Андрей Пучков ║ Binnensee

Деревня выглядела вымершей. Тишина стояла ненормальная, и это меня напрягало. Очень напрягало. Даже петухов слышно не было! То ли съели их всех, то ли они, несмотря на свою дурость, сами попрятались от греха подальше. За четыре года войны я уже привык к постоянному грохоту, и если он вдруг прекращался, значит, надо ждать беды. Значит, фрицы что-то придумали!

Я опустил бинокль и задумался. Эта деревня и на деревню-то похожа не была. Этакий городок в миниатюре, где маленькие домики идеально ровно выстроились вдоль дороги. Возле каждого дома палисадничек с оградкой, высотой до колена, через жёрдочки которой перевешивается давно некошеная, сухая трава. Да и сами дома, без присмотра, как оспой покрылись пятнами от обвалившейся краски. Некому стало следить за их внешним видом – война сказалась. Невозможно от войны уберечься, отойти в сторонку и переждать. Везде она достанет и возьмёт своё, столько возьмёт, сколько ей потребуется.

Название у этой деревушки было странное – Binnensee, или, если по-нашему, – «Озеро». Странное в том смысле, что ближайший водоём, согласно карте, находился от неё в двадцати километрах. И то, это была небольшая речка. Непонятно, причём тут озеро?
Но самыми необычными мне казались заасфальтированные улицы. Ладно бы если это одна такая деревня была. Так нет же, много таких, кукольных и аккуратных. Не первый день на германской земле воюем, успел уже кое-что посмотреть и сравнить. Наши «мягкие» деревенские дороги, явно проигрывали германским.
– Почему вперёд не идём? Почему застряли здесь? – подошёл ко мне замполит батальона майор Рябов и, оглянувшись на укрывшихся за деревьями бойцов, повторил:
– Почему вперёд не идём? Ждём чего?
– Не нравится мне здесь, товарищ майор! Тихо уж больно…
– Да плевать я хотел на тишину, – вызверился вдруг майор, – командуй взводу вперёд! Какого чёрта тебе ещё надо?!

Я посмотрел в узкое, покрывшееся красными пятнами лицо замполита и, встретившись взглядом с его блеснувшими под козырьком фуражки глазами, отвернулся. Невозможно было выдержать его взгляд – глаза были мёртвыми, тёмные провалы и всё, жизни в них ноль. Сам вроде психует, а глаза без проявления каких-либо эмоций. Я знал всех своих бойцов, с самого начала войны они были со мной. Многих ребят, конечно, потерял, но я уже с одного взгляда научился определять состояние человека и что можно от него ожидать. Что ждать от майора в его нынешнем состоянии, было непонятно.

Срываться он начал год назад, когда ему сообщили, что вся его семья погибла под одной авиабомбой. Вся! Одним махом. Родители, жена, двое сыновей. После этого он стал нервным, психованным, часто повышал голос, и руки у него стали заметно подрагивать. Он знал об этом и прятал их за спину.
– Подождём ещё, понаблюдаем, послушаем, – спокойно ответил я и, опять мельком глянув в лицо замполиту, примиряющим тоном закончил:
– Ещё надо подождать, на всякий случай, а потом и зайдём. С двух сторон зайдём…
– И так видно, что немцев в деревне нет! – рыкнул майор и, зло сплюнув, сел на землю, привалившись спиной к дереву.
– В этой деревне все немцы, – пробормотал я и опять поднёс к глазам бинокль.
Замполит оказался привязанным к моему взводу случайно. Можно сказать, что оказался не в том месте и не в то время. А может, и наоборот, именно с нами он и должен был оказаться, кто знает?

Наш полк получил приказ окружить небольшой городок, в котором, по данным разведки, укрылись полторы сотни фрицев, да и те находились в состоянии, близком к панике, и готовые к сдаче. В связи с этим замполит и обходил вверенные его политической заботе подразделения.
Разведка опростоволосилась! Но, как я подозреваю, никто уже глубоко и не копал. Не то это было место, чтобы тратить на него время и силы. Так, поверхностно прошлись, обнаружили наличие кое-каких войск и, решив, что одного полка будет более чем достаточно, откомандировали нас на зачистку. Немалую роль, конечно, сыграло то, что война уже неделю как закончилась, и фрицы не могли не понимать, что они обречены.
Получили мы конкретно! Сначала прямо из города, с улиц, по нам ударили из крупнокалиберных пушек, укрытых за дощатыми щитами. Издалека, если смотреть, домик как домик, потом щиты падают, и начинается!.. А затем, когда, по-видимому, у них кончился боезапас, при поддержке нескольких «тигров», на прорыв ломанулись хорошо вооружённые и не помышлявшие о сдаче эсэсовцы.

Удар пришёлся в аккурат между позициями двух взводов, и мне, чтобы сохранить людей, пришлось дать им дорогу, отведя взвод в сторону. Благо, что сразу после этого пришёл приказ – не пытаться фрицев удержать, а выпустить из кольца и дать уйти. Мол, чёрт с ними, потом добьём, никуда они не денутся. Слава богу, научились уже людей беречь, не то что, помнится, в начале войны.
Фашистов оказалось на удивление много, и чем шире становился клин, тем дальше мне приходилось отводить взвод, в котором волею войны оказался и замполит батальона, прибывший с разъяснением текущего момента.

Время шло, всё было спокойно, засиживаться здесь было не в наших интересах. Но и обойти деревню стороной я не мог, а ну как в ней тоже войска окажутся? Ударят нам в тыл, беда будет! Откатились мы недалеко, километров на пять, не больше.
Пора! Аккуратно уложив бинокль в футляр, я оглянулся и, зная, что старшина обязательно будет где-то рядом, негромко позвал:
– Семашко!..
– Я, товарищ капитан! – высунулся из-за соседней сосны командир первого отделения и, оглянувшись, поправил сбившуюся на затылок пилотку.
– Вместе с отделением поступаешь в распоряжение майора. Обойдёте посёлок лесом и пощупаете, что там, с другой стороны. На рожон не лезьте, действуйте аккуратно и тихо, если что, сразу отходите!
– Ясно, товарищ капитан! – кивнул старшина и посмотрел на сидящего под деревом замполита. Тот, словно не слыша нашего разговора, отрешённо глядел прямо перед собой и рвал траву. Захватывал пальцами по несколько травинок, отрывал их и бросал, и так раз за разом – отрывал и бросал, отрывал и бросал.
– Товарищ майор! – повысил я голос. – Вы как, остаётесь со мной или с отделением идёте в обход деревни?
Тот молча поднялся, отряхнул руки, одёрнул гимнастёрку, привычным движением поправил видавшую виды фуражку с помятым козырьком, а потом сказал:
– С отделением, – и, не оглядываясь на потянувшихся следом за ним бойцов, скорым шагом направился в лес.
– Приглядывай там за ним, – понизив голос, попросил я старшину, – не нравится мне его состояние, как бы чего не натворил!
Старшина кивнул и, перебросив автомат за спину, побежал за скрывшимся за деревьями замполитом.
Я посмотрел им вслед и вздохнул. Майор был смелым воином, в тылах не отсиживался, за спины солдат не прятался. Не один раз бойцов в атаку поднимал. Не зря же на его гимнастёрке красуются орден «Красной звезды» и медаль «За отвагу», да и к бойцам он относится по-человечески. Даже свой командирский паёк никогда сам не получал, распорядился, чтобы его сразу же передавали в окопы.
Уничтожает война людей. Не только жизни у них забирает, но и души выжигает. Обугливаются людские души, перестают жизнь чувствовать. Умирают. Так, посмотришь, вроде человек как человек – ест, пьёт, спит – всё как обычно. Приглядишься повнимательней – понимаешь, что выгорел человек, ушёл из нашей жизни, чужим стал.
Подождав ещё минут тридцать, обернулся к своим бойцам и негромко скомандовал:
– Вперёд!

* * *

Мы уже минут сорок шерстили деревню. Заходили в каждый дом и осматривали его. Жителей на удивление было много! Но среди них взрослых мужчин не было, только женщины, дети и старики. Они, как правило, собирались все вместе в одной комнате и с ужасом наблюдали за обыскивающими дом бойцами.
По всей вероятности, люди перебрались сюда из городов. Спасался народ от боёв, пришедших вместе с войной и уничтожающих всё на своём пути, не разбирая, казарма это или жилой дом, блиндаж или школа.
Время шло, и я всё больше и больше убеждался в том, что кроме гражданских лиц, в деревне никого нет. Мы уже прошли почти всю деревню, когда прямо перед нами, на соседней улице вспыхнула ожесточённая стрельба.
– Давайте за мной! – скомандовал я, и, привычно прижимаясь к домам, пригнувшись, побежал в сторону не на шутку разгоревшейся перестрелки.
Стреляли возле кирхи, которая, находилась на небольшой площади. Я уже видел её остроконечную верхушку, когда почти одновременно грохнули два гранатных взрыва, и стрельба прекратилась.
– На площадь никому не высовываться! – приказал я, осторожно выглядывая из-за угла дома, стоящего прямо напротив церкви.
Перед дверями кирхи полукругом были уложены мешки, из которых через многочисленные пробоины тонкими струйками высыпался песок. За мешками находились мои бойцы, ушедшие с майором, часть из них, осматриваясь, выглядывала из-за баррикады, а трое топтались возле дверей кирхи.
– Свои! Не стрелять! – заорал я и, подняв руки, вышел из-за дома.
– Давайте быстрее сюда! – закричал один из бойцов и замахал мне руками, поторапливая.
– Что тут у вас? С эсэсовцами, что ли, сцепились? – кивнул я в сторону тела, одетого в чёрную форму, облепленную опознавательными знаками войск «сс».
– С ними, с тварями! – выругался Семашко и, ткнув пальцем в труп, добавил:
– Их четверо было. Если бы не гранаты, до сих пор бы, наверное, возились. Умеют воевать, сволочи!
– Все целы? А где майор? – спросил я, осматриваясь.
– Все!.. А майор там, в госпитале, – кивнул старшина в стороны кирхи.
– Это что, госпиталь у них был, что ли?
– Почему был? – удивился Семашко. – Он и сейчас есть, я там раненых видел.
– А майор…
– Там он, внутри, – пожал старшина плечами, – один из фрицев раненый внутрь заполз, майор зашёл следом и… в общем, добил он немца. А потом подобрал его автомат, приказал нам всем выйти и закрылся изнутри.
В это время из кирхи раздалась короткая очередь, а потом, через некоторое время ещё одна.
– Твою ж мать, майор! Что же ты творишь-то!.. – выругался я и скомандовал. – Старшина, надо двери открыть, навалитесь-ка толпой на неё, а то политрук со злости там наделает делов!
Бойцы навалились на двери впятером, но та не поддалась. Дверное полотно было добротное, на совесть сработанное, да ещё и обитое металлическими полосами.
– Отойдите все подальше! – скомандовал Семашко и, отступив от двери, выпустил по замку длинную очередь из своего ППШ.

Взвизгнули, отрикошетившие от металла пули, брызнула во все стороны щепа. Старшина, перехватив поудобнее автомат, примерился и изо всех сил ударил в дверь ногой. Дверь распахнулась, и сразу же, в глубине здания, раздалась ещё одна очередь, а следом за ней ещё.
– Назад! – приказал я, рванувшимся было вперёд бойцам. – Чёрт его знает, что у него сейчас на уме! Сам пойду, поговорю!..
Изнутри кирха оказалась довольно просторной: лавки сдвинуты к одной из стен, и всё освободившееся от них пространство занимали металлические кровати, между которыми валялись окровавленные простыни, одеяла, бинты и какие-то тряпки. Было видно, что помещение покидалось в спешке, и о соблюдении порядка никто не думал.
Я остановился, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку и, услышав за спиной шаги, обернулся. С десяток бойцов во главе с Семашко стояли за моей спиной. Я махнул рукой: «чёрт с вами, оставайтесь», – и медленно направился к стоящему возле кроватей майору.
Успел сделать с десяток шагов, когда майор неторопливо поднял автомат, и прежде чем я успел закричать, выстрелил, сделав короткую, на несколько патронов, очередь.
– Майор! Отставить! Прекратить! – всё-таки заорал я и рванулся к замполиту. Тот, не обращая на меня внимания, спокойно прицелился в лежащего на кровати человека и опять дал короткую очередь. Я остановился за его спиной и прошептал:
– Что же ты натворил, майор…
Замполит бросил автомат на пол, повернулся ко мне и засмеялся.
– Всё! Это был последний, – подойдя ко мне, сказал Семашко, – шестеро их было, лежачих, я успел сосчитать, прежде чем майор приказал нам выйти.
Майор уже не смеялся, он стоял, подняв голову вверх, и улыбался, губы его шевелились, как будто он с кем-то разговаривал.
– Товарищ майор! – окликнул я его, но он словно меня и не заметил, он вообще ни кого не замечал. Мне показалось, что он чего-то ждёт, вглядываясь в высокий потолок кирхи.
Обойдя меня и Семашко, к замполиту подошёл прибывший с последним пополнением молодой боец по имени Гриша, он несколько секунд внимательно смотрел на майора, затем навёл свой автомат ему в грудь и нажал на спусковой крючок.
Дёрнулся, басовито рыкнув очередью автомат в руках бойца, и майор, сделав назад два маленьких шага, словно его кто-то сильно толкнул в грудь, раскинув руки, упал на спину. Он так и смотрел вверх, улыбаясь, когда к нему подошёл старшина, опустился рядом с ним на колени и, проведя ладонью по его лицу, закрыл глаза.
– Зачем?.. – посмотрел я на Гришу.
– Я видел, как убивают раненых!.. – хриплым шёпотом ответил парень. – Видел!.. Ещё тогда, в самом начале. Я помогал в госпитале. Фашисты шли вдоль кроватей и стреляли в раненых. Шли и убивали… спокойно, не торопясь, Я слышал их голоса, видел их лица. Фашисты. Они, не должны жить. Я под кроватью спрятался. Меня не увидели. Майор, убил раненых. Он тоже не должен жить.
Вот так вот. Что можно на это ответить?! Ничего!
Я мог бы удержать его, не дал бы выстрелить, но не стал. Бойцы его тоже не удерживали, хотя и видели, что он собирается сделать. Значит, они думают так же, как и он: «Фашисты убивают раненых. Если ты убил раненых, значит, ты тоже стал таким же, как и они. Поэтому не должен ты ходить по этой земле».
Всё правильно. Логика простая и прямая как штык. В ней нет места для закоулков, в которые можно забрести и, с удобствами устроившись, поговорить, порассуждать о бытие, да поспорить о правых и виноватых. Штык он всё расставляет по своим местам.
– Семашко! – окликнул я на старшину. – С майора надо снять форму, тело вынесем за деревню и похороним в лесу. Форму, документы и планшет политрука сжечь. Да, ещё, чуть не забыл! – спохватился я, когда старшина с двумя бойцами направился к телу майора. – Тело убитого фрица подтащите к кроватям и положите рядом с ним автомат, из которого майор стрелял.
За кирхой сложили костёр из разломанных заборных штакетин, и я, присев рядом с ним на корточки, наблюдал, как пламя жадно заглатывает вещи, когда-то принадлежащие хорошему человеку. Смелому воину. Любящему мужу и отцу. Человеку, отдавшему этой войне всё! Даже собственную душу!
– Товарищ капитан! Всё сделали. Получается так, что этот эсэсовец вроде как сам своих раненых перед смертью перебил. Можем выступать, – доложил старшина и, понизив голос, спросил:
– Вы что-нибудь скажете перед выходом?
– Обязательно скажу, старшина, но не сейчас, попозднее.

Тело майора закопали в километре от деревни, в небольшом леске. Перед тем как двинуться дальше, я построил взвод и предложил почтить память погибшего от прямого попадания крупнокалиберного снаряда майора Рябова. Никому из бойцов ничего объяснять не надо было – все всё понимали. Если бы политрук вернулся с нами, его бы расстреляли за то, что он совершил, и в памяти людской он бы остался как убийца беззащитных людей. Он понёс за это наказание и умер.

Я был уверен в своих бойцах, никто из них не проговорится, и майора будут помнить как воина, погибшего на поле боя. Светлая ему память!