***
Запах снега с уличной брусчатки
Из окошка на слепом ветру
Дополняет ауру осадка
Кофе, выпитого поутру.
Ключ в замке. Неслышно запереться,
Слушать звуки дома и покой,
И ещё неровный синус сердца
В клетке между грудью и спиной,
И баюкать тихий свет фавора,
Сущего повсюду и нигде,
Словно утонувшая Матёра
В восковой непрошенной воде.
Словно еле слышный голос песни,
Что тайком присутствует с утра.
Что смолкает.
И сейчас исчезнет
В завитках персидского ковра.
***
Умерший лёд становится водой
вином перебродившим
в почве
как вести в голубиной почте
внутри природной мастерской
Умершая звезда становится золой
слетающей подобно паутине
сухою радугой в сухой пустыне
бессмысленной
и золотой
Умершая мечта становится виной
сегодняшнего дня перед вчерашним
пропажей в отделении багажном
саднящей раной
свежей болевой
И эта ненадёжная волна
что меньше берега и даже
меньше моря
сама себя в перетекании вторя
к метаморфозе приговорена
МОСКВА
Столпотворенье глаз. Лубянка, «Метрополь».
Планета москвичей, старинного народа.
Их речи проросли в единую глаголь,
Их души из суглинка внеземной породы.
Вот этот дом с угла и арка со двора,
Здесь продавались в долг без фильтра сигареты,
Сутулились фигуры серые с утра,
А дворником была внештатно Лизавета.
Они несли пургу, фантазию, полёт,
Их вечно под землёй на бесконечность больше,
Их помнит клетка лифта, лестничный пролёт,
И вечен звук шагов уставшей почтальонши.
Отсюда в страны света плоская земля
Стартует от Тверской, с гранитного аканфа,
И привокзальный шпиль, как мачта корабля
Транслирует моря, не выпитые Ксанфом.
***
у царя мидаса золотые руки
он наполнил внутреннее море золотыми рыбками чтобы
утешилась зарёванная статуя царицы нефертити
чей краткий день неуловим
чтобы
она изумилась златопенному пению воды
чтобы её развеселил
его фригийский колпак
у царя мидаса золотые руки
он хотел вызолотить тёмную материю ночи
под ближней небесной сферой
но в лике статуи было так много известняка
что росток улыбки не мог пробиться через кристалл
кальциевой соли
а звёзды старого неба хотели растворяться только
в позолотах ранних утр
и если по-прежнему была темна вода во облацех воздушных
значит
это кому-то было нужно
***
С момента когда вольтова дуга
Соединила альфу и омегу
И чуждые проснулись берега
Двумя цветами глаз в огне и снеге,
С тех пор все сказки мира об одном —
О жизни, о начале и пределе,
О том же, о чём плачут за окном
Осинники, чьё племя поредело,
И с ними плачет плакальщица ночь,
Склонившаяся у секундной стрелки,
И сонным обмороком отгоняет прочь
Ночное пенье газовой горелки,
И, кокон в коконе, слетают сны о снах,
В них есть былое, вброшенное в завтра,
И остров в ионических морях,
И чайка в акваториях эскадры,
И быль, растущая из вечного сейчас,
Из небылицы альфы и омеги….
И светлый глаз,
Что любит карий глаз
Без всяких сказок
об огне и снеге.
ПРОГУЛКА
— Смотри, как скоро гаснут небеса.
Вон там звезда, а там ещё вторая.
— Никак, ты в них нашёл осколок рая?
Смотри, не прогляди глаза.
— А я читал, что рай не в небесах.
Мне мама закачала на планшет.
И новый будет в классе нам предмет…
Там рай был на востоке, на краю земли,
И там, наверно, было море, корабли…
Но ничего про море в книге нет…
………………..
«А ты подрос.
Твой мудрый и смешной ответ…
А, впрочем, не смешон и сам вопрос.
А я не думал. В жизни не пришлось.
Да что ни говори…
Не так уж и давно к нам в гости дед Мороз….
А вот, уже, смотри…
Ты начинаешься, а мне за половину.
Ты уже знаешь про войну и про дельфинов,
Про Гарри Поттера, про хоббитов и джинов,
Ты маг и гений своего компа.
И скоро в твою жизнь завалится толпа…
Дай Бог, чтоб небу твоему не погрустнеть.
Вообще, чтоб не отвадили в него глядеть…»
И двое в сумерках. Как Пат и Паташон.
Одни на улице. Уют чужих окон.
Черны на тёмно-синем провода.
Пора уже домой.
К себе на край земли…
К себе домой..
Туда…
И третья зажигается звезда.
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
