***
В.
Все переулки, гаражные тупики,
сломанные качели на гнутых ножках
выпитые стаканчики, личные дневники
с «Сектором» и Шакирою на обложках
Все эти «алгебру дашь списать?»,
все эти мамины «в девять дома как штык», —
всё это будет громко под ним орать,
всё это будет биться под ним впритык.
Все выпускные, весь этот первый раз,
все медляки и кассеты от группы «Звери» —
всё это входит прямо в меня сейчас.
Бог — это только то, для чего я верю.
Мой-то Господь прячется за гараж.
Мне не пятнадцать, мне не опять за тридцать.
— Слушай, какой тут год?
Он отвечает:
— Наш.
Просто наш год,
Просто всё повторится.
***
стеклянный, оловянный, деревянный
хрустальный, цинковый, какой-нибудь ещё
к ним приходили люди с фонарями
и предъявили очень личный счёт
им в позвоночник забивали сваи
иглой цыганской штопали глаза
и увезли в бесчувственном трамвае
кондуктор не нажал на тормоза
любой молящий о последнем шансе
готов башкою биться об косяк
не уходи, Жакопушка, останься
давай еще хоть раз по пятьдесят
***
готовая к предательству стоишь
пуская корни в новое пространство
как будто этот космос только твой
но также и освоенный другими
зловещий месяц смотрит из-за крыш
как ты себе опять меняешь имя
вокруг лежат бескрайние поля
какого-то маркиза карабаса
что рисовал палатинский пейзаж
но сам в палатинске ни разу не был
здесь светится серебряный гараж
за ним стремянка просится на небо
а вот ещё подумай про сирот
про всех сирот казанских и канзасских
не двигайся и дай им рассмотреть
тебя из тёмных слуховых оконцев
пока растёт как желудь чья-то смерть
и радуется завтрашнему солнцу
индейский август утром воцарит
но мгла плитой пока легла на город
каким тебя сработали кайлом
что ты вот так торчишь гвоздём невбитым
и что в твоей опавшей голове
зачем в ней столько стёклышек неясных
пока всю ночь валяется в траве
железная заколка для несчастных
***
я бинтую стула злую ножку,
ставшую последним рычагом
в кухне из распятого окошка
сладко пахнет смертным пирогом
прячут тайну волглые канавы,
и садовым сплетням вопреки
по субботам умирают травы,
выросшие в поле у реки
путь в закат для ласточек недолог
как недолог курам путь в ощип
помнит мой нетрезвый вертебролог
верит твой укромный зеленщик
чёрная подлунная карета
знает список спящих адресов
ты меня накроешь до рассвета
стёклышком разобранных часов
пусть тебя с утра не одиночит
во вселенной мы не мы одни
белые фарфоровые ночи
чёрные шпинелевые дни
***
Ей-Богу, просто сумерки богов.
Смотри, какое небо — это вряд ли
хороший признак. Тягостные капли
бьют по косой в предчувствии снегов.
Твой дом теплоспасителен, когда
он окружён периметром артерий —
всю ночь журчало что-то в батарее.
К тебе идёт огромная вода.
Ну а чего ты, собственно, искал
в свои слегка за мкадом и за тридцать,
где на тебя, желая подкрепиться,
огромный космос повернул оскал,
всей бездной грозно всматриваясь в то,
чем ты себя считал до той минуты,
пока мы все не вышли на плато —
смешные и чумные лилипуты, —
и в каждом бьется собственный резон.
А вот тебе, к примеру, подорожник,
он исцеляет внешне и подкожно,
но погоди, пока что не сезон.
Цепляйся за борт и слегка живи.
Грядёт финал, и ты — его подельник.
А так хотелось ясности в крови —
суббота, воскресенье, понедельник.
***
и под вечер я сама или кто
надевает без застёжек пальто
и походкою — не лунной — земной
тяжело плетется вдруг в овощной
потому что лучше так, чем никак
хоть на улице кромешный дубак
кто-то прячется в кустах у ларька
если что, то пусть не дрогнет рука
потому как или здесь, или там
получу однажды я по мозгам
может встали бы на место мозги
А пока — в башке не видно ни зги
я гуляла бы с тобой или с кем
или с тем, кто не имеет проблем
а такого в мире нет, оттого
буду снова я гулять в одного
только как бы на душе не скребло
знай, что мне невыносимо светло
потому что я живу на звезде
под Челябинском, в Москве, или где
***
недетская площадка в темноте
уключины антенн и в небе окна
дожди уже настолько тут не те,
что я, пожалуй, даже не промокну
здесь хор над нами ангельский молчал
здесь август наливался тёмным соком,
чтоб было чем запить твою печаль,
о, Финист не совсем мне ясный сокол
по ком ты плачешь? ляжем на кровать
и завершим беспутное кочевье
нас будут синим всуе поминать
Тишковская посадит нам деревья
как хорошо, что ты не идиот
как хорошо, что в сумке контрабанда
нас пьяный Чемоданов отпоёт
лаванда моя горная лаванда
ушедшие прозрачны до поры
пришла людмила в платьице особом
нас дико искусали комары
пока мы шли по кладбищу за гробом
но ты разлил в стаканы — будем жить
пока звезды нам дворники не дали
и чёрный ворон погодил кружить
ты говоришь: «Смотри, какие дали!
пока ещё я смугл, золотоглаз,
уехать бы под этим новым небом
в тот город, где никто не знает нас»
и я смеюсь и спрашиваю: «Мельбурн?»
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
