YUliya Kokoshko0 2

Юлия Кокошко ‖ Возможное

 

***

Как бронзовы поступь и шкурность
вечерних волов,
ревущий их слог —
кто первый оглох?
Рога их — медянки и кудри-ракушки,
примеченный вороном кумпол!..
Как тянутся рябь и ехидство ослов —
и всхожесть из многих углов,
на платьях из скупки
секутся секунды,
из глотки текут сазандары…
Как в ближней наводке мордато,
а дальше извилисто скопище вьючных чинов,
чья персть — на фуфу перевязанный сноп
в кольце чемоданов
и в драной четверке сандалий,
на темени — блюдце с луной…

Едва умалятся деревни небес
и птица-другая увязнет в резьбе,
так снова судачишь,
кто нынче свезет многосольную ночь —
архары и буйвол, сапожник, портной?
Одеты в косицы мимозы
из втоптанных в долы огней,
на спинах их — бисмарки и фуриозо —
растопленный гнев:
опять ни дурак, ни патриций,
никто в лоботрясах
не скомкал постылой доктрины,
не сдул извалявшийся миропорядок!

И ищут по карте,
на чей околоток низринуть свирепую кару —
за то, что пришлось вместо пылких даров
волочь сюда этот кухаркин покров!

 

***

Поручение хуже присевших на темя вранов,
этой быстролетящей брани,
в общем, шляпной модели «Черный прямоугольник» —
в дольних промыслах зафрахтован
общепитом (красноокий свекольник,
оплывшая клеем свиная голень,
или чисто горох, подбитый ветрами
и прочие клевера),
балансируя под которым,
исполняют арию «Клевета».

Порученья девушке голове —
котелки и тарелки с крабом, перо вразвес —
расходящиеся от крупной и неусыпной
мысли кольца,
вазы, фляги вина, лукошко
с плодоносной ссылкой к саду и урожаю —
или к ссылке,
и поцелуй бабуле Р.: червонный конус…
À propos! — об ужасном…

Порученье субботнему свету и шагу:
самоотреченье и послушанье,
чад окраины, распря пытливых чад —
кто барон, а кто шляпы — олухи зевограя,
что потеют в обществе и горчат…
И над полем, не то над толем —
кукурузник, а может, страстной четверг,
или голос: — У аппарата!..
Вы ко мне писали, не отпирайтесь!..

Поручение ударенью:
закоптелый прямоугольник — дверь
из особо неповоротливых деревьев,
тише умиротворенья и ниже скрапа,
выхлебаны ручки, лычки, награды,
шрамы, звон, имена и…

Поручение тишине: ледяная.

 

***

Передайте, пожалуйста, мальчику — между тех
светозарных столпов лета, что ораторствуют
птичьими голосами и растут буквой Виктория
и полубуквой Падающая Башня, между часом
восстания с колен — и удалением в пустыню, между
кормлением блудных животных — и кормлением огня,
между часом презрения к металлу — и металлическим
голосом, между говорливой водой, настрогавшей
себе каяк-ручей, и вершиной лета, примеряющей
широкополое облако с синим бантом, —
будьте добреньки, передайте малому нечаянный
интерес — эту крупную пуговицу от плаща
безыменника из селения Не Болтай, кто торчал
здесь у изгороди, обернув ее на леворукую сторону,
с садовой на острожную, и оставил пальцы…
хоть кто-то и отжимал их от прутьев и тащил
смотревшего за собой. Но если у дарителя
дурная репутация, тогда пуговицу принесло
теплым течением…

Пусть мальчик нашьет ее на одежду, как медаль
или звезду, и никогда не замерзнет. Пусть
закладывает ею страницы чтенья — и истории
станут одна счастливей другой. Бросит в вазу
с цветами, и не увянут утверждать — срезанную
красу природы. Или накрошит вместо соли и сахара
в кашу — и тарелка раздастся втрое и превратится
в ложбину, в расселину, в котлован…
Можно пользовать пуговицу как часы, хотя неясно,
как движется время — по часовой стреле или
вперехват… Пуговица надменна — и не завела
ни царапины, чтобы сдать ее за стрелу или
за назначенный роковой час… Не то ветер
пересыпает себя из горла в другое?
Но, скорее всего, это — компас.

В самом деле, у пуговицы четыре амбразуры:
одна обращена на восток, другая — юг, третья…
ну и так далее… словом, в четыре измерения.
Возможно, это не пуговица, а крепость.
И пока мальчик держит ее в кулаке —
всегда будет прав.

Или, наоборот — в ее обернувшихся, на свою беду,
подзорных трубах полыхают взоры тех, кто
присматривал за мальчиком — из дальних
сторон, где в этот миг осыпалось солнце и
по-южному порывисто стемнело, так что
наблюдатели стали неразличимы…

Никто не утверждает, что в какую-то бойницу
попала пылинка — и тучи пыли, и осколки…
И что иллюминаторы слепы, как Павлиний
или чей-то еще глаз на лопатках бабочки…
как инспектор, за сто тысяч не заметивший,
что школу грозится склевать петух Червленое Перо.
По крайней мере, если поднести раковину,
пардон, пуговицу к уху, услышишь голоса
обожателей недоросля — и их советы ему на будущее…

 

***

Младшие в утро свиньи —
выбросились из горловины
черной туземской жженки для деловитых,
свойства, норов, букет и пенная бахрома —
на центровую из табуна бумаг,
столкнув стремянку подписей и печатей,
выправив буквы в скакучих шатий
на африканских холмах.

Вторые козни из пополудни:
некто ютящийся в вечной отлучке,
отлившись по пояс в вышних балконах,
давний окопник, уже — толковник
с кульком обличений и поучений:
в этой централи, не балующей свеченьем,
с закатного поля подгоревшей,
проглатывающей встречи,
что ни нота в окне — меняющей время,
что ни дух харчевни… но не начертан —
переход для воскресших!
Посоленный большак, сухопутье,
и не встанет им стол под каждым листом,
под зубчатым и под пурпурным!
Месяц С. просеивает за томом том
скитаний, восстаний, содействий, литаний,
и листы улетают из сей читальни —
фатальны, летальны… делайте ставки!

Третьи скорби: желтый фургон
аварийной службы, разинув горн,
нахлестывает в обгон
и везет с собой на прицепе
вороха несчастий:
образцы, зарисовки, протекция и расценки,
догоняйте и угощайтесь!
И, пустив любезность из берегов,
расплескивает свое зацепистое везенье
на каждого, кто глазеет…
Ладно, ладно, вот вам на зелье
и желтенького — на шемизетку.

 

***

À propos, недоброжелатель, конечно, тайный,
шлет мне ворох корреспонденций:
на степенные феномены обихода
без зазрений и церемоний, вдруг
нападают ссадины, трещины, в их сердечник
ввинчивается холод,
безыдейность, скабрезный хруст,
проступают чужие штампы…

Кавалер недоброжелатель
невообразим, как моя обратная сторона:
не сидят ли на этой глади горящие письмена?
А не то вторая физиономия — клык из стали
и клацает на идущих сзади,
или жаждет ласки и строит глазки?

Мой недоброжелатель мне предначертан
черным палом магии и ночных кочевий,
расходящихся половин теченья —
и ссылает алавастру нашего сердца
сколы, ссадины и насечки.
Лик же его подобен розе-окну,
но вперяет в идущих мимо не глубину,
а собрание горних черепиц,
верховную, островерхую пыль
и вскипающий на углях
и продернутый через полночь шлях,
уместный более в журавлях…
О, смогу ли от него отлепить
не седьмой, так хоть сотый взгляд?

 

 

 

©
Юлия Михайловна Кокошко — родилась в Свердловске (Екатеринбурге). Окончила филологический факультет Уральского гос. университета им. А.М. Горького и Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Работала на Свердловской киностудии, корректором в газете и журнале, лаборантом в университете. Премия Андрея Белого – 1997 г. – за прозу. Премия П.П. Бажова – 2006 г. за прозу. Автор 5,5 книг прозы и 2,5 книг стихов, сценариев к 4 док. фильмам.

Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.

Loading

Поддержите журнал «Дегуста»