(18+)
До встречи с тобой я думал, что самые счастливые люди — нерожденные.
Если можешь не дышать — не дыши.
Совет от высших сил
Сон
Я открыл глаза и увидел звездное небо. Несмотря на то, что чернота небес едва пробивалась сквозь голубую звездную сыпь, было по-зимнему темно. Я медленно приподнялся и понял, что лежу на плотном снегу. Холодно не было. Единственная крупная звезда оторвалась и неоновым голубым шаром покатилась вниз.
Я был одинок в этом темном безмолвии. Каждая клетка моего организма была одинока. Я проживал во второй раз этот дьявольский момент, когда каждый из нас вынужден покинуть лоно матери и сделать первый самостоятельный вздох. Мы еще не знаем, что это навсегда. Нам еще никто не объяснил, что с этого момента придется заслуживать любовь. Но мы уже ощущаем первый ужас отторжения и криком пытаемся отпугнуть неумолимую силу, выталкивающую нас на свет божий. Мы видим металлические ножницы, беспощадные лампы светят и светят, жалкое тельце беспомощно дрожит, ощущая холод всей кожей. И мы кричим в надежде остановить садиста, обрезающего пуповину и возможность вернуться.
Первый виновник наших будущих бед найден. То, что мать испытывает в этот момент блаженство, мы приписываем нашему с ней первому знакомству. О том, что обрезающий дорогу домой не виноват и мать спокойно перегрызла бы пуповину и без посторонней помощи, мы узна́ем много позже. А может, и никогда.
1
Наше путешествие подходило к концу. Я люблю подводить итоги и не забываю при этом заботливо обманывать себя. Поэтому и в этот раз выводы в моей голове текли привычным полноводным потоком.
Первое умозаключение было подобно огромной волне, какие бывают, собственно, только в океанах. Она медленно накатывала, и я погружался в медовый рай самообмана: «Какое счастье, что я ее встретил! Если бы не она… Другая никогда бы не согласилась на эти безумные путешествия!»
Вторая волна была поменьше и не такой тягучей: «На мое предложение заехать на остров драконов она радостно закивала и даже захлопала в ладоши. Золотые волосы, золотой характер! Милая, добрая моя Майя…»
Мое время истекло — маленький сиреневый дракончик проснулся и зашипел в моем мозгу: «Ее волосы похожи на искусственный пух желтого цвета. Глаза смотрят настороженно. Безгубый рот она искусственно кривит в фальшивой улыбке».
Капля волны, бывшая некогда медовой, со стуком упала и покатилась.
«Тебе невыносимо слышать ее голос — поучительный тон заставляет вспоминать о небольшом топорике, который всегда лежит в твоем рюкзаке. Ее маленькие глазки в тени низкого лобика… Она смотрит всегда настороженно, а в привычной обстановке из этих глаз льется безмятежная серая глупость. Ах, как она велика́! Нет, вели́ка в своей необъятной пошлости!»
Я опять увидел блестящий топорик.
«Замолчи!!!» — беззвучно заорал я, чтобы не разбудить Майю.
Дракончик ядовито заулыбался и приластился ко мне. «Уже можно, она тебя не слышит!» — ласково прошептал он и протянул мне фиолетовый iPod и наушники.
Музыка застигла врасплох, и я перестал дышать. Недостаток кислорода вызвал яркие круги, перекрутившие пространство, и я полетел в зеленый туннель, ставший без перехода фиолетовым. Радуясь отсутствию света, а значит, и конца туннеля, я радостно вертелся, зажав уши двумя руками. «Так я удержу музыку, и мне не придется возвращаться обратно», — каждый раз тайно надеялся я.
Внутренний огонь — еще один подарок Прометея людям. Слепил из глины человечков и решил одарить каждого божественным теплым светом. Полые внутри, они воспротивились такому опасному для многих подарку. Ведь пламя может сжечь, попади оно в неверную среду. Так рассудили люди и оказались правы. Без пламени в сердце жить оказалось намного проще и удобнее.
Я был наивен, как несчастный Прометей. И «награда небес» не заставила себя ждать — я, изголодавшийся по сексу, встретил Майю и принялся с усердием вводить в нее не только мой член, но и божественный огонь. Прометей получил в награду за свои лучшие побуждения известно что, ну а я… Со мной боги затеяли игру поинтересней, чем обычная боль.
2
Мы с Майей отличались ото всех. И это доставалось нам непросто. Чтобы доказать, что мы особенные, пришлось пойти на некоторые жертвы. Первое, что выделяло нас, — веганство. «Мы веги!» — заносчиво объясняла Майя всем гостям на семейных праздниках, радуясь возможности подчеркнуть нашу самость и добиться специального меню. Я, конечно, продолжал тайно покупать сосиски на заправках. Наша пищевая инакость скоро перестала злить моих родственников, а мне надоело выметать крошки с сиденья машины после секретных булочно-мясных оргий по пути с работы домой.
Пришлось придумывать иное отличие, которое в меньшей степени мешало бы моей жизни. Новая идея показалась мне забавной, и я даже увидел в ней реальную перспективу улучшения нашего с Майей питания, не говоря уже о приобретении особой степени избранности. После небольшой словесной обработки — я называю это активацией мотивации — Майя записалась на курсы, пропагандирующие очень сложную и потому непопулярную систему питания. Причастность к ней дала Майе полное право… носить широкие цветные ситцевые штаны. А мне… мне не дало ничего, поскольку моя тайная, подспудная мечта, что курсы послужат спичкой для Майиного внутреннего пламени, не осуществилась. Подруга по-прежнему оставалась равнодушной к готовке, и мы, как и прежде, каждый день заказывали пиццу и китайскую еду в ресторанчиках.
Сам я считал, что все в этом мире взаимосвязано и еда постепенно превращает нас либо в изысканных индивидуалистов, либо в обычных молодых людей, поедающих всевозможные химические соединения, не задумываясь о влиянии различных энергий на наши тела и души. Я не настаивал на внутренних изменениях Майи. Ценен лишь тот огонь, который возникает сам по себе, из внутренней душевной искры. Похищенный и присвоенный — только обжигает и приносит боль. И чем я лучше Прометея, в конце концов?!
Я уставал от череды дней. Все, что было для других жизнью и целью, для меня было серым и безжизненным. То, что считалось грязным и больным, возбуждало мою фантазию и заставляло мечтать. В ночном — истинном — мире не было места ни друзьям, ни девушкам. И, естественно, Майе. В дневном мире была ложь, притаившаяся внутри меня. Лишь ночью она от меня отделялась. В темное время суток я грел свои самые мерзкие фантазии. Иногда я представлял, что Майя проникла в этот сумрачный мир и познакомилась со мной по-настоящему.
Раньше, когда ненависть к ней была еще остра и клокотала во мне, я тешил себя сладкими картинками. Мне нравилось представлять, как будет смотреть на меня Майя, когда расскажу ей о моей страсти к боли, любви к фекалиям, о том, как я люблю мочиться на жирный выбритый лобок толстухи-проститутки, как я, поротый мальчишка, мастурбировал от запаха моей матери… Однажды, когда тембр Майиного голоса в очередной раз вывел меня из себя, я не выдержал и сказал ей наяву, что мечтаю попробовать ее сладкую попку (вот уж правда, мерзкое словосочетание, но таков уж он, ее мир: полон прилагательных и уменьшительных суффиксов). Сполох ужаса, промелькнувший в ее уверенно-тупом взгляде, подарил мне злорадное чувство победы над ней, пусть всего и на пару секунд. Но ее слезы и мои долгие извинения быстро стерли это сладостное ощущение.
Наблюдая за тем, как Майя аккуратно раскладывает лепестки мертвых роз из супермаркета на нашей постели и зажигает золотые свечи, демонстрируя мне свою задницу, я обычно мечтал о том моменте, когда она захрапит. Это означало, что я смогу открыть свой ноут и найти горько-сладкие приправы для моего изысканного блюда, уже булькающего на костре лжи в моем воображении.
Так мы протянули до годовщины свадьбы. Идея отправиться в путешествие на драконий остров Майе очень понравилась.
3
Мы прилетели на остров, и мне стало спокойнее. Предчувствие скорого погружения в глубокие воды всегда помогало мне справляться с дневным светом и сюсюкающей Майей, то и дело норовящей прижаться ко мне. Особенно старательно она изображала страсть в момент нашего разговора насчет аренды лодки. Господи, чего бы я не отдал в этот момент за отсутствие супруги! Один мой взгляд на красивую нагую островитянку вверг меня в состояние, предшествующее тому болезненно-сладостному моменту, который я переживал лишь во время длительных ночных ментальных оргий, соучастником которых был заляпанный спермой планшет.
Пока я с напускным холодным вниманием слушал мягкий голос аборигенки, в моей голове уже заработала дьявольская кухня. Я видел островитянку лежащей на розовом песке, чувствовал, как моя рука ощущает тепло ее совершенно беззащитной передо мной вагины.
Ложь была тут как тут, костер разгорался. И вот уже моя голая королева красоты почувствовала этот огонь, и я увидел, как ужас заволок ее наивный детский взгляд.
В этот момент я услышал знакомое кваканье и обнаружил себя идущим к лодке. Я потратил много времени на то, чтобы внушить Майе, что совершенно равнодушен к красоте других женщин. Но по-прежнему наталкивался на ее недоверие. Потому она и висла на мне всякий раз, когда на меня нападало желание при виде красавиц. Я приучил себя не раздражаться по этому поводу. Ревность Майи была единственным свидетельством ее природной женственности, а демонстрация права на обладание мною вызывала у красоток чувство жалости ко мне. Что я тоже всегда с толком использовал.
Мы решили провести ночь в подвесных гамаках на палубе лодки. Я очень устал и, как мне показалось, даже не успев закрыть глаза, принялся досматривать давешний сон.
Сон /продолжение/
В какой-то момент я понял, что я не один. Вокруг меня вдруг задвигались темные фигуры мужчин и женщин, безмолвных, как и я, одиночек. В абсолютной тишине они медленно, но уверенно шли в направлении падающей звезды. Я автоматически зашагал вместе со всеми. Слева от меня внезапно выросла огромная фигура ящера. Он был раз в двадцать выше всех нас, но страха к нему не было. Он упорно двигался вместе с нами в сторону звездного шлейфа, тянувшегося за неоновым шаром. Едва коснувшись линии горизонта, он вдруг рассыпался на тысячи золотых шариков, которые взмыли обратно в небо. Я ощутил незнакомое до этого чувство тепла в области груди. Золотой огонек размером не больше светлячка в ритме slow motion спускался с неба прямо в мою руку, которую я почему-то послушно выставил вперед. Шарик стал расти и, достигнув моей ладони, идеально совпал с ее размером. Мое тело наполнилось теплом и радостью.
Так я впервые в жизни познал любовь. Не выпрошенную или грубо взятую, не обоснованную ни красотой лица, тела, ума или души. Это была та единственная любовь, которая имела великий смысл, ибо оказалась дарящей и берущей, не знающей человеческих обид и ревности. Я громко и открыто засмеялся от счастья и понял, что люди, которые находились рядом со мной в этот момент, испытывают то же самое. Мы, избранные космосом, стояли в темной снежной долине и чувствовали, что теперь неважно, что и кто находится вокруг. Все, что нам нужно, — внутри нас. И так будет всегда.
Мой неожиданный сон подарил мне неизведанные до сих пор ощущения, и я вдруг открыл для себя значения всех тайных знаков, над которыми раньше лишь тихо посмеивался. Даже Майя не вызывала привычного утреннего раздражения. Чувство предвиденья шептало мне, что после такой ночи меня ждет особенный день.
Я завел лодку, и мы величаво, словно викинги, двинулись по волнам навстречу знаменитым драконам.
4
Тихий восторг, поселившийся после ночного видения в моем теле, истерзанном изнутри и здоровом и ладном снаружи, позволил легко перенести наше водное путешествие к острову. Увидев берег, я неожиданно ощутил знакомую дрожь в области груди. Будто легкие волны подымались из паха к сердцу. Но это не было обычным предвестником похоти. Даже легкая пародия на нее была немыслима, если поблизости находилась Майя. Другая благодать снизошла на меня — дрожь предвиденья. «Сегодня случится освобождение!» — кричала моя темная душа.
Нас не обманули — этот остров принадлежал только ящерам. Пока нам объясняли некоторые правила посещения, я заметил, как темное бревно, лежащее метрах в десяти от нас, зашевелилось. Рейнджер пригласил пройти через высокие деревянные ворота — в дом драконов. После первого знакомства с ними в присутствии аборигенов мы получали право на свободное перемещение по острову.
Ворота неожиданно бесшумно закрылись. Ящер лежал неподвижно и казался черным на фоне розового песка. Слуги рептилии из местного населения выстроились полукругом по обе стороны от нас. Внезапно я услышал музыку. Колокольчики ласково перекликались, звучали все громче, тяжелый бас потек по земле, и я почувствовал знакомую дрожь в паху. Комодский дракон вдруг открыл глаз. Майя восторженно взглянула на меня и приложила палец к губам. Моя нежная девочка, какой же она еще ребенок! С ее точки зрения, я мог закричать от восторга. Ящерица, закованная в чешуйчатый панцирь, перевела взор на Майю. Она радостно захихикала, и я прошептал ей на ушко: «Он хочет тебя проглотить, даже он…» Темный глаз закрылся. Мне стало неуютно, волна одиночества захлестнула меня. Будто варан комодо мог услышать мои истинные мысли, разделить мои темные страсти и одобрить мои желания, связанные со смертью. До этого момента казалось, что мне не нужно ничье одобрение. Выяснилось, что нужно. Я почти жалел, что не могу лечь рядом с ящером и остаться навсегда в розовом песчаном круге. Покидая дворец дракона, вдруг услышал свое имя и быстро оглянулся: темный глаз был открыт и смотрел прямо на меня.
Дракон скучал так же, как и я. И, видимо, разделял мое непреодолимое тайное желание.
По совету местных жителей мы поехали на другой остров. Наслушавшись рейнджерских легенд, мы захотели увидеть драконов, свободно снующих по острову в огромных количествах и готовых к селфи с туристами. Я с детства умею предвидеть, но скрываю это. После того, как мать вышла из себя после моего очередного предупреждения и пригрозила поркой, я понял, что эта моя тайная способность очень раздражает людей. Но все детские страхи, перешедшие со временем во взрослые фобии со всплесками садомазохизма, не извели этой моей способности ощущать колебания волн еще до наступления шторма. Поэтому, подплывая к острову, я на всякий случай переложил свой топорик из рюкзака в специальный внутренний карман летней куртки цвета хаки.
Драконов было двое. Но я видел лишь одного. Это был их план.
Пока я пытался найти самую выгодную позицию для селфи, не переступив при этом круг, очерченный рейнджером, ящер тихо лежал, не поводя глазом в мою сторону. Я быстро сделал штук двадцать фотографий и отошел от дракона. Вдруг странная нервозность охватила меня, и я отвел глаза от мобильного. Темная тень приближалась. Я отбросил телефон и одновременно выхватил из кармана топорик. Удар получился странный. Реакция ящера оказалась быстрее моей — острие топорика вошло в его башку чуть ниже левого глаза неожиданно легко. Комодо остановился, со страшным рыком поднял голову и посмотрел на меня снизу вверх. Я не двигался. Его взгляд парализовал меня и лишил возможности продолжения боя. Толстая чешуя свисала почти до песка. Под ней, вместо кровавого месива, я вдруг увидел сложную металлическую конструкцию фиолетового цвета.
Лиловый дым тонкой струйкой пополз в мою сторону, превращаясь в темно-фиолетовое облако. Я уловил легкий запах сухих водорослей и ощутил, как дым этот входит в меня, обволакивает изнутри, как неведомая ранее энергия расползается теплой пульсирующей массой по моим членам. Это было похоже на ощущения ночного чудесного сновидения. Я вдохнул глубоко и растворился в фиолетовом облаке.
5
Ты — моя религия,
Секретными чернилами писанная библия.
Заветы твои грешные мне исполнять предписано,
Идти путями темными сквозь призрачные линии…
Мыслей не было, как не было и привычных забот. В голове крутился текст любимой песни, из сердца будто вылетали во все направления тысячи теплых стрел. Вдруг я понял: по-настоящему хорошо мне никогда не было до сего момента. Это могло означать только одно — я умер.
«Ты не умер», — эти три слова остановили песню в моей голове. В ту же секунду я услышал знакомый шелест волн и ощутил, что стрелы кончились и тепло поступает снаружи. Я открыл глаза и чуть не ослеп. Оказалось, что я, голый, лежу на розовом песке и лишь солнце в зените видит мою одинокую фигуру. Я быстро сел. И увидел его. Дракон тоже смотрел на меня. Страха не было.
Вдруг зазвучали его мысли. Его мысли — внутри меня. Они сопровождались картинками. Это было похоже на фильм с субтитрами.
«Солнце еще спало, ветер тоже. Я лежал на розовом песке, лениво наблюдая за ней одним глазом. Не замечая меня, она мягко толкнула доску и поплыла легко, будто не касаясь бирюзовой воды. Гармония ее тела, дымчатого рассвета и легких волн пробудили мой голод, — дракон замолчал и сдержал улыбку, услышав мой внутренний вопль. — Нет-нет, я не тронул ее. Я был сыт и мне не хотелось напрасной боли».
Мне удалось унять дрожь и глубоко вздохнуть.
«Мне ни к чему ненужная смерть, — продолжал Дракон, — ведь я убиваю только по жизненной необходимости, — он вздохнул и немного приподнял веко. Сиреневый взгляд мягко прошел сквозь меня. — Я ведь не так плох, как вы, люди, — съехидничал Комодо. — К тому же, смерть случится и без меня». Позднее я часто вспоминал эту фразу, но тогда не увидел ничего важного в драконьих предсказаниях.
«Ну да ладно, я к тебе с предложением. Хочешь, подарю тебе чудодейственный iPod? И ты сможешь в любой момент вырваться из земной реальности и полетать с нами», — он сказал это легко, будто лишь от меня зависело, получу ли я заветный мультимедийный проигрыватель.
«Что даст мне этот полет?» — обратился я мысленно к Дракону.
«А вот что», — ответил мне ящер, и наушники оказались в моих ушах.
Музыка, прекрасная музыка захватила меня, и я перестал дышать. Недостаток кислорода вызвал яркие круги, перекрутившие пространство, и я полетел в зеленый туннель, ставший без перехода фиолетовым. Радуясь отсутствию света, а значит, и конца туннеля, я радостно вертелся, зажав наушники обеими руками. Какая потрясающая музыка! Какое блаженство! Я лечу! Я абсолютно свободен!
Мои мысли заскользили в привычном хаосе. Самые смелые мечты вдруг захватили меня, и я представил, как буду каждый вечер надевать наушники и ускользать в лиловую страну волшебных звуков. Да что там вечер — возьму и улечу навсегда! Я тупо заулыбался от своих мыслей. «Что я могу дать тебе взамен? У меня ничего нет», — обратился я к Комодо и вдруг заметил, что ящер, хоть и расслабленно прикрыл глаза, не смог скрыть своего напряжения. Мой вопрос был услышан.
Сиреневый дракон ласково посмотрел на меня и улыбнулся. От этого непривычного движения его острый зуб прорвал десну, и капля яда повисла серой жемчужиной между челюстями. Комодо снял каплю лиловым когтем и выудил из себя пробирку. Мы оба смотрели, как капля повисла на стекле и не хотела падать на дно. «У тебя есть то, чего нет у меня… — прозвучало в моей голове. С этого момента картинки исчезли и перед глазами опять оказался реальный розовый пляж и бирюзовые волны. — Я освобожу тебя от лжи. От возможности лгать. А ты получишь навсегда волшебный сиреневый iPod и наушники, — дракон перевернулся на спину и забил хвостом по песку. — Я заберу твою ложь. Навсегда».
Слова Комодо меня озадачили. Я смотрел на него и чувствовал себя Майей в момент наших семейных разборок — глупо. Такая смешная — мизерная — цена казалась нереальной. «Ты хочешь получить мою ложь? Я готов», — легко согласился я. Дракон стал бледнеть и превратился из темно-сиреневого в лилового. Это хороший знак, почему-то подумалось мне. Раздвоенный язык приветливо дернулся и исчез.
«Ты согласен? Ложь полностью исчезнет из твоей жизни. Она покинет тебя навсегда. Тебе придется остаток жизни провести с одной правдой. Ты не сможешь лгать и самому себе. Я обязан тебя предупредить».
Ах, если бы я знал… если бы я только знал!
Я часто вспоминаю это мгновение… Если бы я мог предугадать тогда последствия моего быстрого и радостного согласия… Но почему-то именно в этот момент способность предвидеть витала где-то далеко от меня.
6
Наш последний день на острове мы решили провести на заброшенном пустом пляже. Я поглядывал на рюкзак, где лежал iPod, и мечтал о скором полете в лиловый рай. Майя настояла на том, чтобы мы взяли напрокат две доски, и теперь я очень радовался ее настойчивости. Мы скользили по волнам, страха не было, гравитация исчезла… Я чувствовал себя легко и свободно, несмотря на понимание беспощадной силы, таящейся под моей доской. Это было так похоже на полеты под музыку, подаренную мне драконом.
Все шло по моему плану, пока Майе не захотелось красивых фотографий на розовом песке. После нескольких неудачных попыток сделать секси селфи — так это называлось на Майином языке — она решила использовать меня как фотографа. Я нехотя согласился, не подумав, чем это может для нас кончиться.
Ее обнаженное тренированное тело выглядело особенно притягательно в бирюзовых волнах, и я прыгал вокруг с телефоном, стараясь уберечь его от брызг. Майя била ногами по воде, подпрыгивала, выныривала и медленно поправляла волосы, томно глядя на меня. Наконец мы выбрались на берег и легли на теплый песок.
— Ты меня любишь? — уверенно глядя на меня, задала она свой привычный вопрос.
И я вдруг понял, что не могу произнести свою стандартную ложь. Я молча смотрел на Майю, которая, зажмурившись, вертела головой, подставляя лицо солнцу.
Когда мне было лет восемь, я оступился, выходя из автобуса, упал и налетел грудью на бордюр. Удар был сильным, и на какое-то время я потерял возможность вздохнуть. Я помню уродливые лица с перекошенными от страха ртами, легкий туман и желание закричать. Но будто кто-то наступил железным ботинком мне на горло так, что я не мог даже пошевелить губами. Тогда я впервые наяву ощутил взгляд смерти. Она смотрела мне прямо в глаза сквозь орущих людей, суетившихся вокруг. И на секунду мне показалось, что только она сможет меня спасти. Лишь ей подвластна моя судьба, и именно она решает, глядя на меня сейчас, — быть мне или не быть. Смерть, а не все эти бесполезно столпившиеся вокруг меня напуганные люди. Вернувшись домой, я рассказал о происшествии матери. Я не ожидал, что она начнет вслушиваться в мои слова и даже сдвинет беспокойно свои тонкие брови. Это очень вдохновило меня, я всегда искал ее участия. Иногда она, жалея, даже прижимала меня к себе. Я жадно вдыхал ее специфический запах, надеясь, что она этого не замечает. Но в тот день она просто потрепала меня по плечу и сказала: «Не страшно, просто ты ударился солнечным сплетением». С тех пор в моем сознании образовалась еще одна странная связка: удар — солнце — смерть — не страшно.
Вот и сейчас на моей груди словно стоял металлический ботинок. Я заметил, что Майя уже не улыбается, а с вызовом смотрит на меня. Каждая минута моего молчания делала ее взгляд все более растерянным. Она повторила свой вопрос. Я промолчал. Вдруг она отодвинулась и тихо сказала: «Это все из-за той островной бляди, да? Я все видела, и сейчас, и раньше, и всегда — все, все, все-о-о-о-о…». Последний звук «о» она растянула, от этого движения Майин рот превратился в дыру, и она вдруг стала похожа на тех людей, которые пытались меня оживить при ударе в солнечное сплетение. Она резко вскочила, и я автоматически уставился на мягкие мешочки ее грудей, жалко подпрыгнувших от этого движения. Я растерялся. Впервые в жизни для меня стала очевидна голая правда — в образе голой вопящей Майи. Мне вдруг сделалось смешно. Моя неуместная улыбка привела к новому потоку оскорблений в мой адрес и в адрес всех женщин, когда-либо встречавшихся на нашем жизненном пути.
Это было похоже на нескончаемый камнепад. «Майе надо дать выговориться», — мысленно сказал я себе, привычно делая вид, что держу ситуацию под контролем. На этот раз трюк не сработал: я вспомнил, что потерял возможность обманывать и самого себя. Мне оставалось лишь наблюдать за гримасами ее красного потного лица с черной дырой рта, все время меняющегося в размерах. Тонкие желтоватые спиральки волос облепили ее щеки, на лбу блестел, как утренняя роса на холодной траве, пот. Как часто мы, выбежав из палатки, бегали босыми по этой траве, и потом я трогательно вытирал капли росы с ступней Майи!
Она уже не кричала, а захлебывалась слезами и глубоко вздыхала, отчего ее маленькие обвисшие мешочки смешно колыхались. Слезы текли и текли из ее запавших глаз. Или это был пот?
Вдруг я почувствовал что-то знакомое. Этот взгляд я видел лишь однажды, но узнал бы из тысячи. Смерть смотрела на меня сквозь Майю. «Это не страшно…» — спокойно проговорил мамин голос. В голове возникла знакомая цепь ощущений: солнце — смерть — не страшно. Я должен был сделать что-то еще, и все станет на свои места. Удар — и пазл сойдется. Эта мысль меня успокоила. И я потянулся за рюкзаком.
7
На этот раз топорик вошел ровно, хотя я почти не целился. Он торчал у Майи во лбу, и я почувствовал, что смерть наконец-то перестала сверлить меня взглядом сквозь вытаращенные в последнем удивлении глаза Майи. Неуклюже распахнув обе руки, она продолжала стоять и смотреть на меня. Через несколько секунд колени ее подогнулись, и она упала лицом в песок.
Удар — солнце — смерть — не страшно. «Оказывается, дар предвиденья, как и склонность к садизму, перешел ко мне по наследству от матери», — подумал я. Страхи исчезли, все стало на свои места. Ведь страх — это следствие лжи. А лгать я был больше не способен.
При падении Майи топорик вошел довольно глубоко в ее череп. Я стал зачем-то его вытаскивать, из раны потекла кровь. На металле остались мелкие кусочки костей и еще какой-то красноватой кашицы из ее головы. Зачем-то я достал из рюкзака бумажный платок и, протерев топорик, швырнул его далеко в кусты. В руке осталась бумажная салфетка со следами крови и кусками черепа Майи. Я подумал и положил салфетку ей на лицо. Как сказал рейнджер в день нашего приезда, драконьи желудки все превращают в белые груды фекалий, которые потом валяются по всему острову.
Покончив с Майей, я достал из рюкзака iPod и лиловые наушники. Они мягко вошли в ушные раковины, проигрыватель свободно болтался на сиреневом шнурке у моей груди. Драконы неподвижно лежали метрах в десяти от нас. Уже взлетая, я обернулся и увидел, как они окружают Майю. В эту же секунду надоело дышать и яркие круги мягко втянули меня в лиловый туннель.
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
