***
оно осталось, забытое, в коробке
на старой квартире,
в моих воспоминаниях
все еще полной людей, вещей и тараканов.
а потом новые жильцы
вынесли его на помойку.
у них есть свое — зачем им забытое, чужое?
квартиру продали, съехали
лет двадцать как.
вещи давно растерялись,
отданы даром,
вышли из строя,
рассыпались пылью.
люди исчезли —
кто в смерти,
кто в неизвестности
иной параллельной жизни.
умершие хотя бы не меняются,
остаются внутри,
а живые уходят так далеко,
так навсегда.
тараканов морили, морили, морили,
но они не переводились.
похоже, я увезла всех до одного
в собственной голове.
и это всё, что осталось у меня
от забытого на старой квартире
детства.
***
Миша — философ, читает толстые книги, носит старые пиджаки
живет с мамой на всем готовом, нормально, пусть не роскошно
при встрече всегда придержит дверь, поцелуем коснется руки
заказывает чай и брауни, жалуется, как же все пошло
говорит, что ему так пусто, погано и тошно
все бессмысленно и бесполезно, вот если б война,
на передовую, в окопы, вот если бы только можно
там все ясно и просто: выжил или хана
но когда где-то рядом взаправду идет война
он снова прячется в книги и уходит от разговора
он идет в любимый кабак выпить вина
улыбается грустной улыбкой: жизнь так сложна
и какого я только не молол нелепого вздора
у Лёши работа, сын, жена, ипотека, кот
все признаки счастья, покой, стабильный доход
но что-то его тревожит, что-то сердце грызет
как будто он не живет, а стоит над огромной бездной
и один из обычных дней его в эту бездну столкнет
и как только рядом разгорается пламя войны
он бросает всё и едет туда, где самые жуткие сны
оживают, грохочут, свистят, плюются железом
но и там он чувствует то же: всё пусто, бессмысленно, бесполезно
в тот момент, когда падает рядом снаряд, разрывая страхом нутро
из соседнего дома, как из раскрытого чемодана, вываливается добро
он понимает, что нельзя просто взять и сбежать на войну
война приходит сама, отнимает сына, работу, жену
но если в мирной жизни не видишь смысла, война не поможет
и он умирает, так и не разобравшись
что же его тревожит
яблоко
Который август? Яблоко упало,
как год, и десять, и сто лет назад.
И каждое, на землю пав, мечтало,
что вырастет в большой и светлый сад
с кипенью белой по весне, с прохладой,
с густой серебряной листвой.
А если из него не выйдет сада,
то станет перегноем и землей.
Оно под снегом до весны согрето,
оно не знает, станет кем, но кем-то —
росточком или травкой прорастет.
Дано навеки: яблоко и лето.
Короткий — с ветки в вечность —
но полёт.
***
время тишины, пустоты и молчания
если в горле ком, просто выпей чаю
если стало невмоготу, помычи в подушку
пожалуйся в соцсетях случайной подружке
она скажет — не грусти, все не так уж и плохо
и хорошо, что она далеко, не услышит вздоха
говоришь себе: надо просто утром встать
а вечером лечь спать
надо просто и дальше жать
на невидимые педали
где-то там тебя ждет призрачная благодать
где-то там впереди голубые дали
надо просто пройти это время
как гулкий пустой переулок
чтобы снова войти домой, поздороваться с теми
кто ждет, кто все еще любит, кого еще не спугнула
примечание:
или просто принять молчание
***
в небе летит лист
в небе летит самолет
лист поспешно суетливо
стремительно на лихих виражах
спускается вниз
самолет летит медленно
прочно опираясь на воздух
поблескивая серебристым фюзеляжем
оставляя за собой узкую белую тропинку
может быть подсказку
для других самолетов
пока они были в небе
то напомнили мне
бабушку с дедушкой
бабушка была ботаником
знала какой лист у какого дерева
собирала гербарии
латинское имя стебли цветы
дедушка чертил на листе ватмана
реактивные двигатели
и они потом становились частью
настоящих самолетов
бабушка была стремительной и резвой
быстро говорила смеялась куда-то шла
дедушка был медлительным и спокойным
все делал основательно и долго
бабушку это как будто даже раздражало
но не сильно
мне кажется мы с тобой
отдаленно напоминаем
продолжаем в дыхании
бабушку и дедушку
лист и самолет
я выращиваю комнатные растения
наконец выучила их названия
ты клеишь модели самолетов из пластика
раскрашиваешь бережно
я суетлива и вечно куда-то бегу
говорю так быстро
что сама за собой не успеваю
ты обстоятелен и медлителен
даже дверь закрываешь капитально
на замок и на совесть
мы храним в себе
бабушку и дедушку
лист и самолет
не прямо
лишь косвенно
как растаявший в небе след
тишину отзвучавшего эха
прошлогоднюю осень
как отблеск от яркой детали
сверкнувшей на солнце
***
Уже уходя, она почти незаметно
втыкает в меня две маленькие иголки.
Только щекотная горечь на языке
их выдает.
Как только за ней закроется дверь,
у меня будет выбор –
оставить иголки в теле
и долго страдать от боли
или быстро выдернуть их
и промыть зудящие ранки.
И хотя во рту еще долго будет горчить,
все-таки я смогу жить и улыбаться.
Но не смогу больше быть ей другом.
Она может дружить только с теми,
в ком остаются ее
отравленные иголки.