Ольга Балла-Гертман ‖ Моя лодка смерти сбилась с пути

Книга — таинственная, трудная, — вышедши уже пять лет назад, с одной стороны, удостоилась с тех пор совсем немногих откликов (удалось насчитать четыре рецензии: Алексея Колобродова[1], Владислава Толстова[2], Марии Лебедевой[3] и Александра Чанцева[4]), с другой — ещё до выхода на стадии рукописи была выдвинута на премию «Национальный бестселлер»[5] 2017 года. Прозаик Ольга Погодина-Кузмина, номинируя книгу, призналась, что не знает об авторе ничего[6].

Вот и правильно: тексты должны говорить сами за себя. Этот — говорит, и даже многими голосами.

Премии Гракхов не получил, он даже не продвинулся дальше лонг-листа; один из рецензентов «Нацбеста», Владислав Толстов, дал ему — цитатой из «Бесов» Достоевского — уничтожающую оценку: «…самая обнаженная, самая простодушная, самая коротенькая глупость»[7].

Всё это — очевидное свидетельство того, что неформатный текст (многотекстие) В. Гракхова не очень вмещается в общекультурное восприятие с его заготовленными ожиданиями (и дразнит его, дразнит…).

В том числе — благодаря тому, что укладывается во множество рамок одновременно, умело, и на грани пародии, и за этой гранью воспроизводя особенности слишком многих разных литературных жанров. Жанровый диапазон тут очень широк: от прозы (включая малую и ритмизованную) до лирики и драматургии, от фэнтези и притч до (грубовато-прямолинейных) пародий. (Персональный эпос? — ловит себя читатель на промежуточной догадке и тут же спешит уточнить: постэпический эпос, который связному повествованию не даётся и не требует его.)

Это многотекстие могло бы прочитываться как своего рода энциклопедия европейского литературного опыта, — но энциклопедия, так сказать, тематизированная: всё многообразие глав его работает на некоторую одну, общую тему, — просто очень большую. Чуть ниже скажем, какую. Не вмещается же он в восприятие потому, что в нём, рискну предположить, автор отваживается на нечто выходящее за пределы литературы как таковой и работающее её средствами с другими материями.

Кстати об имени автора. Русской фамилии «Гракхов», как показывает усердный поиск, не существует; по всей вероятности, это — псевдоним, зато какой красноречивый. Он сам по себе — осмысленное высказывание, часть литературного проекта. Уже с самого начала это имя отсылает читателя к Кафке, к его охотнику — или егерю, как ещё переводят — Гракху (вспоминайте сюжет, — пригодится для понимания книги в целом) и, далее, к его мировосприятию, к его догадкам (это слово кажется мне наиболее подходящим и в случае австрийского прозаика, и в случае его русского наследника-собеседника), а таким образом — к той линии европейской литературы, в которой укореняется и которую намерен продолжать. Егерь же отсылающий, в свою очередь, к тому же Гракху — образ настойчивый, он встретит читателя и в первом же тексте книги, «Der Wolf» (а немецкоязычие этого названия снова кивнёт на Кафку) — об охоте на гигантских незримых волков. (Сама незримость их — свидетельство их архетипичности. Да тут вся книга в архетипах.)

В целом книга очень напоминает старательно, успешно, но своевольно и дерзко сдаваемый экзамен по европейской (и немного русской) литературе в частности и, шире, культуре, мировосприятию вообще, — в литературе как таковой ей тесновато, и претензии её — за пределами изящной словесности.

В том, что текст изобилует, избыточествует аллюзиями, реминисценциями, отсылками, все её предыдущие рецензенты единодушны, даже когда расходятся в оценке этого изобилия. По Чанцеву (оценивающему «Странников» высоко), предшественники автора из европейцев — Франц Кафка (конечно, ближайший интонационный, оптический родственник и образец этих текстов), Роберт Вальзер; из русских — Владимир Высоцкий, Саша Соколов; Алексей Колобродов (пожалуй, симпатизирующий им) добавил в этот ряд Густава Майринка, Даниила Андреева и Виктора Пелевина. Мария Лебедева (скорее, недоумевающая) видит в его литературных предках Игоря Северянина, Михаила Булгакова, Леонида Леонова, Линор Горалик, Эдгара По, Германа Мелвилла, Чайну Мьевиля с его «странной фантастикой». А уж Борхеса с Умберто Эко вспомнить сам Бог велел (Погодина-Кузмина их, кстати, в предисловии тоже вспоминает). Чанцев заметил в книге аллюзии ещё и на кинематограф: на «Дикую охоту короля Стаха» и фильмы Гильермо дель Торо; и он, и Колобродов уловили в ней сходство с рок-музыкой.

Прямо не книга, а толстый культурный слой какой-то. (Немудрено, что «Нацбеста» не дали, — право, не всякий вместит. «Нацбест» — это общепонятное. А тут и помимо не(до)понимаемости есть от чего защищаться… но терпение, терпение, читатель, — от чего именно, узнаешь позже.)

Вот даже Толстов, представитель чтения не такого уж простодушного, какое декларирует («Дайте мне нормальную историю»[8]), на самом деле вполне искушённого, говорит в раздражении: «для их (книг такого рода. — О.Б.-Г.) чтения, понимания, анализа нужен совсем другой культурный багаж. Университетское образование, желательно филологическое. Ученая степень — опционально. Прочесть тысячу книжек, держать их постоянно в уме и понимать, что вот здесь автор подмигнул Кафке, а в этом сюжете встал и раскланялся, не знаю, с Пелевиным каким-нибудь. Все это напоминает какую-то игру с непонятными правилами». И вообще: «…у меня в какой-то момент возникло ощущение, что автор надо мной, читателем, издевается. Нагружает меня текстом, сотканным из метафор, образов, загадочных намеков и подмигиваний»[9].  

Ну есть такое, да. Но ответ на простой вопрос: зачем всё это? — должен быть всё-таки более интересным. Ради того только, чтобы всласть поиздеваться над читателем, вряд ли стоило писать так много тщательно организованных, внимательно стилизованных букв.

Скорее всего, путь вычитывания из Гракхова аллюзий, отсылок и следов влияний — да, увлекательный, конечно же, трудный, но — ложный (возможно — намеренно устроенная автором ловушка-обманка). Пошедший по нему зайдёт в тупик.

Что до игры (и само это слово, и отсылка к правилам, неотделимым от идеи игры, неспроста встретятся нам и в рецензии Марии Лебедевой: «…игра, правила которой изначально не оговорены и придумываются по ходу»[10]), то да, она с непонятными правилами. Нельзя исключать, что они не вполне ясны и самому автору. «…перед такими книгами, — признаётся Толстов, — я как читатель чувствую себя беззащитным»[11]. Подозреваю, что так и задумано: чтобы воздействие на адресата-реципиента было сильнее, надо снять (сломать) ему защиты. Гракхов старается. Впрочем, нельзя исключать и того, что для самого автора книга с неясностью её правил — тоже признание в некоторой беспомощности.

Вспомним персонажа, у которого автор заимствовал имя, — охотника Гракха, не принадлежащего ни жизни, ни смерти, наблюдающего извне и ту, и другую. «…отчасти я жив. Моя лодка смерти сбилась с пути, одно неправильное движение руля, одно мгновение невнимательности лодочника, один отвлечённый взгляд на мою прекрасную родину, — я не знаю, что это было, я знаю только, что остался на земле, и с тех пор моя лодка дрейфует по земным водоёмам. Так я, желавший лишь остаться в родных горах, скитаюсь посмертно по всем странам света»[12].

Все герои многонаселённой книги, если всмотреться, — именно таковы. Они умирают — но их лодка смерти сбилась с пути и отправилась во что-то непредсказуемое. (А вдруг все эти безлунные странники — по крайней мере, некоторые из них — вообще один и тот же человек, предстающий нам — и самому себе — во многих обликах?)

Уж не странствие ли это в посмертных пространствах европейской литературы и культуры (оттого и безлунное: луной, не говоря о солнце, тамошняя ночь не освещена), не прочитывание ли её с немного потусторонних позиций?

Вполне, кстати, возможно. Нарушу задуманный порядок рассуждений, проговорюсь о собственной гипотезе в отношении «Безлунных странников»: каждая из составивших книгу «вещиц» в отдельности и все они вместе призваны свидетельствовать о том, что известная нам доселе, привычная нам и обжитая нами картина мира завершена (не работает), и настало время создавать другую. А предыдущая сможет послужить нам материалом, просто уже потому, что другого материала взять негде.

Неудивительно поэтому, что у персонажей — как будто узнаваемые лица, у сюжетов — как бы знакомые очертания, но все они — не то, чем кажутся, у них другое значение.

Ну да, перед нами — в первом приближении — метафизическое суждение. Обратим также внимание на то, что все эти разножанровые, разнообъёмные, разнотематические на первый взгляд «вещицы» складываются не в сборник, но в цельность существенно более плотную и связную. На это автор указывает подзаголовком книги, который лишь видится парадоксальным: «роман». Значит — сквозной сюжет (совокупность таковых), — не обязательно наблюдаемый глазом.

Сквозные мотивы «вещиц» и общие их персонажи (вроде, например, не раз появляющегося профессора Джонатана Д. Доингли) дают понять, что все эти тексты — фрагменты единой ткани и, следуя друг за другом, образуют одно, связное в своей разорванности, повествование. Последовательность их не случайна, но подчиняется некоторым принципам, — и в последнем тексте книги (конструкция-то выстроенная, сколь бы ни казалась хаотичной) всё повествование получает некоторое разрешение, а может быть, и прояснение.

И вот что это во втором приближении: персональный — амбициознейший — онтологический проект.

Внятных положений у этой онтологии нет, — одни только догадки, прозрения сквозь разрывы в ткани (повествования, существования).

Ведущая тема этого романа — устройство мира. Авторская его версия, личная космология и космогония, — возможно, в становлении, в нащупывании. Для этого нащупывания и нужна разноформатность «вещиц»: чтобы с разных сторон, в разных модусах и тем объёмнее и точнее. (В рамки теоретического, логически упорядоченного трактата укладывать рано — не вызрел ещё.)

Во всяком случае, все эти тексты несомненно представляют, во-первых, один и тот же мир — на разных стадиях его существования, от ранних (история Офэла) до самого конца, во-вторых — мир, отличный от нашего на уровне самих принципов его организации. Именно эти принципы — то, что объединяет все «вещицы» как разного уровня догадки о них.

Это мир с альтернативной мифологической, детально продуманной космогонией (изложенной отчасти в давшей книге название повести «Безлунные странники»: «Когда 21 архангел строили нашу планету, сначала в центр её был замурован этот священный сосуд, а уже вокруг него накрутили магму, базальты, граниты, пески, сады, холодные горные реки, поля, поля, поля. В то же время к точке центра — её назвали точка ноль — были оставлены проходы, довольно узкие и не очень прямые. Эти проходы имели 21 выход на внешнюю поверхность шара, и каждый из них носил имя одного из архангелов-строителей»[13]. Да там и ангельский сонм иначе устроен. И у чаши Святого Грааля в нашей версии реальности была другая история), с альтернативной географией (представленной, в частности, там же, — понятно, что нет большого смысла отыскивать в знакомых нам пространствах города Тёмный Источник, Гранит или Царск, а также рассказанный в отдельной «вещице» Североград), с альтернативной физикой (яркий пример которой — творящееся на планете Имя), но, пуще и куда непривычнее того, — с альтернативной метафизикой: самыми, самыми общими принципами мироустройства, априорными заданностями. Как совершенно справедливо подметила ещё Мария Лебедева, «бинарные оппозиции (в традиционном своем понимании) практически не встречаются в мире Гракхова»[14]. Истинно так: во всех без единого исключения «вещицах» у добра и зла нет внятной выраженности — или, вернее, они легко переходят друг в друга, а ещё вернее — два (почти один) лика одного и того же. В этом мире есть сакральность — но нет её источника, сакрума. В этом мире нет спасения — или, вернее, оно — один из обликов погибели.

Мудрено ли, что не вмещается в восприятие, — мы не на том воспитаны.

Гракхов проводит метафизический эксперимент, пуская читателя пожить в созданном им мире, осмотреться, освоиться. А заодно пишет для этого мира его литературу. Вот весь этот постэпический эпос. Чтобы нам легче было там ориентироваться.

________________________

[1] http://www.natsbest.ru/award/2017/review/novoe-proniknovenie-veshej/
[2] http://www.natsbest.ru/award/2017/review/v-grakhov-bezlunnye-stranniki/
[3] https://prochtenie.org/reviews/28876
[4] https://postnonfiction.org/descriptions/И-ты-дышишь-разноцветьем/
[5] https://книгобоз.рф/news/premiya-natsionalniy-bestseller-semnadtsatiy-sezon/
[6] http://www.natsbest.ru/award/2017/review/novoe-proniknovenie-veshej/
[7] http://www.natsbest.ru/award/2017/review/v-grakhov-bezlunnye-stranniki/
[8] http://www.natsbest.ru/award/2017/review/v-grakhov-bezlunnye-stranniki/
[9] http://www.natsbest.ru/award/2017/review/v-grakhov-bezlunnye-stranniki/
[10] https://prochtenie.org/reviews/28876
[11] http://www.natsbest.ru/award/2017/review/v-grakhov-bezlunnye-stranniki/
[12] Перевод Анны Глазовой. https://vladivostok.com/speaking_in_tongues/kafka8.htm
[13] С. 222.
[14] https://prochtenie.org/reviews/28876