Юлия Рубинштейн ‖ Что изучает урбанистика

В издательстве «Перископ-Волга» не так давно вышел сборник «Урбанистика», включающий как стихи, так и рассказы.
Стоп, стоп, — скажет внимательный читатель. Стихи и рассказы? То есть художественную литературу? А ведь урбанистика — научная дисциплина. Вполне серьёзная. Исследует проблемы городов, urbs — лат. «город», urbanus — городской. Как одно-то с другим?
А вот так, сограждане. Художественная литература — тоже род исследования.

Такой — под исследовательским углом — обзор сборника и предлагается читательскому вниманию. Попроблемный. Какие именно проблемы городов, городской жизни, влияния города на человека отражены в сборнике. Всё-таки главный предмет художественной литературы — человек, его душа, мысль и чувства.
Затронутые в сборнике темы:
— город vs личность;
— современный город как итог истории;
— тоска по прошлому;
— одиночество в толпе;
— жажда чуда, усталость от обыденного;
— город vs природа;
— любовь вопреки миру (городу);
— социальные антагонизмы;
— хрупкость городской культуры;
— созидание vs разрушение, творчество и вандализм;
— прогресс, будущее.

Почти у всех поэтов: признание в любви городу, отдельным чертам городской жизни (шумам, например — А. Костерев), свободное комбинирование визуальных и культурных ассоциаций — как свободное плавание в городской стихии. Состоящей из мозаики природного и культурного.
Есть признания в любви определённым городам: Ташкент, Казань, Вологда, Сарепта. Архангельск: А. Беднов выбрал форму поморского сказа, уже в ней — выражение любви к малой родине. Калининград: О. Костина называет его Кёнигсбергом, да и в тяжбе барина и раба держит сторону барина — да, жюри старалось отразить всю палитру.

Самый любимый город — Петербург. Не безоговорочной, трудной любовью: множество стихов, посвящённых ему, проникнуто тяжёлым, мрачным настроением, жить в Питере и любить его — подчас неуютно. Но из этюдов о конкретных городах — относительное большинство именно о нём. Не мне принадлежит мысль, что Питер наиболее город из всех городов нашей необъятной. Наиболее сделанный, наиболее выломленный из природы, в превосходной степени — творение искусства и разума. Если принять это за истину, то выбор жюри сборника логичен. Питер, отношение человека именно к Питеру есть самое концентрированное урбанистическое переживание.

Есть в сборнике и города зарубежные. Берлин, Лондон, Нью-Йорк, упоминается Даугава — значит, видимо, Рига (?). Ричмонд. Белград. Тимишоара…

Москва — самый противоречивый город. Есть тексты, проникнутые любовью к ней (Ф. Киборд) или полные горьких, но властных воспоминаний (А. Кречмер). А есть — резко не приемлющие московской власти, как государственной, так и царящей там власти денег (Ю. Рубинштейн).

Вообще, честь и хвала составителям, наполнившим сборник противоположными точками зрения буквально на все проблемы. На первое место вышло откровенно бунтарское, героическое видение человека в городе как борца. Главная проблема города: устоять, сохранить человечность под его бездушным натиском. Предельного накала достигает в своих стихах А.Липа: серое и красное, металл/бетон — и кровь. Подчёркивается: не флаги. Идущее далее перечисление не оставляет сомнений: кровь — не пролитая, а бьющаяся в жилах, кровь как синоним жизни, символ её. Утверждение жизни, главным образом жизни духа, высоких ценностей — в борьбе. Так же заострён, памфлетен А. Дельвиг. Но с обратным знаком. Он (или его герой) чувствует себя в силах продавить свою программу, от ситуации нажима на него перейти к нажиму на остальных. Кнопками выбора программ на телевизоре «Рекорд ВЦ-311», перебирая которые, проходит всю историю деградации СССР. Последняя — кнопка свободного выбора, автор (или всё-таки его герой?) выбрал то, что и воцарилось, потребительское общество, где всем на всех плевать, зато сколько угодно пива и продукции Panasonic. Откуда всё это берётся — остаётся за пределами рассмотрения.

История города как явления или конкретных городов тоже исполнена противоречий. Простой повествовательный слог Е. Воробьёвой или изощрённая ассоциативность Р. Фасхутдинова, величие соборов и симфоний — и пьяный на асфальте как итог долгих веков развития (Е. Воробьёва). Тёплая любовь Е. Румянцевой к родной Вологде — и напряжённое до страдания, до крика у Р. Искаева: город — это люди, семьи, история Лондона — это история лондонцев, их жилища, их воспоминания, их семейный уют, который сейчас снесут, и будет бездушный стеклобетон… Лондон — понятно, что для отстранения. Так везде, говорит автор своим выбором места действия. Не разрушайте, себя разрушаете, сами себе потом не простите…
А как не разрушать? — спросит архитектор. Жить в хибарках? — возмутится гедонист-потребитель. Архитектура — самое жестокое из искусств (© Ан. Левандовский)…

На третье место среди городских проблем в сборнике неожиданно вышла тоска по прошлому. Примыкающая тема к осмыслению истории. Предмет литературы, в отличие от науки — чувство. История — наука, а тоска — чувство, всё по-своему стройно. Сильнейший, до черноты в глазах, концентрат безнадёги — «Город и пустота» Д. Крутиковой. Плач о неизбежной смерти героини и её города. Который буквально уходит под землю. Петербурженка Крутикова правдоподобно написала о провалах грунта в шахтёрских районах, но петербуржество не пропьёшь — и вышел замечательный мистический текст. Скорбный гимн советскому труженику. И всему лучшему, что уходит с ушедшей страной.

Следующие по значимости — проблемы отдельных эмоциональных дефицитов.
Одиночество. Спустись в метро с бомбой, и то не обратят внимания (Е. Воробьёва).
Нехватка любви, в поиске которой идут в хиппующую компанию, бабочками на свет летят на нелепые легенды, за которыми — ничего, кроме голого инстинкта, цинизма и преступления (А. Унгарлинова). Героиня Унгарлиновой обретает любовь — но не среди хиппи. Там она только осознаёт, что уже любит. Любит маму. А умеет любить маму — полюбит и того, кто станет судьбой.

Нехватка общения с природой. Все поэты (одни лишь поэты, sic!), исследующие эту тему, едины в видении решения. Оттачивай наблюдательность, и увидишь в городе природу. Скромный мятлик (И. Полюшко), и тот со своей загадкой! Только не ленись отгадывать. Оттачивай дар сочувствия, поставь себя на место городских животных, ощути, как больно собаке ходить босой — и обретёшь в ней друга.
Нехватка необычных впечатлений. Вот тут широкий выбор решений. Спокойное и мудрое «кесарю кесарево, богу богово». Городу, обществу — труд, законопослушание и т. п., а душа, личность — неприкосновенны, как это выведено у Дж. Оразмухамедовой. Вглядываясь в себя, пестует её героиня свой необычный дар, дар полёта. Он — и опора её житейской уверенности. Доходящей до отрешённости. Восток — дело тонкое. Либо иначе: можно взбунтоваться, устроить карнавал. Город — у О. Фомина сродни застенку — чувствует и карает неповиновение, незаурядность. Но герои берут числом. Отступают даже органы правопорядка. Характерная деталь: карнавальщики тоже давят, давят общественным мнением, кто среди них в деловом костюме — тот стесняется, горят щёки, фоминский город выдрессировал горожан до того, что им неуютно быть не как все, в чём бы это ни заключалось. Ещё вариант, фантастический, но почему бы и нет? — путешествие во времени. Пресыщенным горожанам Ф. Киборда подавай поострее — они слетаются поглазеть на катастрофы. И даже просто случайная встреча с необычным, как у Р. Волковой — с необычным запахом — это пища для ума и души. Только открой глаза, прислушайся, принюхайся, не лежи на диване, не пялься тупо в гаджет. Город — это когда всё необходимое «для брюха» есть в шаговой доступности, и это обманывает, начинается авитаминоз духа, для борьбы с ним нужны исключительно собственные действия. Хотя бы по поиску собственных, не подсказанных телевизором впечатлений.

Шаговая доступность любых потребительских благ — ещё не благосостояние. Этот мотив в сборнике тоже звучит мощно. Пятеро авторов из 45 отдали дань традиционной для русской литературы теме обездоленных. И из этих пятерых только у Ю. Кулаковой речь о бедности в «монетарном» понимании, о бедняке-продавце и богатой покупательнице. У остальных — о беде человека, гонимого воинствующим авторитарным государством. Изгнанники из Восточной Пруссии после Второй мировой (О. Костина), люди городского дна, живущие в постоянном конфликте с законом (А. Унгарлинова), высланные (антиутопия-памфлет Ю. Рубинштейн), репрессированные (А. Кречмер). Самый сильный рассказ этого направления — как раз кречмеровское «Пианино». Музыкант, сохранивший в лагере свой дар. Любовь к музыке, трепет перед артефактами культуры. Молчи, немощный рецензент. И находятся же люди, льющие слёзы по этому государству.

Сильно звучащая в сборнике тема ответственности города за культуру рождает и такие её повороты, как протест против разрушения и вандализма. Особенно когда их выдают за новое слово в искусстве (А. Геллер). Как предупреждение: городской образ жизни, как всё сложное, хрупок, зависим от многих факторов, рубанёшь сплеча, пытаясь «сделать красиво», «чтоб нищие не портили картину» — получай обрушение городского хозяйства (Ю. Рубинштейн). И неизбежные попытки заглянуть в будущее. На мой взгляд, удавшиеся Ф. Киборду и не очень удавшиеся В. Курочкину и Т. Лысенко — эти авторы увлеклись приключениями, драйвом, потеряв при этом мысль и гуманистическое чувство.
Итог, если он ещё нужен.

В книге господствует атмосфера борьбы. Город, выписанный коллективом перископовских авторов, подобен джинну из бутылки. Или взбесившемуся роботу. Угрожает своему создателю гибелью, душевным крахом, и создатель-Человек напрягает все силы, чтобы не уступить.
Он, Человек, знает, в чём его сила. В культуре. В творчестве. В солидарности.

Но он забыл, на чём городская культура стоит. Напомню: на ремёслах. В книге почти нет профессионалов промышленности. Нет труда, нет умелости. За исключением двух-трёх текстов. Смогут ли победить джинна профессоры и художники, затейники и ничем не занятые прохожие, которых они развлекают? Без опоры на материальный мир — даже если считать дух первичным, много ли он сможет?

Этот вопрос — не к составителям сборника. А к авторам.