Алевтина Бояринцева ‖ День Валентина

День Валентина

— Хорошо, что ты пришла. Знаешь, вроде ничего особенного, но я не могу ее отпустить.
Валя, Валентин – мой давний друг. Он психиатр. Я не врач, более того, врачей боюсь. Лет тридцать назад Валя, будь он посторонним человеком, и человеком ограниченным, непременно начал бы меня подозревать. Хотя…

Я вполне безобидный и скучный судебный эксперт. Мой удел — чужие почерки, записи разговоров, отпечатки пальцев. Правда, свою работу я делаю хорошо. Бывают иногда казусы с рукописями. Смотрю на строки и не то чтобы вижу — а будто знаю человека: его странности, привычки, боль. Один раз увидела последние секунды: человека с искаженным лицом затягивала ребристая воронка. Принесли записку поздно. Поздно… Заключение написала, как положено. Следователь, дядя Саня, знал меня с детства. Я могла ему позвонить и все сказать. Больше я ничего не могла сделать. На следующий день дядя Саня сидел бледный над этой запиской. Он, старый, всемогущий, ничего не мог изменить…
— Валя, милый, Ты же знаешь, мне нужен почерк. Пусть смотрит в окно и пишет. Хотя бы три строчки: слева дерево, справа калитка, вдалеке кусочек моря… Сможет?
— Не знаю, Соня. Попробуем.
— И я попробую. Может, ничего и не получится. Где мне подождать тебя?
Валя проводил меня в свой кабинет и скрылся в коридоре.

Валька, Валька… Спокойный и трепетный. Спас столько жизней — вырвал у наркотиков, у отчаяния. А своей жизнью распорядиться не смог. Ему почти сорок. Кандидатскую бросил, когда ушла жена. Звали в Питер, но пришли его наркозависимые и сказали: «Не уезжайте». Он остался. Потом, излечившись, ушли они. Валя — остался. Такой вот одинокий верный Айболит.

Медсестра принесла маленький листок из тетради. «Валентин Сергеевич просил передать». Слушаю стук своего сердца: как шаги в коридоре, когда долго ждешь известия. На невесомой страничке — жизнь. Почерк нежный, девичий, хотя писала взрослая женщина. Ей за тридцать. Между строк всплывают черноватые круги, как от камня, брошенного в воду. Постепенно страничка начинает темнеть: темень движется от каждого уголка к центру, листок скручивается, будто его подержали над свечой.

…Надо отдохнуть секунду. Сегодня не опоздаю. Кладу лист на низкий столик. Попрошу Валю выбросить его. Не стоит хранить беду.
Айболит поскребся в собственную дверь. Вошел, сел в кресло. Глаза спрашивают.
— Валя, ты все правильно сделал. Завтра она стала бы самоубийцей. Чернота выдавливает ее из жизни.
— Почему так происходит, Соня?
— Как будто сгорел ее дом, а там осталось все, чем она жила. Душа сгорела.
— Я могу ей помочь?
— Валь, ты доктор…
— Конечно, я пойду. Но, прошу, сначала ты. Мы сделаем укол, ей будет проще говорить с тобой.
— Нет-нет. Если вы ее успокоите, ей будет проще покончить с собой. Горе держит ее на земле.
В конце длинного коридора, дверь направо. В маленькой палате возле окна сидит худенькая темноволосая женщина. Профиль на фоне оконного стекла, подсвеченного верхушками деревьев, как старинный бархатный силуэт – изящен и тонок.
— Здравствуйте, я Соня. Доктор просил меня зайти к Вам. Как Вас зовут?
Не поднимая головы, она прошептала:
— Марьяна.
— Марьяна, дайте мне руку.
Ручка — как голая веточка молодого дерева. Холодная, трепещущая. Я спрятала ее в свои ладони. Марьяна упала ко мне на колени и разрыдалась. Слава Богу. Если она доверяет слезы чужому человеку — значит, еще чуть-чуть надеется.
Марьяна плакала долго. Я помогла ей лечь.
— Хотите апельсиновый сок?
Она с удивлением открыла глаза. Не ожидала вопроса.
— Хочу.
— Я сейчас принесу. У доктора стоит целая коробка невыносимо кислого сока. Никто не выдерживает больше одного глотка.
Марьяна чуть-чуть улыбнулась и закрыла глаза.
Я снова иду по коридору. Валя, положив руки в карманы халата, рассматривает потрескавшуюся белую краску на двери.
— Дай мне стакан своей адской кислятины. Марьяна рискнула попробовать.
— Как она?
— Сначала сок.
Вхожу со стаканом. Марьяна уже спит на неудобном диване. Оставляю стакан на тумбочке, иду к Вале.
Она приехала к морю, к тебе, святой сероглазый Валентин. Она тоже — сероглазая. Вам вместе придется день за днем, по капле изживать темную печаль. Теплое осеннее море вам поможет.

История в подарок: тому, кому не хватает в жизни Андерсена

Ты, конечно, можешь не поверить, но кое-кто живет в сверкающем елочном шарике, который подарила твоя тетка. Живет там славный парень по имени Фрунзель (или просто Фрун). Этот парень — эльфолей. Именно так. Он эльф, который родился под знаком Водолея. Тебе это, наверное, ни о чем не говорит, однако тетушка сложила целую психологическую концепцию по поводу твоего знака. Поговори с ней, а я продолжу рассказ о Фрунзеле.

Фрунзель юн, у него есть славные родители и сестренка. Но семья его живет далеко, в стеклянном доме на морском причале. Почему он не с ними? Это долгая история. Так или иначе, Фрунзель живет в шаре, шар сейчас лежит в старой коробке. Ты не думай, что он там заперт и томится. В том-то все и дело, что Фрун совершенно спокойно пролетает сквозь тонкие прозрачные стеночки и гуляет в свое удовольствие. Существо он любопытное и увлекающееся.

Фрунзель любит, спрятав руки за спинку, зависнуть над чашкой с ароматным чаем и потянуть носиком. Конечно, от трепетания его крылышек чай быстро остывает. Еще он любит летать задом наперед — в надежде на какую-нибудь неожиданность. Вот почему иногда твоя рука вздрагивает как бы от легкого удара, и сахар высыпается из ложечки. Проделки Фрунзеля. Но, поверь мне, он очень, очень добрый. Просто мечтательный.

Удивляешься, что никогда его не видел? Вот тут есть один секрет. Эльфолея Фрунзеля можно увидеть только тогда, когда в высокой прозрачной вазе с сиренью играет радуга.
Однажды, устав мелькать повсюду, он уселся в ажурное колечко на шторе в чьем-то окне и задремал. Сквозь сон он услышал: кто-то плачет. Плакала женщина. Она жила одна. Сын ее был взрослым и самостоятельным. А женщину звали Элей.

Фрунзель спустился на стол, за которым она сидела. Приземляясь, слегка задел самую большую ветку сирени, и на его плече остался цветок. Эля закрывала лицо руками. Эльфик, подбадриваемый длинным солнечным лучом, отвел ее ладони в стороны.
— Не плачь, — попросил он.
В детстве Эля рисовала эльфов — на тоненьких ножках с трепещущими крылышками, поэтому Фрунзеля легко узнала. Он парил перед ней, а она смотрела на это чудо заплаканно и удивленно.
— Не плачь, — повторил добрый парень и протянул ей сиреневую звездочку.
Эля тихонько приняла ее на кончик пальца и улыбнулась Фрунзелю:
— Я и не плачу, — улыбаясь, сказала она.
Обрадованный Фрунзель совершил в воздухе несколько рискованных фигур высшего пилотажа и приземлился на салфетку.

***

Надо сказать, что белоснежные вещицы – салфетки, кружевные ленты для штор, шарфики, носовые платки – были любовью Эли.
На снегу салфетки Фрунзель исполнил причудливый танец: он замирал в эффектных балетных позах, подпрыгивал с переворотом. Каждый спонтанный взбрык Фрунзелевых ножек оставлял на белом-белом искрящийся след. К финалу танца вся салфетка была покрыта орнаментом. Он был похож на загадочный лабиринт из дорожек. Эля попробовала его распутать. На ее пальце осталась золотистая пыльца.
— Блестящий танец, — смеясь, сказала она Фрунзелю и пригласила его к себе на ладошку. И вместе они смотрели на украшенную золотистыми переплетениями салфетку.
Вечером, когда Фрун упорхнул на прохладную прогулку, Эля взяла свой белый блокнот и начала рисовать.

***

Через неделю блокнот превратился… Давай подумаем вместе, как это назвать… Альбомчик иллюстратора для неуловимых сказок? Книга эскизов художника, который придумывает рисунки для роскошных тканей? Зашифрованная повесть о бликах счастья? Пожалуй, так. С Днем рождения, приятель! С Днем появления на солнечном свете эльфа, который тебе расскажет эту повесть!