Выбор #дегустатора ¦ Из книги Веры Зубаревой «Об ангелах и людях»

Работая над подборкой из книги трактатов и поэм «Об ангелах и людях» Веры Зубаревой, пришлось пойти на риск — нарушить целостность. Произведения, из которых я взяла части, остроумно стилизованы  под трактаты, и лучшее их чтение — от преамбулы до выводов, останавливаясь по главкам, смекая изящную иронию, дивуясь выстроенной оригинальности карнавальной философии. Гибкая фрагментарность трактатов позволила всё же извлечь (да простит меня автор!) вполне способные автономно существовать стихи. Это эксперимент. А поэма… Без вариантов.

Трактат об ангелах

4

Сотворение человека объясняется тем,
Что Бог стремился к многообразию,
О чем свидетельствует Эдем,
Занимавший современную Евразию.
Идентичность ангелов давила на Творца,
И он решил кое-что переделать.
Его замысел коснулся не только лица,
Но и того, что выделило женскую прелесть.
По мифу, Бог не хотел, чтоб Адам
Жил в одиночестве и предавался грусти.
Но Адам был всецело посвящен трудам
И понятья не имел о подобном чувстве.
Адам не знал, что он одинок,
Поскольку у него не было опыта совместной жизни,
И с женщинами, как известно, он развлекаться не мог.
В Еве нуждался не Адам, а Всевышний.

10

Даже если бы ангел и отведал плод вместо Адама,
Запретные соки его бы не изменили.
В нем осталась бы та же программа
И даже те же неотваливающиеся крылья.
Плод был рассчитан на развитие потенциала,
Каковым обладало человеческое существо,
И как бы история не порицала
Поступок Евы, она была — от Него,
Сотворенная по Его образу и подобию.
Из этого следует, что интерес —
Признак божественного, преданный с кровью
(Возможно, при помощи лимфатических желез).
И вообще, будь сказано ангелу не в обиду,
Но само по себе напрашивается следствие:
Тот факт, что ангел отличался по виду
От Господа, свидетельствует о его несовершенстве.
Ангела можно похвалить за прочную основу,
Что за столько лет его крылья не имеют вида тряпья.
Но, конечно, и Господу следует сказать как-нибудь к слову,
Что пока Ему не удалось придумать что-либо лучше Себя.

Трактат об обезьяне

13

Стирание граней между низшими и высшими
Способствует перераспределению энергии между ними.
Бог отпадает как третий лишний.
(Читай с маленькой буквы здесь Его имя).
Некогда Он сослал человека свирепо
На пожизненные работы (почти как при Сталине).
Теперь человек изгоняет Его из своего вертепа.
Как говорится, яблочко от яблони…
Богу неча пенять на Собственный образ и подобие.
Что посеешь — то и пожнёшь, как говорится.
Богу не набрать голосов и не видать Нобеля.
Нужно как можно быстрее стереть все границы.

9

Смерть — это камень преткновения мира.
С нею никто не может состязаться.
Она стимул поисков жизненного эликсира
И спасение жизни от девальвации.
Это вечный нерукотворный двигатель жизни,
Работающий по принципу ложа Прокруста
Без чертежей Леонардо да Винчи
И затрат энергетических ресурсов.
Смысл жизни зависит от смысла смерти.
У смерти есть численное преимущество
Перед жизнью, которая заканчивает в кювете,
Перевернувшись на скоростной трассе у Всемогущего.

16

Каин вряд ли убил бы Авеля,
Если б меж братьями не встрял Бог
И постоянно не искушал его,
Не пуская с фруктами на порог.
А меж нами Господу не удастся посеять розни,
И подношений от нас Ему не видать!
Поедаем плоды Каина — виноградные грозди,
Яблоки, груши — до отвала, всласть!
Скоро будет ещё круче,
Когда заберёмся в Божьи закрома.
Впереди эдемские кущи,
Шесть сотворений,
А потом — тьма.

Свеча

                Памяти зверски убитых  2 мая в Одессе

1.

Это здание свечки-огарка,
Это пепла густого набат,
И подруга моя санитарка,
И домашний её медсанбат.
Лик впечатан в пол размозжённый,
В крест окна и в железобетон.
Это город мой обожженный,
Где на всех не хватило бинтов.
Будет страшно, замедленно сниться
Крик в церковные купола,
Но надежды нет дозвониться —
Отказали колокола.
То молчанье мрачней утраты.
Не звонили они по ком,
Знает двор, безымянные парты
И всё небо над вечным огнём…

2.

Город спит под конвоем снов.
Город видит туннели дул.
Город гонят вдоль мостовой,
Чтобы он никуда не свернул,
Чтоб он двигался в массе тел
К точке ада, адом ведом,
Был насаженным на вер-тел,
В чреве мёртвой кипел живьём,
Слушал плоти сжигаемый зов,
Ликованья победной орды,
И не вышел уже из снов —
Из последней своей беды.

А меня там давно уже нет.
И в окошке моём луна.
И в будильнике ждёт рассвет.
А во сне у меня — война.

3.

Чёрное море
Чёрное небо
Шепчут молитвы
Священник и ребе
Держит мужчина
В разбитом окне
Связку тюльпанов
(Дочке? Жене?)
Чёрное море
Чёрное небо
Чёрная лестница
Чёрного склепа
Блик на стене
Проступил и остыл
Пусто гестапо
Пепел и пыль
Чёрное море
Чёрное небо
Город-маяк
Капитана тебе бы

4.

…животом запрокинувшись к Господу, упираясь ногами в пол,
она, выгнулась на столе, ощущая биенье в утробе,
пока горлом шёл из неё вопль,
где душа отрывалась от плоти, а во гробе
её шевелилось замурованное дитя.
И подумалось ей из предсмертного забытья,
что, наверное, снятся ему кошмары,
что страдает на этом кресте ни за что,
и молила Господа, чтобы Тот снизошёл,
и cочилась вода из плохо отжатой швабры.
Кто-то снизу не выдержал:
— Да кончай же её скорей!
Горечь уксуса с желчью.
Подумала: «как же теперь?
пять комнат остались неубранными…
пять комнат неубраны на этаже».
Кто-то тронул дитя копьём, и в душе
Отозвалось эхом:
— Уже.

5. Заклятье

Их жгли, а они превращались в море,
Катились по городу огненным штормом,
Оставляя на каждом камне историю,
Чтоб она пришла в обугленно-чёрном
На порог их дома, на край их парты,
На страницу учебника, где не всё замяли,
С дымящимся лацканом для награды,
На котором плавятся ордена и медали,
И чтоб каждый, кто был в тот час там с факелом
В руках ли, в сердце, кто держал на прицеле
Агонию тел, что ад выталкивал
В амбразуру окна, — чтоб под ним горели
Волны Чёрного моря, чтоб не смел он
В них погружаться, а его дети и внуки,
Войдя в те воды, становились пеплом
По щиколотки, по пояс, по плечи, по руки.
И пусть это будет мерилом истины,
И пусть не будет ясней аллегории,
Чтобы, отхлынув туда, где немыслимое,
Всегда возвращалось к Городу море.

6. Памятник

Лица тех, что ветра не остудят,
Лишь Ему опознать удалось.
Обелиском свеча там будет,
А по ней — оползающий воск.
А под нею — полутелами
Возвышаться будет амвон.
А над нею — крылатое пламя.
А поодаль — реквием волн.
И придёт к ней каждый, кто помнит,
И к подножью её приползут
Те, на ком клеймом преисподней
Несмываемой крови мазут.
И когда на ожогах террора
Пепел слёз взойдёт в тишине,
С мостовых, как шаги Командора,
Донесутся шаги Ришелье.
Он сойдёт с постамента, увитый
Тогой ран и побед, чтобы в срок
Неизвестному Одесситу
С головы возложить венок.
Будет пламень над городом виться,
Как биенье живое. И в нём
Распознают черты и лица,
Что пытались стереть огнём.
И посланьем будет к потомкам
В небесах золотая волна,
И зажжёт её новый Потёмкин,
И на тех — самовластья — обломках
Впишет Город жертв имена.

©

Вера Зубарева — доктор филологических наук Пенсильванского университета. Поэт, прозаик, литературовед. Родилась в Одессе, проживает в Филадельфии. Автор литературоведческих монографий, книг поэзии и прозы. Главный редактор журнала «Гостиная», первый лауреат Международной премии им. Беллы Ахмадулиной, лауреат Муниципальной премии им. Константина Паустовского и других международных литературных премий. Публикации в журналах «Арион», «Дружба народов», «Знамя», «Новый мир», «Нева» и др.