Евгений Асноревский ‖ Гипноз Караваджо

рассказ

Советская квартира. Четвёртый этаж хрущёвки. Обои, поклеенные внахлёст. Деревья во дворе, высокие, как телевышки. Настоящая телевышка рядом с домом. Заросли полыни под соседскими окнами. Терпкий аромат подгнивших яблок. Полынь можно сорвать и жевать. Она горькая, но, как ни странно, приятная. Пустые бутылки на кухне. Запах перегара. Разбросанные в коридоре старые туфли: обычная жизнь Вики. Её мать, Инна Аркадьевна Жигалик — алкоголичка. Мама, мамуля, или хотя бы мамка. Так сыновья и дочери называли женщину, давшую им жизнь. Так разрешалось говорить другим. Но не Вике. Сама Инна Аркадьевна одёргивала дочь, когда та пыталась сказать эти нужные детям слова.

«Я — Инка», — кричала мать.

Вика знала, что одноклассницы не поверят, если она расскажет им об Инке. Расскажет, как родная мать прячет от дочки продукты. Прячет глубоко в старую советскую тумбочку из разбухшего ДСП. Вика не рассказывала и голодала. Голод был не так страшен, как в годы войны. Страна входила в 70-е. Рядом жили дворовые товарки — дочки советских инженеров. Они могли подкормить подругу. Вика не говорила, что голодна. Она смущённо угощалась, когда подружки выносили к подъезду какую-то домашнюю снедь: кусочки батона с вареньем, пирожки от заботливых бабушек, кусочки докторской колбасы за два двадцать.

Инка не била дочь. Хотя, может быть лучше, когда бьют, но кормят, одевают и разрешают называть себя папой и мамой. Подружку Марину бил отец. Вика сочувствовала ей, но мечтала хотя бы о таком папе. Ей казалось тогда, что физическую боль можно терпеть. Но как терпеть, когда ты не можешь взять маму за руку и рассказать ей о самом важном в жизни: новом платье Оли, бабочке махаон, трепещущей на кусте шиповника, запахе сирени после дождя, мальчишке по имени Митя, таком странном и смешном.

И всё-таки детство было счастливым. Странно, но Вике так казалось.

Вика любила своих чудаков-соседей. У них была смешная фамилия: Кореняко, а ещё — грязно-голубой, потёртый мотоцикл. Дети называли причудливый транспорт «гракоталка». Папа и мама Кореняко были практически неразличимы на вид и очень приветливые. От них пахло котлетами. Вика могла залезть в коляску «мотоцика», играть с Дашей Кореняко в резиночку, уехать с ней на жёлтом, скрипучем Икарусе, в дальний лесопарк, чтобы истоптать песчаный бережок шаловливой реки Кроньки. В речной воде девочки находили перламутровые створки жемчужниц. Даша умела делать птичек из клетчатых тетрадных листков. А вокруг был внешний мир. Его ещё предстояло открыть.

Таким Виктория Турова запомнила своё детство. Амбивалентное. Сложное слово. Но именно: ам-би-ва-лен-тное. По слогам. Так её детство называл психоаналитик. С ним Вика говорила о муже, сыне, работе. И особенно часто об Инке. Мать — тёмная часть амбивалентности. Подруги, полынь у дома, махаон, жемчужницы, бумажные птички — светлые кусочки пазла из её прошлого. Инь и Янь. Клавиши рояля. Тона и полутона музыкальной пьесы под названием «Детство Вики».

Маленькую Вику больше всего угнетала не холодность матери… Большой Вике, жене успешного IT-менеджера Дениса Турова, всё как есть разъяснил Симон Израилевич — тот самый психоаналитик. Оказалось, что главная проблема — скромные наряды маленькой девочки. Вика должна была ходить в одной и той же одежде на протяжении долгих лет. Она носила своё бежевое в красный горошек платьице, пока на нём не появились маленькие дырочки. Вика смогла зашить их. Почти ничего не было видно. Платье было безупречно чистым. Но Даша и Оля, даже побитая отцом Марина, прятали в шкафах разные платья. Наряды ежегодно менялись. Точнее, к старым рачительные родители добавляли новые. Девочки щеголяли обновками друг перед дружкой. Все, но не Вика. Девочки не знали про советскую тумбочку с продуктами. Они не знали, что мать не мама, а Инка. Они не знали, как был важен для Вики кусок батона, вынесенный полноватой Дашкой. Зато точно знали, что Вика вечно носит чуточку коротковатое платьице в красный горошек. Подруги старались корректно молчать об этом маленьком Викином позоре. Но Вика всё чувствовала и понимала.

Взрослая и успешная Виктория Турова навещала Инку. Проблемы со здоровьем всё же заставили мать бросить алкоголь. Почему она не могла завязать тогда, в 70-е? Оказывается, человек не гибнет без настойки боярышника. Крохотная пенсия не позволяла пожилой Инке купить необходимые лекарства. Вика решила помогать матери. Не было любви. Впрочем, и ненависти не было. Иногда Вика спрашивала себя зачем приезжает к Инке. Про себя она продолжала называть её так, но в слух говорила «мама». Инна Аркадьевна уже не кричала. Она хотела зваться мамой. Да, именно зваться… Не было долгих, доверительных бесед, семейных чаепитий. Чаепития уже не были нужны обеим. Вика заходила на старую кухню, оклеенную советской клеёнкой, кое-где отстающей от стен. Аромат лаванды, заменил редкий запах дешёвого «фруктовича». Пара коротких фраз, пока дочь сидела на обшарпанном табурете. Вика оставляла деньги. Внизу гудел чёрный внедорожник. Под ногами бежали ступеньки подъезда. Лестница помнила маленькую, вечно голодную девочку. Мать не провожала взглядом дочь, а Вика каждый раз зачем-то поднимала глаза на окна неуютной квартирки.

Иногда Вика встречалась со своими старыми подругами. Олька и Даша жили в Игреке на Горе. Обе давно развелись со своими неблаговерными. Подруги с завистью смотрели на дорогие наряды Вики, а та, с затаённым чувством превосходства, рассказывала о муже миллионере, красавце сыне и чёрном внедорожнике. Бежевое платьице в красный горошек осталось в прошлом. Но Симон Израилевич считал иначе.

После школы Вика пробилась в престижный вуз, на «бюджетку». Во время учёбы она познакомилась с Денисом. Первая большая любовь и сразу брак.

Денис семь лет жил в Канаде. За океаном он заработал первый миллион и вернулся на родину.

«Свои люди, озёра и леса, самая вкусная в мире сгущёнка» — аргументы Дениса звучали как-то наивно, когда он объяснял своё возвращение. Но не верить ему не было причин. В Канаде Дениса всё ещё ждали. Однако он не ехал.

Семейная идиллия была безупречной только в соцсетях. Да, Вика и Денис ладили. Названный в честь Викиного деда сын Андрей был прилежным учеником и одарённым хоккеистом. Он очень любил родителей. Собачка Шнози была куплена, за бешенные деньги, у заводчика породы мальтипу, жившего в Польше. Это была самая дорогая собачка элитного посёлка «Барашек», в котором Туровы свили своё семейное гнездо. Чёрный внедорожник. Красный спортивный автомобиль. Собственный особняк с бассейном. Сказка. Мечта. Журнальный глянец. Всё так, но… Вика страдала от шопоголизма! Она улетала в астрал, когда видела прилавок. В поисках покупок Вика скиталась по городу. Погоня за вещами начинались на вшивом рынке, а закачивались в магазине элитного брэнда. Скупать всё подряд, не приходя при этом в сознание, Вику заставляла неведомая ей самой сила. С утра до вечера, семь дней в неделю, Вика слышала страшный зов ассортимента.

Денис не был скрягой. Он без принуждения дарил жене дорогие вещи. Но Вика винила себя за тонну бессмысленных покупок. Она не барби-пустышка, живущая ради моциона своей дебетовой карты. Она — образованная дама, читавшая Ницше, Гегеля, Фихте… Разумная девушка, с глупой привычкой.

Осматривая высокую кучу накупленного барахла Денис рассмеялся, слегка погладил по голове сидевшую рядом жену и весело сказал:

— Жизнь — это как полёт на воздушном шаре. Ты знаешь, что он закончится спуском. Тебе бывает очень страшно. Но зато вокруг такая красота!

— Ага, — устало отозвалась Вика и закрыла глаза ладонями. — Я тут накупила красоты.

— Это да, — подтвердил Денис.

— Нет, всё-таки надо что-то делать, — глухо сказала страдалица и хлопнула себя по лбу.

Через неделю она впервые встретилась с Симоном Израилевичем. Целый месяц они выясняли истинную причину Викиной проблемы. Выяснилось поразительное! То самое проклятое платьице в красный горошек! Психоаналитик был полностью уверен в своём заключении. Поэтому Вика откопала платье в ворохе старых вещей, хранившихся в деревянном комоде Инкиной квартиры. Платье было украдено, зачем-то в последний раз отглажено, и торжественно казнено, через сожжение, прямо в алюминиевом тазике.

— Ты даже не дала ему последнее слово, — сказал Денис, спокойно наблюдавший за экзекуцией.

Расправа с платьем не помогла. Вика нестерпимо хотела купить всё вокруг.

— Я попробую с вами свой авторский метод, — сообщил Симон Израилевич во время одного из сеансов (за каждый он брал маленькое состояние). — Это разновидность эриксоновского гипноза… Я называю его «Гипноз Караваджо». Вы будете смотреть на его картину «Лютнист». Я буду говорить особые слова. После вхождения в транс, я активирую ваши собственные силы для устранения конфликта. Разворачиваю экран. Смотрите!

Вика послушно покивала головой и принялась пристально смотреть. На мониторе сияло изображение миловидного юноши с музыкальным инструментом. Вика не противилась спокойным словам Симона Израилевича и погружалась в транс. Секунды. Минуты. Может быть, часы.

— Представьте, что слышите звук струн, — глубокий голос психоаналитика будто вибрировал в голове клиентки, пока Вика сосредоточено слушала собственное дыхание.

Психоаналитик провёл двадцать сеансов. Вика надеялась на результат…

Первый же визит, в любимый ТЦ, расколол её мечты на мелкие осколки. Домой она вернулась с большой сумкой, набитой всякой ерундой, упала в коридоре и разрыдалась.

Сеансы с Симоном Израилевичем были приостановлены.

Неуспех плохо подействовал на Вику. Но последующие события оказались ещё ужаснее… Теперь каждую ночь в сновидения Вики вторгался лютнист. Юноша играл на лютне, а потом начинал грязно ругаться. От криков музыканта шопоголичка просыпалась. Никакие снотворные и транквилизаторы не помогали.

Вскоре после явления ночного похабника, обрадованный Симон Израилевич весело щебетал в сторону Вики, лежавшей на чудовищно неудобной кушетке:

— Интереснейшая, очень необычная реакция вашей психики. Думаю, надо попробовать отправиться к оригиналу картины, чтобы твёрдо приказать ему оставить вас в покое.

— Вы серьёзно, Симон Израилевич? — голос Вики звучал раздражённо.

— Без шуток.

— И где находится оригинал, позвольте полюбопытствовать?

— В Эр-ми-та-же. Ну, в Эрмитаже, конечно! Вы меня удивляете, Виктория Станиславовна! Это знает каждый, в меру культурный, человек.

Следующие выходные Вика и Денис провели в Санкт-Петербурге. Они уверенно разговаривали с картиной, удивляя смотрительницу. Денис не сдержался и пообещал «Лютнисту», что перекрасит его в какую-нибудь картину Малевича, если шалый музыкант не оставит в покое его жену. Вика была рада помощи Дениса, но тоскливо смотрела на великий холст, словно перед ней был внезапно разрядившийся смартфон.

На выходе из музея жертва Караваджо резко спросила:

— Ты же знаешь, где у них лучший ТЦ?

— Может, не надо? — попробовал возразить Денис.

— Надо! И срочно! — Викины глаза впились куда-то в лоб мужа, и Денис сразу же сдался.

— Всё-таки наинтереснейший случай, — сказал через неделю Симон Израилевич. — Значит, как вы говорите? Вы скупили половину ТЦ в Питере? Ну да, беседа с «Лютнистом» не помогла. Хм…

Психоаналитик откинулся в своём кожаном кресле.

— Что же нам делать? — простонала Вика.

— Я вот припоминаю, что «Лютнист» написан в нескольких экземплярах. Минуточку, давайте почитаем в википедии. Ну вот, да, смотрите: один музыкант есть в Англии, а другой в Нью-Йорке.

— Вы серьёзно предлагаете мне съездить в мировой тур, Симон Израилевич? И что же? С каждым вариантом картины побеседовать?

Психоаналитик пожал плечами.

— А почему бы и нет? Деньги на поездку имеются, а позитивный результат весьма вероятен.

Вернувшись от психоаналитика, Вика отправилась на похороны Инки. Мать умерла, пока дочь посещала Эрмитаж. Вика, как ей казалось, впервые поцеловала маму, прикоснувшись губами к холодной, восковой коже её покатого лба. Слёз не было. Почему-то Вика вспоминала створки жемчужниц в бурной речке.

Потом супруги Туровы провели месяц в Нью-Йорке и две недели в Англии. С ними был Андрей. Он впервые попал на игры НХЛ. Общение с «Лютнистом» всегда становилось прелюдией к посещению магазинов.

Наконец, семья вернулась в Игрек на Горе. Войдя в дом Вика плюхнулась на чемодан прямо в прихожей. На её лице светилась радостная улыбка. Столько ненужных покупок, в лучших магазинах мира, она ещё никогда не делала.

Вот уже неделю Вика не видела во сне матерящегося парня с лютней… Она спала, как исландский младенец!

Собственный особняк. Три этажа и мансарда. Шпалеры и гобелены на стенах. Небольшие кусты во дворе, стриженные на французский манер. Настоящая статуя восемнадцатого века, рядом с домом. Бешенный, просто-таки беспощадный шопинг, в Англии и США. Полтора месяца шопинга!

  — Я решила, — голос Вики выражал гранитную уверенность. — Во-первых, я больше никогда не пойду к Симону Израилевичу. А во-вторых, мой шопоголизм — не конец света. Попробую с ним ужиться. А все ненужные покупки — отдам в детский дом.

— Твой воздушный шар летит в правильном направлении, — уверенным тоном сообщил Денис и пошёл к соседям, чтобы забрать Шнози, самую дорогую собачку элитного посёлка «Барашек».