Екатерина Вихрова ‖ Не хочу бояться своего сердца

***

Такие две разные композиции, оказалось, об одном.
Сначала я вспомнила только Павла, в поиске по слову «Играй». И вдруг рядышком выпало — «Никогда не играй». Ого, думаю. Прям как вся моя жизнь. А оказалось, что обе о том — «Не бойся».

Я в последнее время люблю сидеть на футбольных трибунах и смотреть фильмы, или слушать музыку. На арене осени. Под открытым небом.
Тишина-то какая на вечнозеленом поле, совсем другая его жизнь, моя любимая — изнаночная, та, что близко. Там можно слушать дождь.
И я не хочу бояться своего сердца. Мне так тепло от его детства.

***

Сегодня я шла. И все звучало внутри: хочу упасть в кленовые листья, хочу упасть в кленовые листья.
А листья так красиво падали. Они летели, срывались с веток, украшали подстриженные шарики кустов, как елочные игрушки. Листья летят так долго, и мой взгляд за ними. Один лист кружится, кружится, упал — и с ветки взлетела птица. И… Я не могу насмотреться и насладиться. Это их танец. Их вальс и полет. Они падают как звезды и как снег. Они падают на реку и плывут, как лодки, неспешно и. И вот один из них прибился к краю пальто, такой живой и понимающий. И мы уже вместе смотрим на этот вечер.
Желто-персиково-алая рябина у дома, у оранжевых окон. А я хочу упасть в листья.
Через ограду шаг и легла на эти листья. Смотрю в небо. Сквозь лимонно-морские звезды. А листья падают на меня. И звезды. Какой-то погребальный мотив. И на мой рюкзак их за минуту насыпало с горку. И так грустно, что рядом нет человека, который просто поймает эту волну, и, руки раскинув, с разбега плюхнется в этот мягкий ковёр. И чтобы смешно, не грустно. И я резко встаю. И — прохожий спрашивает: «Опа! С вами все в порядке?» а у меня с рукавов, шапки, рюкзака слетают листья и улыбка такая, вот неудержимая, плывет. И я отвечаю: «Со мной все хорошо сейчас». Недоумение: «хорошо??» да (ведь только что решилась на такую странную непонятно-детскую и детски-простую мечту)) конечно, конечно. Только я потеряла ориентацию в пространстве и спрашиваю: «А где метро-то?» и другой прохожий с большими сумками подхватывает: «Идите со мной, я в метро как раз». И спрашивает: «недавно в городе?» да вообще не так уж недавно, но признаться в своём топографическом неловко и соглашаюсь: «недавно, а вы?» а он говорит: «вот сколько мне лет, столько я в этом городе. А вы на какую станцию?» «Я на Восстания», — отвечаю, — а вы? «-» а я сначала на Большевиков, а потом до Всеволожска семь километров». Всеволожск… Я уже слышала об этом городе. Я с ним соприкасалась. Там архивы одного знаменитого археолога. И не только. А никогда не была. И что-то родное в этом слове откликнулось, знакомое.
Отвернулась пополнить подорожник, и человек растворился в толпе. А мне хотелось сбежать по эскалатору вниз, и я сбежала, второй раз в жизни, как с ледяной горки. Хотелось сказать: «Возьмите на память листик, такой красивый — янтарный с изумрудной кромкой». Если бы я умела писать музыку, я бы её и писала ради таких моментов — случайных, живых и грустных, грустных до невозможности и нужных душе.

***

Душа поёт
Поёт.
От таких прогулок тихих.
От вглядывания в маяки, от рыб, у которых есть свой собственный свет, от янтарных бочонков света над мостом (фонари такой формы), от аллеи лип и бегущих по зонтику теней, и бегущей по каналу листвы. Проплывают целые стаи жёлтых листьев, будто рыбы.
Я вдруг вспомнила: осенью бывают закаты, и зимой, и весной.

***

Сны
остаюсь совсем без связи
И мы встречаемся с Ирой.
Я не знаю ни её подъезда, ни квартиры, ни окна. Я подхожу к парку, взлетают голуби. И вслед за шелестом крыльев оборачиваюсь и пробую тайное, о чем говорят в книгах святые, о какой-то неуловимой иррациональной связи, перекличке душ. Я спрашиваю, и даже не сомневаюсь: «Ты меня почувствуешь?»

«Когда я буду прогуливаться рядом, вы, наверное, меня почувствуете», — говорил Александр Сергеевич, заглянув однажды в лавру. И вот запало.

И вдруг вижу (через дорогу смутно, едва уловимо): Ира машет, машет мне рукой. И я не верю — это какой-то сон, мираж. Тёмное окно, там силуэт. Кажется или нет? Как будто смотришь на отражение фонаря в пруду.
И машу-машу в ответ тоже (духа Тарковского ощутимость).
И вот встречаемся глаза в глаза. И она удивляется: «Ты совсем без дождя? Как же ты совсем без дождя?»
И садимся в трамвай и едем в дождь.
В парке целуются голуби. Так открывается мир зазеркалья. Думаю: ого, вырывают еду друг у друга, голодные. Но оказывается — влюбленные.
И мы оборачиваемся, а птицы снова целуются.
Медленно и хорошо. Я сначала ничего не вижу. А потом зрение возвращается. И я вижу чёрные ягоды с щупальцами осьминога, ювелирные мельчайшие капельки дождя на листьях — то матовых, то отполированных.
На яблочной поляне пробуем яблоки: горькая сладость и вязкость хурмы. И одна яблоня вдруг с двумя стволами — здоровым и полым, пустым, вместо ствола — одна кора. Мы поднимаемся взглядом к вершине — ярчайшие зелёные листья. Почти безжизненный ствол дал ветви с изумрудными листочками. Как такое возможно? А ствол — как русло пересохшей реки. И по нему струится дождь.
Ива приютила под кроной огромные жёлтые грибы, словно летающие тарелки.
Деревца с медными солнечными стволами и сбрасывают тонкий слой коры, прозрачный, как скотч. Я тоже, я тоже сбрасываю кожу и беззащитна. И только музыка пусть протекает сквозь, как река.
Вдруг — алые берега. Усыпанные кленом. И крупный клевер глядится в реку. Под мостом она практически пересохла. Мы спускаемся вниз и идём по руслу реки, под водой.
Сон второй

***

Человек с виолончелью спешит в 74-й автобус. Как же это забавно наблюдать. Вспоминаются картины Пикассо, где люди носят дома на спине. И — успевает. И я — успеваю рассмотреть этот профиль сквозь стекло — маленький школьничек, оказывается, и такая громадная в футляре виолончель. Как люди носят музыку в себе и на себе. Навечно.

***

А все-таки грустно, и так щемит-щемит сердечко по-осеннему.
Пропустила пассажира к окну и выпустила. И два раза сказал мне «спасибо». А я отвечаю улыбкой из состояния такой-такой грусти.
Маленькая забавная ситуация. И отзывается.
А большое пугает и ломает.

***
Танец листьев — как гадание по книге,
Предсказанье бури снеговой.
Хоть ещё тепло, и свет тончайший,
И тень ложится кружевом
Ажурным
На стены и дороги,
На встречные стволы.
На стол и подоконник
И на руки мои.

Но гляжу на эту бешеную пляску
На асфальта малом пятачке, как в воду —
Там мираж зимы. А здесь — почти что лето.
Только шепота кузнечиков не слышно.
Только курточку накинуть бы на плечи.
Даже легкий возглас птиц — умолк.
И слышнее — сердце светофора,
Металлическое сердце светофора —
Вдруг отчётливо и резко
Прозвучало в тишине.

Ну а кошки все ещё вальяжны и нежны,
Тянут мордочки к цветам последним.
Долго, долго наслаждаясь ароматом,
Негою кошачьей кутая, как шалью.
Я замираю, я любуюсь…
И вдруг иду — вслед за осенними котами
И вновь тянусь — к своим цветам,
Что тянут звезды золотые
К почти прозрачным небесам.