Выход второго романа и свидетельства идущей работы над третьим — это прекрасный повод, который нашла Ольга Балла-Гертман, чтобы внимательно расспросить Галину Калинкину об устройстве её книг и вообще о корнях, ориентирах, принципах и смыслах её литературной работы.
Ведущая тема этого романа — устройство мира. Авторская его версия, личная космология и космогония, — возможно, в становлении, в нащупывании. Для этого нащупывания и нужна разноформатность «вещиц»: чтобы с разных сторон, в разных модусах и тем объёмнее и точнее.
Видно, что автор ещё в стадии становления — и что это становление бурно. В этой первой маленькой, очень концентрированной книжечке заметно, конечно, множество следов узнаваемых влияний — воздействия авторов, во многом определившим поэтическую динамику XX века.
Игорь Силантьев — профессиональный, искушённый филолог: доктор филологических наук, автор нескольких монографий (и ещё по крайней мере одного поэтического сборника — «Жизнь легка», вышедшего в «Языках славянской культуры» в прошлом году). Поэзию Силантьева такой интеллектуальный опыт определил, пожалуй, в единственном смысле: в том, что, как заметил автор предисловия к сборнику Валерий Тюпа, он избрал для своих поэтических высказываний редкостный размер: тонический белый стих («привычным
Процесс чтения — седьмое чувство света, тот способ общения с вокруг существующим номинативом, что всегда присущ разуму человека.
Становились ли постепенно примерами неразборчивого неаккуратного почерка? Оставляли ли отпечатки ладоней в прибрежном песке у неспешной речки?
Не тело, сколько бы тут о нём ни говорилось, — сквозная и настойчивая тема книги, но нераздельность жизни и смерти, память как несогласие вопреки всем очевидностям отпустить ушедшее и ушедших, страстное желание телесно проживаемого бессмертия всего и всех.
У Матевосяна вообще немного нечеловеческое — надчеловеческое — зрение. Родственное всему живому, дышащему и растущему. Люди и звери, населяющие матевосяновскую прозу, могли бы жить когда угодно.
За всеми невыносимостями романа, однако, наименее всего бросается в глаза то, что прежде прочего он – дерзкая попытка универсальности.
Вот Владимир Коркунов в рецензии (Homo Legens, номер 1, 2019) на «Время сновидений»* Ольги Балла пишет, что автор задушила в себе поэта. Её проза помнит это. Она похожа на то лелеемое Токарчук повествование, которое осуществляется и овеществляется изнутри как извне. Балла вырастила в себе философа. Очевидец увидел, ребёнок испытал, взрослый примирил. Толчковые мысли воспоминают свойственную им изначальность, превращаются в сдерживающий течение сплав вставленных в слова
