***
Летели месяцы. Победить Нартора по-прежнему казалось невозможным. Вызывая его на бой, Вальдерс собирал все свое мужество, вновь и вновь твердя, как молитву, строку Кодекса: «Лучше — врагу, чем слабости»…
Поначалу затеянная им игра всем казалась самоубийственной глупостью, продиктованной безысходностью. Среди дворцовых детей всех происхождений она стала излюбленным поводом для шуток и анекдотов. Но с годами упрямство бледнокожего ублюдка, его нежелание скрываться от обидчиков и готовность сносить боль принесли ему союзников. Круг зрителей рос с каждой дракой, и Драконий Клык, становясь заложником общественного мнения, был вынужден относиться к игре все серьёзнее.
Вальдерас из затравленной жертвы превращался в героя, который на своих ошибках, на боли, синяках и ушибах учился давать отпор заклятому противнику.
***
В четырнадцать лет юноши сменили деревянные мечи на стальные. Наместник распорядился, что приёмный сын его покойной наложницы должен переселиться в казармы. Вальдераса ждало будущее солдата, в лучшем случае — командующего тарсом. Но растущее уважение сверстников внушило мечты о большем. Рагдар, убеждённый в том, что нет низких воинских званий, не поддерживал честолюбивые разговоры друга, но тот нашёл благодарного собеседника в лице Бальвира Дхирама, младшего сына первого халита Сариссы.
Однажды, когда Вальдерасу исполнилось пятнадцать, Рагдар застал их за чтением какого-то толстого тома.
— Что это? — Рагдар всегда горячо интересовался новыми книгами.
— Талассат! — восторженно прошептал Вальдерас.
— С ума сошли?! Его разрешено читать только высшим халитам, царям и наместникам! Откуда он у вас?
— Я принёс, — невинно ответил Бальвир.
— С разрешения отца? Да ни за что не поверю!
— Я не спрашивал, но….
— Значит, украл, — безапелляционно перебил его Рагдар. — Вальдерас! Мой друг не берет ворованное и не дружит с ворами!
— Дослушай, пожалуйста, Бальвира, а?!
— Воровство — это когда что-то берут без спроса, чтобы обогатиться, — в словесной казуистике Бальвир недурно поднаторел в храме. — Я же не обогащаюсь и сразу верну, как только прочитаем.
— Меня учили, что воровство — это когда берут без спроса, неважно зачем.
— Плохо учили, раз ты для девчонок воруешь гранаты в садах наместника, — парировал Бальвир.
— Впрочем, о чем с тобой говорить… Вальдерас, зачем?
— Не хочу быть солдатом…
— В этом нет ничего унизительного, любое воинское звание…
— Я помню, что ты об этом думаешь! — Вальдерас заводился. — Да-да, любое воинское звание почетно! И это я слышу от человека, блестящее будущее которого уже расписано! Да тебе даже стараться не надо, впрочем, как всегда! Сначала — младшая гвардия, потом — оруженосец у кого-то из вельмож, а потом — командование…
— Я же сын начальника дворцовой гвардии!
— Вот именно! У тебя есть все по праву рождения! А я никто, найденыш и бледнокожий ублюдок! Ты твердишь, что почетно всё, но ведь не просишься в солдаты! А я б попросился в младшие гвардейцы — только меня не возьмут, потому что у меня нет высокопоставленного отца! Никакого отца нет!
— Почему ты не хочешь быть солдатом?
— А ты почему?! — уже кричал Вальдерас. — Я скажу, Рагдар! Потому что ты знаешь каллиграфию, законы чисел, звезды и поэзию! Ты учился фехтованию у своего отца — прославленного мастера клинка! Ты читаешь карты, держишься в седле и стреляешь из лука! Кто ж захочет с такими умениями в солдаты?!
— И ты тоже… — в голосе Рагдара наконец-то послышалось понимание.
— Да! Тысячу раз да! Я тоже учился у твоего отца, я занимался в дворцовой библиотеке, я был жаден до знаний! И вот со всем этим — в солдаты?! А у меня нет выбора! Потому что нет высокопоставленных родственников, которые бы могли обо мне позаботиться! Значит, я позабочусь о себе сам, нравится тебе или нет!
— Я понял, не кричи! Только не представляю, как тебе поможет Талассат?!
— Это тайное знание! Ведь неспроста же халиты так трясутся над ним?! А вдруг я с ним достигну большего?!
— Ладно. Чем тебе помочь?
— Бальвир должен вернуть книгу в храм, пока отец не хватился. Помоги ее переписать. Переписывать будем ночами, по очереди.
***
Талассат оказался подробным комментарием к Священному Гальдару. Вальдерас читал и перечитывал страницы о творении мира.
— Мир создан из дхарм, — делился он с Рагдаром и Бальвиром. — Дхармы колеблются, из этих колебаний рождаются жизнь и движение. Дхармы не сотворены, они извечны. Атальпас привели их в движение рунами, очертания которых вырезаны в наших храмах. И Кшартар заклинал эти руны, потому что он был Воплощенным Создателя.
— Ты-то не Воплощенный! Как это знание поможет тебе сделать карьеру? — недоумевали друзья.
— Вы не понимаете! Если овладеть искусством направлять потоки дхарм и менять материю мира…
Эта мысль поглотила разум Вальдераса. Он все чаще уединялся в храме Атальпас и заучивал руны Шести, пытаясь осмыслить закономерности в написании, чтобы заклинать их, подобно Кшартару.
***
Праздник Последнего Цветения знаменовал окончание пахотного года. Но в вечер накануне религиозных торжеств и народных гуляний в доме Кханков царило отнюдь не праздничное настроение.
Тарвелл Кханк разъяренно чеканил шаги перед виновато опустившими головы подростками.
— Мой сын! Оскорбил госпожу Дворцовых Цветов!
— Я не сомневался, что в Саду поздних пионов меня ждет Нетха. Кто ж мог подумать, что…
— Да никто, Рагдар! Никто не ждет госпожу Дворцовых Цветов в Саду поздних пионов накануне Праздника Последнего Цветения! — Она суха, и со спины…
— Довольно! Я даже слушать больше не хочу! — гремел Тарвелл. — Теперь госпожа Дворцовых Цветов всем рассказывает, что я воспитал юного нахала, не чтящего ни возраста женщины, ни ее высокого происхождения!
— Будь она действительно оскорблена, она бы не жаловалась на бесчестье всем, от наместника до золотаря. Она хвастается, что впервые за много лет ее прижал к себе молодой мужчина, я так думаю.
— Он думает! — взорвался Тарвелл. — Если б твой ум был хотя бы вполовину твоего самомнения…
— Отец, — начал было Рагдар.
— Ты наказан! Всыплю тебе плетей и на все праздничные дни посажу дома! Сам прослежу, чтоб никуда не улизнул!
— Господин Кханк! — Вальдерас больше всего на свете боялся встретить праздник в одиночестве. — Не только Рагдар виноват! Я тоже… Накажите и меня!
— Ты не мой сын! — отрезал Тарвелл.
Слова сорвались хлестко, как пощечина.
— Поэтому я не могу тебя наказывать, — попытался сгладить свою резкость Тарвелл.
— В самом деле. Мы не родные, — тихо согласился Вальдерас.
Он понимал, что Тарвелл уже сожалеет о сказанном, но ещё понимал, что старый воин прав. Как бы ни был гостеприимен дом Кханков, родители Рагдара никогда не станут родителями бледнокожего ублюдка.
Вальдерас ушел, не попрощавшись.
***
Ни праздничные шествия в масках Покровителей Земли и Воды, ни изысканно непристойные танцы Дочерей Земли, ни забавные пьески театра торотт — ничто не занимало Вальдераса. Рагдар оставался под арестом, Бальвир помогал отцу в храмовых ритуалах. Вальдерас, одинокий, как пчела без улья, бродил кругами — большими и малыми — вокруг дома Кханков, такого родного — и в то же время безнадежно чужого.
Веселящиеся люди раздражали его. Сначала Вальдерас, ведомый странным желанием усилить горечь своего одиночества, наблюдал за компаниями друзей, знакомыми и незнакомыми, за семьями, за влюбленными. Все они были друг с другом и друг у друга, и только он — один, никому не нужный и всеми забытый именно тогда, когда так хотелось разделить радость праздника с другими людьми.
А ведь он бы мог быть среди них, если б родители не отказались от него. Может, Нартор прав? Может, мать сошлась с демонами Запределья — и родила сына с белой, как асфалийская соль, кожей? Может, оставляя его в лесу, она скрывала свой позор, потому что его рождение обрекало ее на невыносимую жизнь или мучительную смерть?
Противоречивые чувства: обида на мать, вина перед ней, жалость к себе — целый рой жалил его, и Вальдерас был беззащитен перед ним, как бык перед оводом. Он и не заметил, как перешел сначала на быстрый шаг, а потом на бег. Юноша мчался, не разбирая дороги, по городским улицам, украшенным гирляндами последних пионов этого года, добежал до торговых ворот и, провожаемый удивленными взглядами стражников, скрылся в орешнике Пристенной рощи.
Остановился он только у Капища Покровителей Земли и Воды. Служители завершили ритуалы утром. Было безлюдно: жители Сариссы и окрестных поселений искали развлечений в городе. Вечерний воздух холодил разгоряченную кожу.
Мечом он начертал на земле одну из рун Шести, почти не осознавая, зачем. Закончив, завороженно в нее всмотрелся: его чувства как будто обретали некое единство, как разрозненные крупицы руды в тигле плавильщика. Вальдерас стер одну черту, потом еще одну, потом третью… По мере того как он их стирал, чувства сплавлялись и поднимались снизу живота к горлу, как рвота. Он лихорадочно стирал все ненужное, не понимая, какая сила водит его рукой. Наконец, когда лишних черт не осталось, а тошнота стала уже невыносимой, Вальдерас, вложив ее в глотку и не отрывая ни взгляда, ни мысли от руны, выхаркнул:
— Таф!
Он не знал, почему «таф», а не другое слово. Не знал, почему в лицо полетели комья земли, а на месте руны появилась яма. В тот момент это было даже неважно. Важно было, что боль ушла: ее и прочие чувства растворила благословенная опустошенность, и он заснул прямо в орешнике.
***
Вальдерасу исполнилось семнадцать, а Нартору — двадцать, и враги решили сойтись в последней драке, чтобы свести счеты. Весть разнеслась, среди сверстников, как пожар, ее обсуждали, делали ставки и с нетерпением ждали ночи решающей схватки.
Рагдар и Бальвир ожидали Вальдераса на полюбившейся им тренировочной площадке.
— Извините, опоздал, — Вальдерас запыхался от быстрой ходьбы. — Хочу кое-что показать. Он повесил одному из манекенов на шею пустую глиняную бутыль. Потом отошел, и, направив левую ладонь на манекен, выкрикнул на выдохе:
— Таф!
Бутыль разлетелась на мелкие осколки. Рагдар и Бальвир испуганно переглянулись.
— Как? — выдохнули они одновременно.
Вальдерас торжествующе продемонстрировал ладонь. На ней сажей была начертана руна, состоявшая всего лишь из трех черт.
— Что это? — оторопел Бальвир.
— Руна Таф. Я был прав! Руны правят дхармами!
— Как мало черт… Это совсем не руна Атальпас!
— Повтори! — потребовал Рагдар.
Вальдерас направил ладонь на голову манекена.
— Таф! — Удар невидимой силы оказался еще сильнее, чем предыдущий, и манекену с треском снесло голову.
Оба друга потеряли дар речи. Вальдерас же устало опустился на землю.
— Выматывает, — пояснил он. — И жрать очень хочется.
Друзья заговорили наперебой — слов было много, но всех их не хватало, чтобы выразить удивление, неверие, восторг, восхищение и страх. Когда первые чувства улеглись, Бальвир сказал:
— Сделай так в драке! Тебя сегодня же нарекут Воплощенным!
— Да о таком даже думать нельзя! — возмущенно перебил его Рагдар. — Это низко! Так же, как с мечом против безоружного! В Кодексе об этом…
— Кодекс тебе мозги сожрал! Вальдерас, не слушай его! Не надо сносить Нартору голову, но как следует ткнуть его мордой в мостовую полезно!
— Рагдар прав, но не из-за Кодекса, — ответил Вальдерас, — Нартора я и голыми руками урою. Неровен час, скажут, что служу Господину Запределья. Руна-то и в самом деле не Атальпас. Обещаете молчать?
***
Драку назначили на широком Сельском мосту, соединявшем Сариссу с торговыми дорогами, ведущими в Ульм. На нем могли свободно разъехаться две телеги.
Собралась вся дворцовая молодежь. Нартор нетерпеливо ждал в образовавшемся круге, освещенном факелами, — он был исполнен решимости скинуть бледнокожего ублюдка в мутные волны Малой Ульмы и навсегда утвердить свое превосходство.
Вальдерас вышел в круг.
— Ну что, покончим с этим наконец, Нартор?
— Деремся до конца, — ухмыльнулся тот.
Юноши разделись по пояс и сошлись. Первый порыв был яростным и бездумным. Обменявшись серией свирепых ударов, противники стали действовать хладнокровнее и сдержаннее. Зрители, разделившись на партии, выкрикивали имена дерущихся, подначивая их. Бой становился безжалостнее, враги одурели от боли. Наконец, Вальдерас, увернувшись от очередного удара, направил кулак Нартору в челюсть. Тот упал, Вальдерас вскочил на него и сомкнул пальцы на бычьей шее. Нартор, пытаясь освободиться, изо всех сил бил врага в лицо. Вальдераса тошнило от боли, в глазу темнело, но он был готов скорее умереть, чем ослабить хватку.
— Это уже не драка, а убийство! Разнимаем! — донесся голос Рагдара. Вальдераса попытались оттащить, но он еще крепче сцепил пальцы на глотке Нартора. — Помогите! Ну?! Бальвир!
Вальдераса оттащили. Нартор Драконий Клык не встал. Не встал впервые за все годы, которые был вожаком. Вальдерас вырвался из удерживавших его рук, рванулся к поверженному противнику и сорвал с шеи заклятого врага легендарный амулет.
— Я, бледнокожий ублюдок, поверг Драконьего Клыка! — Он шел по кругу в свете факелов, окровавленный, с лицом, разбитым в месиво, зажав в высоко поднятом кулаке амулет, и, потрясая рукой, безустанно выкрикивал:
— Я, бледнокожий ублюдок, поверг…
Толпа с ликованием подхватила его клич…
***
Первый амир Ульмийского царства, великий Радхан Шелвис, прибыл в Сариссу ночью. Наместник встретил его в своем теуне.
— Приветствую, Радхан! Вероятно, дела совсем плохи, раз ты пустился в такую дорогу в нынешние неспокойные времена.
— Приветствую, Дирхам. Ты прав, у нас все плохо. Царское дитя?
— С ним все в порядке, расскажи новости.
— Карагарт нас теснит. После гибели нашего последнего царевича они объявили Сакхара проклятой династией и теперь рвутся очистить Ульм от скверны.
— Проклятые фанатики… Что Нардх?
— Царь — наша главная проблема. Потеряв всех наследников, он уверовал в правоту Карагарта. Не выходит из храма, молится безустанно… Перед армией не появился ни разу. Сам понимаешь, это не больно-то воодушевляет, поэтому мы проигрываем, хотя мечей и луков у нас достаточно. Менять династию посреди войны — самоубийство. Самое время встряхнуть царя.
— Встряска будет или очень сильная, или…
— У нас нет выбора. Рассказывай.
— Когда мои люди нашли мальчика, я, как мог, отстранился, чтобы не привлекать ничье внимание. Его усыновила моя наложница. После ее смерти я сделал так, чтобы казалось, будто он при дворе по привычке, потому что я о нем забыл. Образование у него хорошее, и обстоятельства сложились так, что мне даже не пришлось самому об этом заботиться.
— А по характеру?
— Любознателен, упрям, вспыльчив, амбициозен, драчлив… Вчера утвердился среди нашей молодежи, избив до полусмерти прежнего вожака.
— Доказательства его происхождения?
— Вылитый отец: кожа бледная, волосы соломенные, глаз синий. Я не оговорился — глаз. Второй выклевали птицы раньше, чем мои люди его подобрали.
***
Вальдерас доедал завтрак, когда в казармы вошел посланник наместника:
— Вальдерас, господин Дирхам зовет тебя.
В первое мгновение юноша растерялся: наместник никогда не интересовался им, а с тех пор, как его перевели в казармы, путь во дворец и вовсе закрылся.
Дойдя до арки приемного теуна, в противоположном конце которого на многочисленных подушках сидели наместник и незнакомый вельможа, Вальдерас замер в ритуальном приветствии, прижав правую ладонь к левому плечу, опустившись на колено и склонив голову.
Амир наклонился к уху Дирхама:
— Это и есть царское дитя?
По взгляду гостя, устремленному на отекшее почерневшее лицо Вальдераса, на разбитые губы, сломанный нос и опухшие веки, из-под которых едва был виден единственный глаз, наместник понял, что амир неприятно поражен.
— Я же предупреждал, парень драчлив, — шепнул он в ответ. И, уже обращаясь к Вальдерасу, громко сказал: — Подними лицо и более никогда не опускай его в присутствии вельмож.
Тот не шелохнулся.
— Вальдерас, подойди и подними лицо! — терпеливо повторил наместник.
Юноша нерешительно повиновался. Когда он подошел, Дирхам кивнул на подушки:
— Сядь!
Это было нечто неслыханное. Обитатель казармы, как и землепашец, торговец или ремесленник даже думать не мог не то что сидеть, а поднимать голову в присутствии вельможи. Вальдерас колебался, пытаясь осмыслить происходящее.
— Если ты не сядешь, нам придется встать, — мягко и ласково пояснил незнакомый вельможа.
Вальдерас, не понимая ничего, заставил себя опуститься на подушки, разбросанные вокруг чайного столика на низеньких ножках в виде черепашьих лап. На него-то он и устремил взгляд, не решаясь смотреть на собеседников как равный.
Амир налил чай в кварцевую пиалу и поставил напротив юноши.
— С сегодняшнего дня тебе следует забыть прежние правила и научиться думать, говорить и держаться по-новому. Ты внук царя Ульма, великого Нардха Сакхары, единокровный сын его дочери. Мы были вынуждены держать твое происхождение в тайне, но пришло время положить этому конец
Открыть царевичу правду о его рождении оказалось труднее, чем предполагали амир и наместник. С младенчества в нем поддерживали осознание себя как человека безродного, и обретение царского имени случилось слишком внезапно.
— Я хотел забрать его в Ульм, — наконец обратился Радхан к наместнику, — но вижу, что это преждевременно. Сначала лицо должно зажить, а дух и разум исполниться царской волей. Посели его во дворце, приставь охрану из лучших воинов. Пусть он присутствует на всех твоих приемах и встречах и учится быть правителем. Когда сочтешь, что царевич готов, отправляй его в Ульм. Я буду ждать.
***
Вся Сарисса обсуждала преображение бледнокожего ублюдка в царевича, пока тот учился жить по новым правилам.
За несколько дней до отъезда в Ульм Вальдерас явился к наместнику. Он уже не смотрел в пол.
— Господин Дирхам, мне нужна свита.
— Царевич, когда ты прибудешь в Ульм, первый амир позаботится о том, чтобы тебя окружали юноши из лучших семей.
— У меня условие.
— Условие?! — наместник никак не ожидал условий от человека, который еще пару месяцев назад едва решался поднять на него взгляд.
— Теперь, когда известно, кто я, против меня могут замышлять. Я хочу, чтобы рядом со мной были люди, которых я знаю и которым верю.
— Твоя безопасность — один из важнейших политических вопросов Ульма, царевич. Не сомневайся, первый амир окружит тебя сыновьями самых преданных династии Сакхара семей.
— Я хочу, чтобы рядом со мной были люди, которым доверяю я, а не первый амир, — в бесстрастном голосе Вальдераса наместник услышал непреклонную волю, а во взгляде прочитал такую готовность настаивать на своем, какая могла быть только у человека, победившего самого Нартора Драконьего Клыка.
Найденыш заслышал зов царской крови.
***
Уговаривать Рагдара и Бальвира поехать в Ульм не пришлось. Но был еще человек, которого Вальдерас хотел в свою свиту.
В один из вечеров он направился в дом первого казначея Сариссы, чтобы встретиться с его младшим сыном.
— Ты бы мог прислать за мной, царевич, — Нартор встретил Вальдераса, глядя в пол. Он ожидал жестокой расплаты за годы травли и побоев.
Новоявленный царевич уселся на подушки:
— Подними глаза и сядь. У тебя нет нужды соблюдать формальности: они тебя не спасут, если я захочу отомстить.
Это звучало разумно, и Нартор сел.
— И зачем ты пришел?
Вальдерас протянул на ладони драконий клык:
— Я предлагаю дружбу.
Нартор опешил.
— Вальдерас, — впервые за годы их общения он назвал его по имени, а не обидным прозвищем, — если хочешь поквитаться, я пойму. Но давай без игр в кошки-мышки.
— Ты мой лучший враг, Нартор. Благодаря тебе я стал сильным. Я уже поквитался с тобой в честной драке, когда был никем. А теперь хочу, чтоб ты стал моим другом и поехал со мной в Ульм. Так как? — Вальдерас встряхнул в ладони амулет. — Возьмешь?
Нартор сгреб амулет в кулак.
— Твоя взяла, бледнокожий ублюдок, — ухмыльнулся он. — Но зачем я тебе? У тебя Рагдар, Бальвир и еще толпа почитателей, которые не гоняли тебя в детстве по всем углам.
— Рагдар говорит на языке чести, и он мне брат. Бальвир говорит на языке коварства, и он мне друг. Ты же говоришь на языке силы, и ты мой враг. Остальные мне неинтересны.
Вальдерас встал.
— Выступаем дней через пять. Готовься, Ульм ждет!
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
