Владислав Китик ‖ Трансгуманизм учёного «примат-доцента»

Размышления по книге Веры Зубаревой «Об ангелах и людях»

Механизм любой творческой деятельности подобен репродуктивному транслятору — приходя в этот мир, мы воспроизводим опыт предшествующих культур, непосредственно повлиявших на наше становление. Но одновременно в сознании происходит переработка полученной информации с целью создания новой культуры, объектом которой являемся мы сами. Получается, что трансляция осуществляется по двум каналам: с одной стороны, мы регулярно «записываем» себя, оставляя на «жёстких носителях» истории самое значимое: чистую эфирную составляющую собственных духовных усилий. С другой стороны, мы становимся проводниками общечеловеческого знания, аккумулированного в нас.
Иными словами, есть объективная и субъективная составляющие любого творческого процесса, когда в идеале мы одновременно воспроизводим культуру в себе и себя в культуре, уже переработанной нашим опытом.

В условиях современности, где поэт уподобляется шаману, творящему индивидуальные миры, оторванные от действительности, осознание себя частью общей культуры — явление довольно редкое. Приобщение к ней скорее происходит бессознательно, а не осознанно. Тем более на фоне этого всеобщего творческого «эгоизма» поражает то культурологическое чудо, которое мы обретаем в книге Веры Зубаревой «Об ангелах и людях».

Три стихотворных трактата вместе с десятью другими поэмами, включенными в эту книгу, посвящены проблеме современного сознания в ракурсе отношения к библейским ценностям. Автора книги занимает особый тип мышления человека эпохи Ренессанса, для которого характерен синкретический сплав научного и культурного знания о мире. Неизменно оставаясь поэтом, Вера Зубарева, постоянно рефлексирующая по поводу культуры и дальнейших путей её развития, не перестаёт быть учёным, исследователем, доктором филологических наук, автором теории предрасположенностей в литературе и создателем концепции «безрубежья».

Книгу открывает триптих, включающий «Трактат об Ангелах», «Трактат об Обезьяне» и «Трактат об исходе». В предисловии к «Трактатам» Зубарева говорит о том, что «в центре всех трёх трактатов не философия и не богословие, а сознание современного человека, от лица которого всё это написано». Такой аналитический подход к собственному творчеству позволяет дистанцировать автора от повествователя и чётче представить отношение первого к своему герою с помощью, например, такой эстетической категории, как ирония или сарказм. Это разделение необходимо учесть читателю, чтобы он ошибочно не принял парадоксальные утверждения выведенного в трактате «скромного ученика» на разных стадиях развития, за мысли его непосредственного создателя.

Первый трактат и написан неким «скромным учеником, / Пожелавшим не указывать своего имени», но выдвигающим свой труд «на соискание магистерской степени / В какой-нибудь области». В этом уже звучат иронические нотки по отношению к «ученику», развивающему идею божественного начала в мироустройстве, пользуясь арсеналом продвинутых идеологий.

В его преломлении ангел представлен не столько высшей сущностью, сколько стилистической фигурой, ассоциирующейся с механистичным образом вестника Божия в образе «летательного устройства с мыслящим отсеком». Но этим технократическим описанием «ученик» не ограничивается. В его арсенале есть много научно-исторических параллелей, которые он применяет в качестве метафор, дабы постичь скрытый мир ангелов. Одна из них — коммунистическое общество с его демагогией и «ангельским» обликом строителя коммунизма.

Ангелы ведут скрытый образ жизни,
Если сравнивать их с людьми.
Об их строе можно сказать, как о коммунизме,
В который пытались загонять плетьми.
Ангел хоть и знает наизусть все правила
По вступлению в рай, хоть и вертит на пальце ключи,
Однако никто не предпочитает ни ангела,
Ни того, что в народе называют «почти».

Триптих представляет критический взгляд на идеологические установки современного общества.

Но не в виде логической цепи доказательств, как требует жанр научного трактата, а опосредованно: путём введения образа анонимного учёного, находящегося во власти популярных догм. Персонаж Зубаревой — псевдоучёный, который пишет псевдотрактаты, нередко оперируя понятиями библейскими, но в разрезе материалистической ментальности, выстраивающей аналогии с соответственными представлениями о мире. Отсюда — комизм аналогий «ученика», для которого понятия рая и ада есть категории чисто физиологического свойства: «попадаешь в рай / Собственного левого полушария». С позиций технократических этот псевдоучёный подходит и к ангелам:

На самом же деле ангел это ангел —
Летательное устройство с мыслящим отсеком.

Режиссируя свою модель современного сознания, Зубарева приглашает не столько в мир ангелов, сколько атеистических представлений о них. Ирония автора просматривается во всевозможных заявлениях анонимного «учёного» типа «человек — поскольку был одарен — / Хоть и не отведал с Древа Жизни, но изобрел себе душу». Акцент сместился с Творца на творение, словно интерпретируя тенденции Ренессанса в современных условиях. «Творение» больше озабочено «способом размножения ангелов», нежели высокими принципами, на страже которых они стоят:

А ангелов все равно никто до конца не разберет:
Как у них получается без наслаждения и муки
Воспроизводить свой ангельский род,
При помощи какой механической штуки?..

Суррогатное понимание высших сущностей и обеспечивает переворот в сознании. Но — в обратную сторону!

Если вертикаль в трактатах описана подобными ангелами, то горизонталь — умствованиями той самой дарвиновской обезьяны, которая, согласно «теории», никак не может вочеловечиться («Трактат об Обезьяне»). По версии в трактате, Обезьяна, которая здесь пишется с большой буквы, «насильно превращена в человека». Превращения происходят и с сознанием человека. Явно находясь во власти политкорректности, «скромный ученик», написавший второй трактат, называет себя «примат-доцентом». Или это «приматное» звание уже легализовано в его академической среде? Так или иначе, Вера Зубарева выводит формулу мировоззрения, исподволь, показывая эволюцию скромного ученика, достигшего высот «примат-доцента». Предметом исследования автора становится процесс превращения научных теорий и гипотез в идеологию, разрушающую сознание. От лица этого самонадеянного «соискателя» истины ведется повествование, в котором притязания Обезьяны на лидерство в истории смехотворны, но фарсовая многозначительность — удручающа. Апеллируя к вульгарному дарвинизму, «примат-доцент» пытается проникнуть в психологию эволюционировавшей в человека Обезьяны, вопрошающей после запоя: «С кем это я скрещивалась?». По его убеждению, «обезьяна стала человеком насильно», и человеку следует возвратиться к исконному животному существованию без высоких материй и надуманной духовности. Смесь библейского сказания о блудном сыне и незамысловатой философии защитников природы порождает абсурдные умозаключения типа:

Возвращение блудного человека к Обезьяне
Будет с радостью воспринято природой, что тоже
Воскликнет: «Ешьте и веселитесь, земляне!
Ибо этот сын мой был мертв и ожил».

И вся эта тирада завершается гротескным призывом:

Под прочным знаменем дарвинизма
Орангутарии всех стран, соединяйтесь!

Афористичность неиссякаема:

Любая человекообразная обезьяна
Культурней обезьяноподобного человека, и т. д.

Нисхождение до Обезьяны с большой буквы подготовило исход с малой, который, по словам автора, происходит «задом-наперёд», то есть по художественному факту — обратно в Египет, по ассоциациям — в пустыню, конечно, менее всего географическую.

График эволюции выстраивается во внешних совпадениях и потенциальной разобщенности двух начал. Автор Вера Зубарева стоит на той позиции, что человек — это ещё и носитель образа Творца, и его высшее творение. Её же псевдоучёное детище, напротив, связь с божественным началом отрицает. Иррациональное соревнование человека с высшими силами «уже выходит ему боком»: деградируя, он продвигается «задом-наперед» («Трактат об исходе»).

Исход из Египта — тема третьего трактата — идёт вопреки библейской аналогии обретения истинной свободы. Променяв Исход на исход, человечество совершает абсурдный переход из плена собственной иллюзии о несвободе в реальное рабство бездуховности. В результате «человек изгоняет Бога из своего вертепа», скатываясь до «позвоночного млекопитающего» по тем ступеням, по которым некогда восходили его пассионарные предки. У человека нового времени есть своя «библия», весьма популярная в массах:

…человеческой библией
Давно уже стал «Капитал» Маркса:
Экклезиаст писал об убыли, а Маркс — о прибыли,
И на это откликнулась читающая масса.

Низшая реальность восторжествовала над высшей! И таких интерпретаций в свете продвинутых теорий в трактатах много, они легко угадываются, как, например, смесь истмата и феминизма:

Революция в Эдеме совершилась по Ленину —
В одной отдельно взятой аграрной области.
Феминистка Ева стала во главе сопротивления.
(Но переписчик стёр все эти подробности.)

Или:

Мы рождены, чтобы вернуться в ретро!

Но «ретро» понимается зубаревским персонажем как возвращение к животному миру и, в конце концов, — к тьме. «А потом — тьма» — это финальная фраза, которая итожит «Трактат об исходе» и одновременно весь триптих. Как её расценивать? Как утверждение? Вердикт? Хочется прочесть строку с вопросительной интонацией, внеся долю здравого сомнения…

Эволюционные интерпретации человека упомянуты и в других поэмах, являясь неким фабульным стержнем, связующим их вместе с трактатами в цельную книгу. Равновесие нарушает всё та же двойственность, когда животное начало в человеке стремится возобладать над разумом, рождающим чувства добрые. Актуальность этого противопоставления не снимается на протяжении всей книги, ставя перед проблемой выбора своей доминанты.

Литературный критик и литературовед Ирина Роднянская в послесловии к книге выделила как один из основных лейтмотив беспокойство за будущее человечества. Оно обосновано вскрытым в книге явлением, в котором, по словам философа и культуролога Юрия Каграманова, «открывается место для неестественного — трансчеловеческого». Это звучит в резонансе с И. Роднянской, так же «уловишей связь между жителями «небесных пустот» (так у Зубаревой) и явлением трансгуманизма».

В поэме-буфф «Собакиада» человек, уступая в интеллекте собаке, меняется с нею ролями. Собака занимается его воспитанием и образованием и в конце успокаивает новоиспеченного «Шарикова»:

Ты сдашь экзамен на аттестат зрелости
И станешь большим и умным. Как собака.

Подобные экземпляры рода человеческого в поэме «Тень города, или Поэма о нашем времени» на вопрос: «Откуда мы?», отвечают: «Говорят, из микробов». Тревожиться за будущее вынуждает не их ничтожность, а всепроникающий характер их существования, сопровождаемый недоумением: «… зачем мы — люди?».

Метаморфоза превращения их, «презренных, недоразвитых, неловких», в нелюдей показана в «Реквиеме по снегу» и «Свече», где звучат мотивы трагедии в Доме профсоюзов, произошедшей в Одессе 2 мая 2014 года. Разгул низменных инстинктов обезобразил лицо человеческое до зверского в убийственном «ликованье победной орды». Глядя на это:

Если бы звери умели смеяться,
Они бы ощерились в диком хохоте

В поэмах, завершающих книгу, учащённо стучит мысль о том, что «будущего нет», и с почтой приходит «похоронка будущего, ставшего прошлым» («Реквием по снегу»).
Уже серьёзно, без прежней иронии Зубарева говорит об угрозе вырождения человеческого начала в человеке, ещё к счастью, стоящем на распутье.
На ХI международном славянском литературном форуме «Золотой витязь» книга удостоена Золотого диплома.