Мы взяли интервью у Дмитрия Гвоздецкого, поэта, автора книги «Фосгеновое облако», а также иронично-вдумчивого ведущего ютьюб-канала «Dобыча Rадия». О его канале, о поэзии как сочетании рационального и иррационального, о роли поэта в нынешние времена и пойдет речь.
Беседу вел Алексей Чипига.
А.Ч.: Дмитрий, одни авторы настаивают на исследовательской природе своего творчества, другие на прикосновении к неизведанному. Как мне кажется, минимализм, приверженцем которого вы являетесь, примиряет эти тенденции. Что вы думаете по этому поводу?
Д.Г.: Я думаю, что и те, и другие авторы лукавят. На мой взгляд, хорошее стихотворение — это, как правило, сочетание исследовательской работы (по сути, попытка разобраться в собственных мыслях и чувствах, своём отношении к происходящему вокруг — тоже исследование) и прикосновения к неизведанному. Если вдуматься, поэты почти всегда смешивают рациональную составляющую творчества с интуитивной в разных пропорциях. У одних авторов преобладает первая, у других — вторая. Скажем, Александр Блок слушал музыку сфер и транслировал в своих текстах то, что ему удалось услышать, не особо контролируя процесс. Например, он сам говорил, что ему не нравится, что в конце поэмы «Двенадцать» появляется Христос, но ничего не мог с этим поделать, потому что «чем больше вглядывался, тем яснее видел Христа». Однако, несмотря на склонность к интуитивному письму, Блок редактировал стихи, пробовал разные варианты, что-то переписывал, выстраивал драматургию. Значит, нельзя сказать, что он полностью отказывался от рационального подхода к творчеству.
На другом полюсе Владимир Маяковский и Марина Цветаева, вполне осознанно «делавшие» свои стихи. В их текстах ощущается гораздо больше контроля, больше понимая, какого эффекта они хотели добиться тем или иным фрагментом. Но у обоих встречаются совершенно потрясающие образы, невероятно сильные ходы, которые едва ли можно выдумать специально, не прибегая к изменённым состояниям сознания, не отпуская себя. То, как Маяковский, по собственным рассказам, вышагивал по комнате в поисках ритма, когда начинал работу над стихотворением, — тоже своего рода попытка прикоснуться к неизведанному. Словно некий самогипноз, чтобы нащупать структуру будущего текста, приходящую откуда-то извне.
Минимализм в этом смысле практически ничем не отличается. Есть поэты, у которых преобладает игра со словом, которые вполне осознанно проводят эксперименты, исследуют возможности языка, тончайшие речевые нюансы. Например, Всеволод Некрасов:
Не говори
А то скажут
Есть минималисты более эмоциональные, любующиеся красотой мира и пытающиеся зафиксировать свои впечатления. Прежде всего, Арво Метс:
Вечерами девушки
шли на танцплощадку,
перепрыгивая через канавы,
туфельки бережно неся
в ладонях,
словно капельки счастья.
Но, опять же, я убеждён, что даже в творчестве самых рациональных, самых концептуальных поэтов, вроде Всеволода Некрасова, есть место волшебству, есть моменты прикосновения к неизведанному.
А.Ч.: Всегда ли вы писали коротко?
Д.Г.: Нет, я шёл к минимализму постепенно. Всё началось в 2013 году. Поработав в рекламном агентстве, я понял, что не хочу связывать свою жизнь с рекламой и решил заняться журналистикой. Устроился корреспондентом в газету «Московские новости» и через какое-то время с удивлением узнал, что один из моих коллег — известный в литературных кругах поэт. На тот момент я уже несколько лет активно писал стихи, но практически ничего не знал о современной поэзии. Можно сказать, что само существование «литературных кругов» стало для меня открытием. Мне было жутко интересно пообщаться с этим таинственным коллегой-поэтом. Им оказался Александр Макаров-Кротков. Он подарил мне свою новую (на тот момент) книгу стихов «Отредактированный экспромт». Я был весь в предвкушении, что сейчас наконец-то своими глазами увижу настоящую современную поэзию. Стал читать и… пришёл в ужас (смеётся).
У меня тогда были максимально школьные представления о стихах. Я думал, что обязательно всё должно быть в рифму, красиво, мелодично, с глубокими метафорами. И тут ко мне в руки попала книга, состоящая примерно из таких текстов:
адекватный
то есть
бесперспективный
С Александром я впечатлениями делиться не стал, но тайно посмеивался над его стихами. Считал, что он то ли просто не умеет «нормально» писать, то ли умышленно над всеми издевается, а люди почему-то не замечают, что король голый и нахваливают его творчество. В какой-то момент я начал его пародировать. Иногда выходило весьма неплохо, но я воспринимал это как стёб. Не подозревал, что со временем буду на полном серьёзе писать что-то подобное, а сам Макаров-Кротков станет одним из моих любимых поэтов.
Чуть позже я случайно познакомился в интернете с девушкой, которая хорошо разбирается в современном искусстве. Узнав, что я интересуюсь поэзией, она поделилась, что недавно открыла для себя Владимира Бурича и ей очень понравилось. Я тут же бросился выяснять, кто это такой, чтобы не ударить в грязь лицом. Почитал стихи из его книги «Тексты» и поймал себя на том, что мне нравится. Ещё не влюбился в минимализм, но начал относиться к нему намного теплее.
Последняя стадия моего «превращения» — где-то 2018 год, когда я учился на мастер-классах Людмилы Вязмитиновой. Она открыла для меня поэзию Ивана Ахметьева и окончательно убедила, что минимализм — не блажь, а вполне серьёзное направление, в котором работает множество интересных и непохожих друг на друга авторов. В результате к 30 годам я из убеждённого сторонника пространной рифмованной силлаботоники и тоники превратился в любителя свободного стиха и автора миниатюр.
А.Ч.: Когда читаешь ваши стихи, напрашивается мысль, что юмор рождается из смелости обнаружить повторы в окружающем. Как полагаете, нужно быть смелым чтоб не бояться повторов? И о чём они могут нам поведать?
Д.Г.: Прежде всего, хотел бы подчеркнуть, что сам не считаю свои тексты юмористическими. Я крайне редко пишу нечто смешное умышленно. Однако особенности поэзии минимализма таковы, что большинство текстов, написанных в этом направлении, волей-неволей получаются с налётом иронии. Сам факт, что автор приравнивает две–три строки к полноценному стихотворению, настраивает многих читателей (в том числе профессиональных) на несерьёзный лад и этот побочный эффект крайне сложно преодолеть. Мне очень понравилась формулировка Ростислава Русакова, назвавшего это инерцией иронии.
Я думаю, что повторов никогда не стоит бояться. Повторы создают ритм, а без ритма поэзия немыслима. Даже, если пишешь свободным стихом. Думаю, в каком-то смысле можно сказать, что весь мир строится на повторах и при желании их можно обнаружить везде.
А.Ч.: Дмитрий, вы пишете: «Учусь читать в оригинале азбуку жизни». Сразу думаю о каком-то всемирном языке. А для вас что такое оригинал? Это повседневность или мир идей?
Д.Г.: Мне близка точка зрения, что мир для каждого выглядит по-своему. Соответственно, единого для всех оригинала не существует. Для кого-то мир идей первичен, как для поэтов-символистов, кому-то, напротив, уютнее в материальном мире, а всё, что выходит за рамки повседневности, кажется далёким и совершенно неважным. Я здесь не готов занять чью-либо сторону. Думаю, что всё зависит от позиции наблюдателя.
А.Ч.: Ваша подборка на «Полутонах» называется «80 причин никуда не ехать». Одновременно призыв остановиться и невиданный успех в новом деле — придумывании этих самых причин. Вам нравится медлительность? Можно ли добиться в ней или благодаря ей успеха?
Д.Г.: В нынешних реалиях медлительность — это практически роскошь. Зачастую ритм жизни не позволяет человеку даже слегка притормозить и поразмышлять.
Полагаю, именно поэтому многим нашим современникам бывает сложно читать пышные и неторопливые романы XIX века или наслаждаться классическими киношедеврами, где на экране происходит очень мало событий. Действие развивается постепенно, много длинных атмосферных планов, философских диалогов. Всё это кажется чересчур медленным и вызывает скуку, потому что люди живут на совсем других скоростях. Такая ситуация напоминает мне книгу Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту», в которой вполне невинная привычка ходить пешком и наслаждаться видами, вместо того, чтобы носиться по городу на сверхскоростном транспорте, делает человека подозрительным в глазах окружающих. При всей моей симпатии к этой антиутопии, не хотелось бы в ней жить. Если мы и в самом деле движемся в этом направлении, медлительность выглядит не просто как успех, а практически как подвиг.
А.Ч.: Вы являетесь автором канала на Ютьюбе «Dобыча Rадия», где рассказываете о творчестве поэтов, в том числе сравнивая их и объясняя, почему одни стихи плохие, а другие хорошие. Интересно, является понятие вкуса чем-то реальным или это просто отговорка, мол, о вкусах не спорят. И почему такое название, вы ощущаете слово как добытую драгоценность?
Д.Г.: Изначально я хотел назвать канал «Поэты, о которых не расскажут в школе», но быстро отказался от этого варианта. Во-первых, длинно, во-вторых, слишком узкая специализация. А вдруг мне захочется снимать ролики о прозе, о кино, об изобразительном искусстве? Что тогда: создавать новый канал или переименовывать тот, который уже есть?
Я понял, что мне нужно короткое и ёмкое название, которое бы ассоциировалось с поэзией. Хотелось чего-то, не совсем очевидного, но такого, чтобы не сбивать зрителей с толку. И я вспомнил знаменитую строку Маяковского: «Поэзия — та же добыча радия». Для большей узнаваемости я решил сделать в начале обоих слов заглавные латинские буквы. Чтобы меня легче было отличить, если кто-то ещё захочет использовать такое же название.
Что касается плохих и хороших стихов, я довольно редко рассказываю о текстах, которые мне не нравятся. На канале более 200 видео. Среди них роликов, в которых я показываю чьи-то стихотворные неудачи, от силы штук пять-семь. Просто так получается, что они сразу бросаются в глаза и хорошо набирают просмотры, потому что людям нравится негатив, интересно, когда есть ярко выраженный конфликт. Но у меня нет цели кого-то уличать в неумении писать. Мне гораздо приятнее делиться чем-то прекрасным, вдохновляющим.
А по поводу вкуса — сложный вопрос. Думаю, что есть какие-то чисто технические моменты, общие критерии, позволяющие отличить откровенно слабые, неудачные стихи от по-настоящему хороших. Дальше всё субъективно. Я сталкивался с тем, что строки, которые мне казались крайне слабыми, буквально убивающими стихотворение, для моего знакомого поэта и филолога, довольно требовательного к языку, выглядели вполне уместными. Так что будем считать, что поэзия у каждого своя.
А.Ч.: Дмитрий, вы окончили факультет рекламы и высшие курсы ВГИК. Помогают ли в творчестве ваши два образования? Вы любите учиться?
Д.Г.: Любой опыт, приобретённый человеком, так или иначе помогает в творчестве. Факультет рекламы научил меня мыслить креативно и не сдаваться в самых разных ситуациях. На курсах ВГИК мне повезло с преподавателем. У нашего мастера Тимура Газиева сценарное и режиссёрское образование и большой опыт работы редактором на телевидении. Он очень понятно всё объяснял и охотно делился случаями из личной практики. Я до сих пор хорошо помню многие его лекции и пользуюсь ими для построения сюжетов или создания персонажей. К тому же от него я перенял важное умение: не бояться переписывать текст и отказываться от неудачных вариантов. Впоследствии это здорово мне помогло, когда я начал учиться на мастер-классах Людмилы Вязмитиновой. Многие слушатели относились к своим стихам, как к родным детям, и обижались, когда им указывали на какие-то огрехи. Я же, благодаря Тимуру Газиеву, эту стадию давно миновал. Охотно выслушивал замечания и без колебаний переписывал или выкидывал то, что Людмиле Вязмитиновой казалось неудачным. И это принесло плоды. Всего за год я стал писать намного лучше и в итоге в 2020 году при участии Вязмитиновой издал книгу стихов «Фосгеновое облако», которой по-прежнему очень доволен, как бы нескромно это ни звучало.
А.Ч.: Один наш коллега, если можно так сказать, говорил мне не так давно, что поэт должен быть проводником к истине в тяжелые времена. А вам как видится роль поэта сейчас? Должна и может ли поэзия показывать дорогу к спасению?
Д.Г.: Каждый раз, когда я слышу набившие оскомину слова о том, что поэт и поэзия что-то там кому-то должны, у меня сразу появляется непреодолимая тяга цитировать Мандельштама: «Бедная поэзия шарахается под множеством наведенных на нее револьверных дул, неукоснительных требований. Какой должна быть поэзия? Да может, она совсем ничего не должна. Никому она не должна, кредиторы у нее все фальшивые».
Думаю, что главная задача поэта сегодня — оставаться верным себе. Как в песне признанного иностранным агентом Бориса Гребенщикова: «Но я пел, что пел, и хотя бы в том совесть моя чиста». Пока у поэта чиста совесть, пока он сам верит тому, что написал, есть шанс, что его стихи покажут кому-то дорогу к спасению. По-моему, это единственный рецепт. Всё остальное — пустое сотрясание воздуха.
↪ Читайте также — Дмитрий Гвоздецкий. Стихи
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
