6F Yehuda Amichai

Йегуда Амихай ‖ Запах дождя

 

Перевод с иврита АЛЕКСАНДРА БАРАША

A. Barash1
Александр Бараш (1960, Москва) — поэт, прозаик, переводчик. Живет в Иерусалиме с 1989 года. Автор пяти книг стихотворений, последняя — «Образ жизни» (М.: Новое литературное обозрение, 2017), двух автобиографических романов, четырех книг переводов современной израильской поэзии, в том числе двух антологий.

***

Такая женщина: красивая, как идеальный проект
современного архитектора, и элегантная, как вырезка
из журнала мод для ангелов.

Но это женщина, которая забывает и теряет!
А вещи, которые она забывает и теряет,
все они — почерк её жизни.
И мне осталось научиться его читать,
а когда я в конце концов научился
и поднял голову,
она уже совсем далеко.

 

***

Железные ворота растворились в наступившем вечере.
Спасение близко и далеко,
как дерево над своими корнями, оно не увидит их никогда.

Но рука, которая помнит, как стирают слезы со щеки,
делает то же движение — по сухой щеке
и по столу, где были последние крошки.

И рука, когда стряхивает пыль с куртки,
делает то же, хотя знает:
«в прах возвратишься».

И в чем смысл вечного миропорядка: дом,
и рядом кипарис, и рядом с кипарисом женщина?

Но если посмотришь назад,
там опять — лицо бездны.

 

В середине лета вдруг — запах дождя

В середине лета вдруг — запах дождя1:
память о том, что было, и предсказание о том, что будет.
Но середина лета — пуста.

Будто находят пропавшего ребенка
после долгих поисков, и радость
от того, что нашли, приходит на смену гневу,
а гнев, проснувшись снова, разрушает радость.

Или словно звук захлопнувшейся двери, когда
прошло много времени после того, как из нее вышли
те, кто ушел.

Или будто человек показывает фотографию женщины
вместо пропуска —
и ему разрешают пройти.

 

Из цикла «Песни людей»

1.
Я встречал людей из прошлого: «Ты
из другой параллели в школе. Тебя учили
другому. Твоя голова в другом месте. Рука
тянется оттуда. Ты забыл, что глаза
не могут удержать,
они могут только смотреть»

Вопрос в том, хорошо ли
растворяется одно в другом:
лицо — в ночном тумане,
а слова — во времени, растаяв,
чтобы остаться в нём.

Эти люди — у них нет дома:
дом бросил их,
не сразу, а каждый камень — в свой час,
каждый кусок черепицы,
каждая занавеска, каждое слово.

Образ забвения:
закрытый рот, напевающий что-то без слов.

2.
Почему столько ярости, чего бояться?
Ты сидишь в парке на бетоне старого дота,
откуда тебя видел тогдашний враг
в сладком последнем свете хамсинного дня.

Шорох ветра в деревьях открывает в тебе
тишину, опять и опять. Сердце отзывается
иногда издалека, как собаки
из деревень, разбросанных по горной гряде.

Ты превращаешься в пастуха, стадо и пастбище
в одном теле.
Ты устал, как дети после хорошего похода,
и обнаружил, что разница между
колодцем, вырытым человеком,
и родником с текущей водой —
не очень большая:
всё открыто, всё — время воды.

3.
И есть птица в небе,
она, может быть, поёт сейчас
сладкую песню:
если б я была человеком,
двуногим, на большой и тяжёлой земле —
я бы стояла, и стояла, и стояла,
и никогда никуда бы не двинулась.

 

Церемония памяти павших

Деревья, посаженные, когда они были детьми,
сейчас почти закрывают их могилы на вершине холма.
Белые надгробья издали — как ульи
пчёл, приносящих сладкий мёд забвения.
А в долинах зреет урожай,
ячмень и пшеница, кукуруза и люцерна,
и на холмах цветут фруктовые деревья,
все строчки из песен в учебнике географии,
которые мертвые учили в детстве.

Сейчас те, кто ещё не умер, стоят вокруг,
в основном дети, в основном слова,
а за ними взрослые, их ноги освещены
снизу, а лица в тени.
Женщина шепчет: трава трава
старая трава, трава старая старая
Птица строит гнездо,
её пение как плач.

Звук сирены в память о павших
поднимается в небо и повисает,
а потом опускается к нам, опускается
глубоко под ноги, и продолжает опускаться.
Иногда я слышу звук этой сирены в тёмных
безднах своей жизни и в туннелях метро
в далёких странах через много дней
и много лет.

 

Атлит

Старый порт ещё хранит в своем запустении
память о каждом корабле, который был здесь. — Память
соразмерна величине порта. А мы, люди, помним
в соответствии с размером своей маленькой головы,
и наше молчание — по размеру нашего крика,
а предвиденье конца света соответствует
величине глаза.

Рядом с берегом на песке — веселье,
радостные крики всех тех, кто ещё не утонул.
Никто не поет песен об истории,
о ходе событий.

Но мой ребёнок выбегает из волн, возвращаясь
ко мне, из будущего — возвращаясь ко мне,
я вытираю его полотенцем и обнимаю:
время теряет несколько минут в мою пользу.

 

____________ 

[1]  В Израиле летом дожди бывают очень редко, сезон дождей — зима.

 

 

 

©
Йегуда Амихай (1924, Вюрцбург, Германия – 2000, Иерусалим) — поэт, прозаик, драматург. Классик современной ивритской поэзии. Автор одиннадцати книг стихотворений. Лауреат Премии Израиля (1982) и ряда других израильских и международных премий. Переведен на тридцать семь языков. Среди английских переводчиков – Тед Хьюз; дружил с У.Х. Оденом. Несколько раз был номинирован на Нобелевскую премию.
 
 
 
 

Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.

Loading

Поддержите журнал «Дегуста»