Наталья Рубанова ‖ Облако в штанах как 1000 и 1 байка на тему литориентации

Мужская и женская речь —
условное название лексических предпочтений
и некоторых других особенностей употребления языка
в зависимости от пола говорящего.
Словарь гендерных терминов

А в бабе-то что хорошего? — Баба — работница… Баба мужику слуга.
Тургенев, «Записки охотника»

А пола, в сущности, не существует. Есть только пол угнетателей и пол угнетенных.
Моника Виттиг, «Категория пола»

Давным-давно Виктор Ерофеев в одной из передач «Апокриф» довольно эмоционально отреагировал на мою вполне невинную фразу касательно ЖП, воскликнув: «Но женская проза существует!.. Она есть, это доказано!..» (кусок этот, впрочем, как и многие другие любопытные моменты, в том бородатом году вырезали, и иже с ним). А я снова вспомнила в тот момент «Русскую красавицу». Нет-нет, ее едва ли не смогла б выдумать женщина. Или сконструировать — мужчина. «И все-таки она вертится!» — вдохнуть в буковки-буратинки жизнь мог, разумеется, только п и с а т е л ь: интеллектуальный андрогин, если угодно — редкий, исчезающий вид на пепелище Бааальшого Худлита: «Он, знающий свою мужественность и хранящий свою женственность…»¹. И если когда-то (см. да те же «Хроники Акаши») человечество делилось не на два, но три пола, то имеет смысл озвучить истинку для кого-то прописную, для кого-то — неожиданную, для кого-то — «крамольную» (ибо воз споров «о гендере в литературе» и ныне там): писатель есть своего рода духовный androgynos², переплавляющий в текстах существования как andros, так и gynaikos (в том числе и «как бы» от первого лица), и чаще всего продукт его совершенен с точки зрения выполнения поставленной художественной задачи лишь в случае синтеза полярных принципов anima/animus³.

***

Девочки — налево, мальчики — направо. Из курса средней школки: половая хромосома все еще определяет пол. Девочки-мальчики до сих пор различаются не только телесной конструкцией (подарок, так скажем, природы) и образом мышления («подарок» социума). У них и состав крови разный, и особенности строения мозга, и…  Stop. Девочки-мальчики — как нежного, так и изрядного возраста — были, есть и останутся друг для друга существами инопланетными: двадцать пятый кадр. Однако, различаясь не только и не столько organa genitalia feminine / organa genitalia masculine, сколько глубинными «подводными течениями», происходящими в психике, разнополые все же обнаруживают некую общность, что само по себе уже любопытно.

Крр-ругом, шаго-ом марш! Не у меня одной т. н. гендерный подход к искусству ассоциируется с пресловутым подходом классовым: старая песня, сколько слов уже было сказано на эту тему! Однако пластинку словно бы «заело» — невольно поглядываешь на «вечный» календарь. Просматривая по обыкновению электронные СМИ, я снова наткнулась на статью об одной поэтессе, где фраза «…и родила ему сына» в мильонный раз резанула слух. Итак, «ему». Не себя, грешной, ради, и уж никак не ради киндера. В «немытой России» конструкция «родила ему», приравниваемая часто к «и написала из-за него /роман/», до сих пор трудновыводима из мозгового вещества многих литераторов. Однако позиция их в данном вопросе легкоуязвима, ибо бездоказательна и, по всем счетам, если здраво рассудить, нелепа: Он/Творец/Дух занимается искусством ради Искусства (реже — славы), Она/Ущербная/Самка — ради Него, Любимого (как правило): далее следуют вариации на тему — более или менее аргументированные, однако в 99% случаев «фаллоцентричные»: привет феминизму. Пожалуй, несколько поколений не старых еще «новых пейсатилей» должно смениться, пока «и это пройдет». Ну а пока… Давным-давно это было, но запомнилось: пока журнал «Знамя» проводит «круглый стол» на предмет не- и владения современными авторами языком⁴, некий небезызвестный литератор, качая головой, штампует по инерции заношенное: «Ну это же женская проза!» — штампует, замечу, в пику моему небольшому спичу, который касался творчества писателей не мужеского рода-племени, чьих имен со скрижалей современной российской/русскоязычной прозы не вырубить. Я вспомнила старательно написанные «под редактора» (?) правильные тексты этого прозаика («мужская проза»! чукча не читатель…), и рассмеялась: лауреат был явно обескуражен. Он ведь в с е г д а  з н а л, о чем говорил. Знает ли до сих пор? Не зевает ли от предсказуемости раз и навсегда устоявшегося/отстоявшегося литканона? Не сводит ли у него от скуки скулы?

Ситуация, впрочем, типична, как ясна и клиническая картина.

Пальцем в небо. Беру с полки первые попавшиеся книги, открываю наугад. Итак: «Опять я лечу туда… Сколько раз я давал/а себе слово, что там нечего делать и — незачем; разрушенная некогда Империя, пыль и прах в столице. Везде, кругом царит развал, мрак, конец. И все-таки я лечу туда. Превозмогая страх болтанки в самолете, тряски, как под электрошоком, над Атлантикой, рискуя своей никчемной, но единственной жизнью. Я лечу 11 часов, совсем рехнулся/рехнулась. Зачем я это делаю? Там нет у меня любимой/любимого»⁵; «Повесть была напечатана  в популярном московском журнале, предварительно пройдя санобработку и двух редакторов, что не прибавило ей художественных достоинств, наоборот — придало необратимо послетифозный вид. <…> Словом, как раз тогда, когда повесть следовало отправить в корзину, она появилась на страницах журнала»⁶; «После картинка несколько размазана, растянута череда послушных дней — словно швейный шов, непрерывно тянется долгие годы. Если друг на друга наложить негативы изображений, сидящего год из года за одной и той же партой, и поспешно пролистать, то получится черно-белый, мультипликационный показатель физического развития отдельно взятого школьника» / «Сейчас, когда я приду домой, жена, конечно же, в разобиженном состоянии. Глупая бабенка, ведь, в конце концов, никто никуда не делся»⁷; «Календарь майя отсчитывает последние годы существования времени, кандидат в президенты скорее признается в гомосексуализме, чем в отсутствии собственного сервера, Карлос Кастанеда ушел, а патриарх Константинопольский служит с католиками, потому что “нам нечего больше делить”»⁸, «Все проходит: любовь, искусство, планета Земля, вы, я. Смерть настолько неизбежна, что всех застает врасплох. Как узнать про этот день — не последний ли он? Вы думаете, что у вас уйма времени впереди. А потом вдруг — здрасть пожалуйста! — вы тонете, вы утонули, ваше время истекло. Смерть — единственная встреча, не записанная в вашем органайзере»⁹; «На самом-то деле грудные младенцы вызывают у Бригиты отвращение. На самом-то деле она бы лучше переломала их нежные пальчики, попротыкала бы бамбуковыми щепками их беспомощные маленькие ступни, а только что появившемуся на свет пупу земли она бы вместо желанного соска засунула в глотку грязную тряпку, чтобы он прочувствовал, наконец, что значит орать по-настоящему»¹⁰.

…со стопроцентной ли точностью определите вы тотчас биологический пол автора? Предвижу тысяча и одно возражение: вырванные де из контекста, цитаты мало что проясняют в такой, якобы, щекотливой теме, как ЖП (женская проза) и ПП (просто проза, т.е. проза мужская, вестимо — «да два человека всего мужиков-то, отец мой…»). В переводе с очень плохого русского на просто плохой: «Проза — произведение, созданное писателем-ХY»; «ЖП — текст, написанный писательницей-XX». На как бы ч е л о в е ч е с к и й русский: «Автор — мужчина, баба — не человек».

Что происходит на самом деле, читайте в эссе Моники Виттиг: «…на полях должно быть указано, что «женского письма» не существует, и что использование и распространение этого выражения ошибочно. <…> «Женское письмо» — это метафора одомашнивания, маскирующая жестокий факт подчиненности женщины. <…> Женское письмо — это что-то вроде секретов ведения хозяйства и кулинарии. <…> Гендер (род) — это лингвистический указатель политической оппозиции между полами. Здесь гендер используется в единственном числе, потому что гендеров в действительности не два. Есть всего один — женский, потому что «мужской» — это не гендер. Потому что мужской — это не мужской, а главный. В результате есть общий род. И женский, или, скорее, общий, и маркировка женского. Именно это заставляет Натали Саррот говорить, что она не может пользоваться женским родом, когда хочет обобщить, а не конкретизировать то, о чем она пишет»¹¹.

Патриархат на пятках: «…в длительном историческом периоде считалось, что настоящий человек — это мужчина, женщина — некоторое отклонение от нормы, поэтому и не говорили о том, что есть мужской и женский язык, а говорили о том, что есть язык и… женский язык»¹². Однако существование женских языков со всеми их кодировками и правилами, с древности воспринимаемых т.н. сильным полом как вторичные по отношению «к языку людей» (люди = мужчины), до сих пор, похоже, влияет на состояние умов и сердец подавляющего (ужели слово найдено?) большинства людей, всю жизнь покрывающих бумагу буковками, т. е., так скажем, интеллектуальной э…литы. Если слепо следовать подобной логике, получается, будто дважды два и впрямь пять: вменяемый текст вменяемого автора-XY представляет собой п р о з у, но вменяемый текст вменяемого автора-ХХ представляет собой ж е н с к у ю  п р о з у (масскультнутые образчики «дамских романов», написанных не только дамами, разумеется, не в счет).

Итак: «Вольтерьянцы и вольтерьянки» В. Аксенова — проза, но «Кысь» Т. Толстой — в таком случае «женская проза»; «В безбожных переулках» О. Павлова — проза, но «Travel агнец» А. Гостевой — в таком случае «женская проза»; в конце концов, даже «Рубашка» Гришковца — якобы проза, но «Переходный возраст» А. Старобинец — тогда, как ни крути у виска, «женская проза». Etc., etc., etc.: к(р)опать от забора и до обеда. (В скобках: как-то на одном литвечере, посвященном пресловутой «женской прозе», была высказана следующая мысль (дословно): «Но ведь женщина все-таки человек!» — смех в зале, растерянность на лицах… Забавно, что принадлежала реплика та даме как минимум небесталанной, но, увы, глупой).

 …мать ученья: «И просто красавица!» Итак, дамы (в скобках: в одном ряду, скажем, с инвалидами и афроамериканцами) как наиболее социально уязвимая часть планеты людей. Итак, в рамках дискредитировавшего себя снулого патриархатика уничижение «второго пола», пусть ныне и завуалированное, по-прежнему остается одной из самой жестких форм угнетения, в том числе интеллектуального — несмотря, разумеется, на то, что феминизм отрицает гендерные роли как следствие биологической природы, настаивая на одном: почти все в этом мире, вплоть до языка, было создано мужчинами для порабощения «Прекрасной Дамы». Скучная история! Скучней только эти их (или в данном случае «ихние»?) «авторки», «режиссерки» и «космонавтки».

З о л о т а р н ы е эти п л о д ы — «Как, вы не читали “Золотарные плоды”?» — в нашей экзотичной стране до сих пор пожинают, недаром один из «лопатных» анекдотов на предмет м у ж с к о г о  ж е л а н и я представляется едва ли не вечным: «Слепоглухонемая красавица, владелица винного магазина, сирота», и вот уж литкритик X восторженно машет руками: почувствовал-де в романе Y «крепкое мужское перо»: в самом деле, не бабье это дело — буковки!

Однако, ангелы, вымя есть, а хереса нету.

А был ли мальчик? Как-то один прозаик, видимо, пожелавший сделать автору этого текста комплимент, выдал: «Никогда бы не подумал, что это могла написать женщина» (речь шла о моей повести «Люди сверху, люди снизу»). Безобидную на первый взгляд фразу известный критик N истолковала однозначно: «Это оскорбление!» Автору же стало, так скажем, несколько неуютно: первый (М) якобы «отпустил» ему/мне тяжкий гендерный грех («Баба, а текст написала, как мужик!»), вторая (Ж) окатила холодным душем «объективной реальности, данной в ощущениях». И ничего тогда автору, пожалуй, не оставалось, как вспомнить г-жу де Бовуар, говорившей о  п о л е  как о телесной клетке, которая не должна иметь в жизни принципиального значения (в первую очередь, это касается, конечно, искусства), да все эти заумные «фаллогоцентристские патриархатные литканоны» с классификацией текстов на «женские, написанные автором-женщиной, феминные, написанные в стиле, культурно означенном как «женский», и феминистские, бросающие вызов методам, целям и задачам доминантного литканона»¹³: в общем, невесело, а потому единственно допустимым все тому же автору представилось обозначить (условно — как срок) так называемой женской/дамской прозой только ту, в которой можно проследить репрезентацию феминного (читай, «чисто бабьего»: навязанные т. н. слабому полу три «k») поля. Поля, на котором «имитация канонов доминантной/патриархатной литературной традиции и интернализация традиционных гендерных стандартов искусства и социальных ролей» — брр… — единственно возможна. Феминистская литкритика (а ее «рупоры» озвучивают чаще, чем принято думать, весьма ценные вещи) давно твердит о необходимости пересмотра «канонических» взглядов на литературу и практики письма: да она-то их, собственно, давным-давно пересмотрела. Дело, собственно, з а  м а л ы м.

 «Положите мои слова в свои уши». «Женская» математика Софьи Ковалевской, <…>, «женский» перевод Норы Галь, <…>, «женская» музыка Софии Губайдуллиной, <…>, «женский» пианизм Любови Тимофеевой, <…>, «женский» кинематограф Лилианы Кавани <…>, «женская» живопись Фриды Кало, <…>, «женская» скульптура Веры Мухиной <…>, «женская» проза Эльфриды Елинек <…>.  

Ок, ок, сделаем скидку, уценив как товар, так и купца: допустим, будто гламурное «I love you» и унылое «Рота, подъем!» — одна из доминантных формул, использующихся в т.н. гендерной (М и Ж) современной прозе; по крайней мере, в одном из ее срезов. Однако вопрос не в темах любви/войны как таковых, но в том-то все и дело, что — опять и снова — в пресловутом владении автора языком (т. е. в профессионализме, и никакие сомнительные подпорки в виде «он/а пишет как на духу» или «жЫзненно», тут, естественно, не помогут), а также в его эстетических критериях и адекватной оценке собственной «нетленки», в средствах выражения смысла, который автор так или иначе хочет/может/должен донести до читателя.

И если все-таки допустить, будто ЖП — проза, которую пишет Она, а МП — Он, то в какой-то момент неизбежно встает вопрос (обычно в некрологах: на этом шарике предпочитают ценить посмертно) о «входе» тех и других литераторов в мировую литературу. И чаще всего э т о («вход»), если говорить о писателях-не-мужчинах, происходит-таки с авторами-«андрогинами», в творчестве которых гендер проявлен чем-то большим, нежели «узкая специализация», характеризующаяся в первую очередь наличием тех или иных половых литпризнаков.

Собственно, любое искусство, если оно, разумеется, искусство, надгендерно (прописные истины, читатель, которыми грешит этот текст, умышленны — угадай с трех раз, почему). Именно в нем категории пола более чем сомнительны; а уж в литературе-то, как в той же реанимации, его у человека попросту нет. Порой читаешь Ее/Его, и кажется (но такое, увы, редкость), — всего-то ничего: убрать «а» на конце местоимения третьего лица единственного числа — или, наоборот, дорисовать…

… дорисовать облако.

Октябрь 2007, ноябрь 2020

_____________________

1. 1. «Дао дэ цзин».
2. Древнегреч.: от andros – «мужчина» и gynaikos – «женщина».
3. Д-р Юнг писал, что «в разные периоды жизни пропорции женского и мужского начал в человеке варьируются». Возможно, у профессионально состоявшихся литераторов д о л и пресловутых «anima/animus-составляющих» присутствуют в соотношении если не «50х50», то близким к ним. В противном случае литпродукт становится либо т.н. ЖП — «женской прозой» («прозой», в понимании т.н. сильного пола, «младших сестриц по разуму», и в этом есть доля правда – полистайте на досуге дамские романы с превалирующим «формульным» типом письма, и немедленно зарыдайте), либо, что еще хуже, «в штанах» этого литпродукта начинают искать несуществующее «облако» (напрочь забывая о том, что «проза, написанная Им» = «прозе, написанной Ей», если, разумеется, речь идет о л и т е р а т у р е, и нейтральное слово «автор» является наиболее адекватным и уместным, а потому – выигрышным).
4. В рамках выставки-ярмарки “Книги России” на ВВЦ (март-2007) журнал «Знамя» и Федеральное агентство по печати и средствам массовых коммуникаций проводили круглый стол на тему «Русский литературный»: http://magazines.russ.ru/znamia/2007/7/ia12.html
5. Александр Минчин, «Актриса», М., Ковчег, 1997.
6. Дина Рубина, «Камера наезжает», Вагриус. 2002.
7. Татьяна Недзвецкая, «Мое имя – Р.Р.», Олма-пресс, 2000.
8. Анастасия Гостева, «Притон просветленных», Вагриус-2001.
9. Фредерик Бегбедер, «99 франков», Иностранка, 2005.
10. Эльфрида Елинек, «Любовницы», Симпозиум-2001.
11. Моник Виттиг. «Точка зрения: универсальная или индивидуальная?»
12. Геннадий Слышкин. http://www.svobodanews.ru/articlete.aspx?exactdate=20060515090610170
13. По Ирине Жеребкиной.