцелели, и Отшельник помнил, как удивлённо он щупал их руками — не мог поверить в то, что на них запечатлено. Настолько тогда это казалось ему невероятным, ирреальным. Но здесь, много лет спустя, в натуральном раю, всё было совсем-совсем как на тех фотоснимках, только… лучше. Природа здесь была настоящей, не плоской, не двухмерной, не такой, как на бумаге, она жила, и пела, и согревала, вызывала непередаваемые новые чувства. И ради того, чтобы узнать эту разницу, запечатлеть самому, как оно НА САМОМ ДЕЛЕ, пожалуй, стоило всё время до этого БЫТЬ… изо дня в день концентрироваться на борьбе с болезнью, терзаться сомнениями, ради чего это всё, преодолевать барьеры и всё же ИДТИ вместе с верными друзьями.
На горизонте виднелись сутулые зелёные спины холмов, до них оставалось совсем чуть-чуть. А как быстро преодолеваются расстояния, когда каждый шаг не делаешь с трудом, увязая в снежных завалах, а свободно, беспрепятственно переставляешь ноги!.. Отшельник не мог даже и представить. Разулись и побежали босиком по живописному пейзажу. Мэриэм засмеялась, Горак поцеловал её так, словно боялся потерять.
И простиралась даль, стрекотали цикады, лихорадочно плясали солнечные зайчики, пылал раскалённый шар в зените. Преодолев гряду холмов, Ходоки пришли к ручью. Ручей был просторный и шумный, вода в нём шипела и пенилась, прозрачная и прохладная. Столько воды сразу… А ведь вода — это снег, но только расколдованный солнцем, он обрёл теперь свободу в постоянном движении и светится, благодаря тому что на него светит солнце. Напились вдоволь, не в силах оторваться от пьянящего источника. Так как все подутомились, единогласно было решено сделать привал. Да и идти больше некуда — пройдёшь слишком далеко, за пределы Места, и всё рассеется, и снова наступит зима. Жара стояла невообразимая. Трое Идущих уселись в круг на поляне, скрестив ноги по-турецки.
— Путь окончен, — сказал Отшельник. — Последний этап нашего Похода завершён. Спасибо, что составили мне компанию…
— Но что же дальше? — вопросила Мэриэм.
— Моё время на исходе, — прокряхтел старик. — Я ухожу… В Новый Поход. А вы как хотели? Одно неизбежно сменяется другим. Я раньше боялся, что там, за чертой, ничего нет. Теперь знаю, что мне ещё что-то уготовано. В этом же мире я больше просто не нужен.
— Прощай… — прошептал Горак.
— Не спеши, — улыбнулся воин. — Смерть обещала подождать до рассвета. Осталось ещё так много мановений…
На пунцово-золотистом куполе неба застыли прекрасные перистые облака. Неспешно смеркалось. Вечер намечался тихий и знойный…
…С того дня, как Горак, Мэриэм и Отшельник нашли заповедный край, прошёл месяц. У подножия холма, в тенистом закутке была могила Отшельника. На вершине холма стояла хижина, в которой жили Горак и его любимая. Иногда Горак выходил за пределы рая и на какой-то срок возвращался в вечную зиму, но не чтобы поохотиться на мутантов — пропитания в лесу и так было предостаточно. Он искал таких же людей, как они с Мэриэм, товарищей по несчастью. Искал выживших в надежде, что сможет протянуть им руку помощи, привести в чудесное место и сообща построить что-то новое. Он также оставлял знаки — может быть, кто-то случайно наткнётся на них.
И хотя пока что его поиски не увенчались успехом, довольно скоро он заметил то, что вызвало у них с Эм несказанную радость. Граница между раем и окружающим его царством вечного холода не оставалась неподвижной. Снег таял. Облака расступались. Небольшая территория, на которой жили Горак и Мэриэм, и где происходила нормальная смена лета и зимы, увеличивалась в диаметре. Граница медленно, но неуклонно отодвигалась, иногда на один метр в день, а иногда на значительно большее расстояние. Это означало, что природа возвращается к своему нормальному образу жизни, и когда-нибудь, вполне вероятно, жизнь на планете станет такой же, какой была до Катастрофы. Скорее всего, Гораку и Мэриэм не суждено дожить до тех дней, но быть может, их детям повезёт? Воодушевлённый этой мыслью, Горак с удвоенным рвением уходил на поиски людей, хотя чем ближе были роды, тем больше заботы нужно было уделять Мэриэм, и тем больше он боялся оставлять её надолго одну. Несмотря на житейские хлопоты, составлявшие часть их жизни, Горак всё чаще замечал, что Мэриэм по вечерам засыпала с улыбкой на губах. Раньше подобное случалось редко. После того, как Мэриэм засыпала, засыпал и сам Горак. Жизнь здесь, в раю, текла беззаботно и размеренно. Дни были похожи друг на друга, как близнецы, и каждый из них был прекрасен, и каждый новый день олицетворял новую надежду.
июнь 2013 — октябрь 2015
май — июнь 2024
Владивосток — Москва
БЛАГОДАРНОСТИ
Макар Авдеев искренне благодарен Татьяне Аппаковой, Максиму Костюку, Людмиле Аппаковой, Кристине Кретовой-Даждь, Ольге Батыршиной, Забаве, Нине Валерьевне С., Константину Лисовскому, Олегу Ладыженскому, Алине Левчук, Алексею Караковскому и администрации портала «Точка зрения», Татьяне Лысогор.
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
