«Бегемот» в гостях у о. Александра Парусникова
В подмосковном Раменском состоялось поэтическое мероприятие «”Бегемот” в гостях у о. Александра Парусникова». Событие произошло в доме расстрелянного в 1937 году священника о. Александра Парусникова, и состояло из двух частей (точнее, из трёх, если считать завершившее вечер общее чаепитие).
Сначала слово было предоставлено хозяйке дома Александре Викторовне, внучке о. Александра. Она рассказала историю семьи и дома, поведала о трагической судьбе о. Александра и его детей — «лишенцев», о том, как его потомки только в конце 80-х, когда были открыты некоторые архивы КГБ, узнали, что с ним на самом деле произошло, узнали про Бутовский полигон. С тех пор они посвятили свою жизнь служению памяти о священномученике. Причём, служению деятельному, подвижническому — не просто найти и сохранить то, что возможно, но и рассказать, обсудить, поделиться, найти единомышленников. В том числе открыть свой дом для встреч, подобных этой.
Во второй части состоялось выступление восьми поэтов, авторов арт-проекта «Бегемот Внутри». Поэтов, отличающихся друг от друга буквально всем, чем только могут отличаться поэты. У меня даже возникали сомнения в самой возможности сочетания столь разных голосов без явного диссонанса. Ещё более невероятным представлялось сочетание экскурсионной и поэтической частей программы, вроде бы совершенно не связанных друг с другом. Но именно это произошло — никакого разрыва между рассказом хозяйки дома и чтением стихов не было, так же как не было диссонанса между выступлениями разных авторов. Стихи органично продолжили рассказ, разные голоса сочетались друг с другом, как в разговоре (собственно, этот разговор продолжился в третьей — неформальной — части мероприятия, на общем чаепитии).
Итак, выступили: Михаил Щербина, Валерия Исмиева, Ольга Кручинина, Андрей Ивонин, Николай Милешкин, Александра Самойлик, Елена Кукина, Борис Колымагин.
Отбирая тексты для выступления, авторы следовали рекомендации организатора встречи (Николая Милешкина) — по возможности, отобрать стихи с «духовным» содержанием, а уж как они последуют этой рекомендации (или не последуют ей), оставлялось на усмотрение каждого. Казалось бы, «духовность» — довольно шаткое понятие, к тому же истёрто так, что трудно избежать иронических коннотаций. Тем не менее, дух дышит, где хочет, в том числе, в любом поэтическом слове, если оно искреннее. В этом смысле можно говорить о том, что каждый из выступавших представил своеобразную духовность, обозначенную его именем, но связанную неким образом и с традиционными формами.
Так, стихи Николая Милешкина, по его собственному определению, все так или иначе связаны с христианской тематикой — либо напрямую, либо будучи апокалиптическими. Это немного (само)ироничное определение, но оно отражает нечто важное в его стихах, представляющих собой философские размышления/наблюдения, схваченные как бы на лету и запечатлённые в поэтических образах, в одной — двух строчках.
«Обветшалая могила / на заброшенном кладбище/ вечная память / имя стёрлось» — безусловно, это христианские стихи.
Подобная же внимательность присуща и творчеству Бориса Колымагина («сегодня во мне совершалось движение, похожее на вдевание нитки в иголку, с неизменным промахиванием — не туда…», хотя церковь и молитва явлены в его поэзии и эксплицитно, в образах («птица пролетела или тень её / пятница страстная, крест, небытиё»).
О стихах Андрея Ивонина представлявший его Николай Милешкин сказал, что они «светлые» — пожалуй, это главное, что определяет «духовность» его почти песенной лирики, в большей степени чем её религиозная тематика («Бог, природа, космос, небо <…> говори со мной»).
Духовные истоки творчества Валерии Исмиевой тоже, в основном, христианские; в строгой архитектуре её стихов эти истоки не выражены явно, но как бы наполняют многоуровневые метафоры. Небесное и земное совмещаются в одном образе «И лик Твой, Мария, не гаснет / в бедном окладе дверном». Живое и здешнее возводится к космическому, а неживое оживляется метафорой и говорит («здесь все мертвы, но камню рот свело / предродовой горячкой прорицанья»).
Стихи Ольги Кручининой пронизаны ощущением божественного присутствия во всём творении, в них само творение славит Имя Господне («ты ухом к земле припади / и слушай вдох травы, перегноя и всяких железных недр / и всякий кулик споёт по тебе кадиш»), и автор/читатель тоже там присутствует: «мышиную, волчью, собачью и мало ль чью / ты жизнь проживаешь, и это лишь часть тебя».
В сюрреалистических текстах Михаила Щербины, поэта из Раменского, просвечивает то, что можно назвать духовностью атеистической рефлексии — размечающего внешний мир и созерцающего себя индивидуального сознания («я оставил на размокшей парте / мел и прутяные корабли…»).
Поэзия Елены Кукиной исполнена духом христианской любви. Вот стихотворение про то как, её бабушка перед смертью пытается не забыть какие-то слова, номера телефонов, повторяет их снова и снова, «35-70-90, да? — так говорила моя бабушка перед смертью <…> я то знала что нет, конечно, / не 35 и не 70, а хотя бы / «Господи, сохрани и помилуй». / Видя бабушкино отчаяние, / не сказала» — здесь, как мне кажется, схвачена самая суть христианства.
Или наивная поэзия Саши Самойлик (это особенная 12-летняя девочка, она пишет носиком в планшете) — разве это важно, что её стихи не о Боге, а вовсе о котиках? («Моя любовь к котикам неизменна / в том числе к лошадкам») Они же все равно о Боге…
В общем, при всех различиях выступавших авторов, в их текстах прослеживался некий объединительный принцип отбора. Но всё же главное, благодаря чему это событие не распалось на отдельные составляющие — выступление Александры Викторовны Фомичёвой (о чём я уже писал). Именно её рассказ создал пространство, в котором читали свои стихи поэты, и это пространство было овеяно духом места — дома священномученика.
Кульминацией её выступления была пауза в рассказе — безмолвная демонстрация записок на папиросной бумаге, отправленных о. Александром из Таганской тюрьмы, в которой он провёл около трёх месяцев до расстрела. Он уже всё знал и не надеялся выйти живым, в этих записках он прощается с родными. Но при этом в них нет никакого отчаяния и ненависти, только слова веры (на всё воля Божия) и любви. В 37-м году у тех, кто попал под жернова большого террора, не было никакой надежды, не было возможности хоть какого-то сопротивления, не было даже возможности открыто исповедовать перед смертью свою веру — перед кем и где исповедовать? В фургонах «хлеб», в которых их везли из тюрем на Бутовский полигон, на расстрел? Стоя на краю рва в ожидании пулемётной очереди? Под бульдозерами, заравнивающими эти рвы? Нет, там уж не было никаких слов и некому было их говорить. Это апостол Павел мог «говорить дерзновенно» перед царем Агриппой, а в 37-м «с той стороны» не было никакого царя — только бездушная машина, а перед машиной дерзновенная речь, как и любая другая, невозможна.
Последними словами о. Александра были именно эти слова, написанные на клочках папиросной бумаги, это были тихие слова веры и любви, обращённые к близким. В этих записках жил дух, выраженный в слове, и мы, передавая эти записки по кругу, приобщились к этому духу и напитались словом как хлебом. Глядя на эти записки, я вспомнил «веяние тихого ветра» («глас хлада тонка») из 19-й главы 3-й книги царств, что именно в нём будет Господь, а не в буре, не в землетрясении и не в огне. Ведь тогда и вправду была и буря, и землетрясение, и огонь — но не в них был Господь, а был Он вот в этих записках со словами любви. Именно это тихое веяние утренней прохлады дошло до нашего времени, и преобразило пространство дома о. Александра Парусникова. Так, что в совершенно разных голосах слышалось созвучие. Спасибо организаторам, участникам и — особенно — принимающей стороне, Александре Викторовне и Дарье Фомичёвым.
Сергей Родионов
«Бегемоту Внутри» ― одиннадцать!
Территория советской поэзии при жизни никем никогда не изучалась. Неподцензурная её часть занимала самый темный угол и была доступна только сталкерам от литературы, которые что-то знали о квартирниках и публичных выступлениях запрещенных авторов. Неподцензурная мысль блистала как молния в ночи. Выглядела празднично и пугающе.
Что-то сверкнуло над нами!
Что-то сверкнуло, чему б это быть?!
С острым концом и двумя сторонами,
Что-то сверкнуло, и нет его — ыть!
(Андрей Туркин)
Экспедиции для освоения затерянных территорий возвращались с грузом неведомых, зашифрованных смыслов. («Алмазный мой венец» Валентина Катаева или искаженные волей неведомого искусственного интеллекта как в романе «Голубое сало» Владимира Сорокина.) Художественный вымысел или боязнь огрести, — мы так и не узнаем, зачем редким публичным исследователям была нужна та самая иероглифика вымышленных имён, кличек, намёков.
Николай Милешкин и его супруга Елена Кукина ― фантастическая пара. Поэтический тезаурус этих людей безбрежен. Семь сотен авторов, хороших и разных, и неподцензурных в былые времена и подцензурных сегодня находятся в надёжных руках. Арт-проекту «Бегемот Внутри» одиннадцать лет. В программе вечера — поэты и прозаики.
Поэт Михаил Гундарин читает свои стихи, автор и исполнитель Александр Левин представляет творчество Владимира Строчкова (1946—2023) под музыку. Поэтическая перспектива, уходящая в прошлое. «Очарованный странник в очках набекрень». «Помню, в детстве была у меня шоколадная лошадь <…> / Я рыдал безутешно, но ел её вместе со всеми». «Баловался в классах, / курил в уборных. / Вырос умным, сильным, / быстрым, ловким, / хитрым, подлым, подлым, гад, подонок». «Знать, осталось немного, недолго, / и томит ощущение долга». «Отвали от меня. Отвали от меня. Отвали».
Пронзительное выступление Владимира Коркунова. Он представляет сборник документальной прозы «Монологи» слепоглухих людей. Это истории о пограничных состояниях, о том последнем, что эти люди видели и слышали в своей жизни. Рассказ Ирины Поволоцкой: «Всё началось через несколько дней после моего пятилетия, мама из кухни позвал.а и я не отозвалась, она думала, хулиганю, и наказала меня. Тогда меня в первый раз наказали за глухоту. Помню, потом, в коридоре поликлиники, она плакала, обнимая меня. Мне было плохо там. А плач мамы пугал, я прижималась к ней и тряслась. Ещё в три года я научилась крутить диск телефона, и когда слух уходил, я звонила деду только чтобы он сказал: «Я люблю тебя, внученька».
История Елены Кокориной. В сборнике она просит сказать о себе — танцовщица и фантазёрка. Она «теряла зрение постепенно, как мороженое. Было оно большое и вдруг стало таять, таять. И вот его нет. На часах первыми исчезли цифры, потом стрелки».
Жизнь отняла у этих людей зрение и слух и взамен подарила творчество. Это дар, несущий свет надежды нуждающимся в сочувствии и поддержке общества. Гуманистическая позиция Владимира Коркунова находит отклик. Сборник «Монологи» представлен вниманию общественности на Международной ярмарке интеллектуальной литературы non/fiction № 26.
Галина Романовская рассказывает о мире поэта Анатолия Кыштымова (1953—1982):
… струи снега…
Он идет с безумной высоты,
опускаясь свадебно, несмело,
на дома, на тёмные мосты.
Этот снег чудак. Он самый первый.
Самый-самый белый, как Любовь.
Анатолий Кыштымов пришёл в этот мир, как первый снег и ушёл совсем молодым.
Звезда Александра О’Карпова (1971—2002) светит ярко до сих пор. Это автор, обладающий мощной энергетикой. Переводчик мюзикла «Чикаго», талантливый интерпретатор ирландского фольклора. Он погиб на Дубровке, во время представления мюзикла «Норд-Ост». О нём рассказала Наталья Рожкова.
Три недели О`Карпов с трудом
Очень сложный писал палиндром.
И за тот палиндром
Был отправлен в дурдом,
Предварительно битый ведром.
Украшением вечера становится артистичное выступление Александра Курбатова. Он рассказывает о поэте Андрее Туркине (1962—1997). Этот автор пишет о днях прошедших. Но слово его не тускнеет. Он весел, иногда язвителен. И всегда точен, как и положено избранному представителю русской интеллектуальной элиты:
О, как мне дорог центр города,
Где Долгорукого рука
Как будто ищет Маркса бороду,
Но не найдет её пока.
В программа вечера много имён ушедших поэтов. Произведения этих авторов вошли в антологию «Уйти. Остаться. Жить». На Международной ярмарке интеллектуальной литературы non/fiction № 26 представлена книга книжной серии проекта «Гений офигений» томского поэта Макса Батурина.
Праздничный вечер достойно завершает автор песен «новой волны» Ольга Чикина. Она поднимает настроение. Её песни сочетают идеализм, иронию и высокую философию. Всё как мы любим.
Дмитрий Назаренко