Геннадий Каневский. не пытайтесь покинуть. — Киев: Paradigma, 2020.
Когда же, если не сейчас, писать о книге стихов Геннадия Каневского с пророческим, не побоюсь этого слова, названием «Не пытайтесь покинуть»?
Странно, но для того, чтобы говорить о любимых стихах, всегда нужен особый повод. Тем не менее это так. Видимо, потому, что стихи никак не могут стать будничным явлением.
Начну с того, что я немного побаивалась этой книги, робела перед ней. Мне казалось, что я плохо её слышу и потому не сумею найти для неё подходящие слова.
Позволю себе вернуться на несколько месяцев назад, когда увидел свет предыдущий сборник того же автора, «Всем бортам». По некоторым причинам это произошло позже, чем ожидалось.
В итоге эти совершенно непохожие друг на друга книги вышли буквально одна за другой — и это обстоятельство подсветило контраст между ними: будто бы произошли перемены, которые не могли быть переданы ни одним из известных автору способов (а таковых немало, в чём легко убедиться, прочитав хотя бы несколько стихотворений разных лет), и потребовалось изобрести новый язык, позволяющий свободно изъяснять неочевидные вещи.
И если «Всем бортам», несмотря на тревожное название, читается на одном дыхании, то в «Не пытайтесь покинуть» сначала нужно войти, подобрав свой собственный ключ.
С книгой «Всем бортам» отношения сложились быстро и легко, причём самые сердечные.
«Не пытайтесь покинуть» — другая.
Она непохожа ни на предыдущие книги Геннадия Каневского, ни на привычные глазу
поэтические сборники вообще.
Настолько, что переживаешь нечто вроде разрыва существующих связей: тебя окружают не общности и множества, а разобщение слов и разъятие хорошо знакомых явлений на неизвестные элементы.
Скупой, прерывистый язык верлибров последнего сборника проявляет силу именно таким образом — обнаруживая едва ли не в каждом привычном слове какой-то новый смысл. Нечто непривычное. Но живое и живущее своей жизнью.
Открывается возможность полностью погрузиться в эту книгу, как в глубокий сон, избавляющий от боли и тяжести повседневности.
Во время презентации книги все тексты были прочитаны автором под музыку, написанную специально для них. И это таинственное, чуть ли не зловещее действо совершалось в почти полной темноте. Маленькие фонарики были только у самого Геннадия и Ксении Шнейдер, автора и исполнительницы музыкальных композиций. Ни растворения стихов в музыке, ни поглощения музыки стихами не произошло — тексты и композиции прекрасно дополнили друг друга.
На бумаге отдалению от привычных смыслов способствуют лакуны между словами и синтаксические средства. Эффект дополняется свободой от рифмы и ритма в тривиальном их понимании. Оказывается, слова тоже нуждаются в отдыхе от своей работы. Удивительно, правда? Поэтому некоторые тексты сначала оставляют в недоумении — думай, мол, что хочешь, дорогой читатель.
И ты думаешь, пока идёшь дальше, напрягая слух и зрение.
Сперва находишь одни только тайные знаки и указатели — надписи на них ты не в состоянии прочесть, потому что не владеешь языком, на котором они написаны.
Самое время вспомнить, что стихи Каневского — это всегда не только слова, но и звуки. Поначалу ухо просто отказывается воспринимать музыку, которую автор играет почти в невесомости. Потом начинаешь слышать, различая понемногу и голос. Он звучит непривычно, но уже узнаваемо — так узнаётся во сне изменившееся почти полностью, но давно знакомое место.
Именно это чувство узнавания придаёт сил двигаться дальше.
А идти-то ведь долго — от 1915 до 2020 года.
При этом нужно учитывать, что время — тоже другое, не такое, как здесь.
Там всё другое, но это не значит, что далёкое.
Всё другое, но не чужое.
И ещё. В той действительности, которую описывают стихи Каневского, — всё настоящее.
Это пугает только в начале пути, а после — даёт утешение (не его ли мы чаще всего и ищем во сне, желая, чтобы найденное там оказалось настоящим?).
Путешествие начинается с обезоруживающе нежного и хрупкого «Стихотворения из 1915 года», написанного как будто легко и непринуждённо, почти легкомысленно.
Однако уже здесь появляется изображение тайного места или иного мира, где хранят для нас «непогасший свет».
Всего стихотворений, соответствующих определённым годам (также они отличаются использованием рифмы), в книге шесть.
И вот после первого же я вернулась к чтению «Всем бортам». Это было правильно. Оказалось, что в той книге были подсказки для понимания этой, и наоборот. То есть на самом деле они ближе, чем кажутся, при всей своей непохожести. «Всем бортам» — это множество историй об одном и том же, а «Не пытайтесь покинуть» — множество обстоятельств одной и той же истории, если угодно.
И необычайно трезвый, но при этом не равнодушный голос, звучащий в этих стихах, помогает не сбиться с дороги.
Так говорят с человеком, пытаясь ему помочь прийти в себя, вспомнить самое важное. Или успокоиться:
прежде всего
возьмите себя в руки
и поймите
это стандартная ситуация
Однако это ни в коем случае не разговор с идиотом или ничтожеством, наоборот, почти сразу читателю доверяют прочтение тонкой и довольно горькой иронии:
сделайте
нас
искусством
Поэтому довольно быстро перестаёшь чувствовать себя чужим этим стихам. Здесь мне кажется чрезвычайно важным подчеркнуть, что стихи Каневского могут быть странными, рисовать самые невероятные миры, но никогда не бывают безумными: сумасшествия и произвольных искажений действительности в них нет. Могут быть другие действительности или показаны незнакомые стороны привычного — но отнюдь никакого сумасшествия.
Продолжим: у отметки «Стихотворение 1948 года» ощущаешь себя так, будто получил весточку из обычного мира, удивляясь тому, что прочесть её теперь можешь только на местном языке (да, песочные часы реальностей перевернулись).
Ещё немного, и — «это была новая, новая москва…» — как ликующий гимн бесстрашия перед изменчивостью внешних обстоятельств.
Поющий его, где бы он ни находился, очень хорошо знает радость и не устаёт к ней обращаться даже из темноты, потому что «свет начинает светить во тьме».
Обращается к радости, несмотря на усталость, о которой и студенты, зубрящие во сне, и Солженицын, бухтящий из-под глыб (там же), несомненно, кое-что знают.
Усталость, недостижение целей — вообще один из лейтмотивов этой книги: «сухие сны старика», «медленно встаём. / живы — и хорошо…», «напеваем вполголоса / часто / отдыхаем», «хуже нет / чем ловить знак / целовать след», и, конечно, — «он… из караула усталых».
Но надо идти дальше, тем более что эта усталость не есть обречённость:
облегчённо
(если услышала ты «обречённо» —
это ослышка)
Тут-то и понимаешь, что не только ты здесь нашёл приют.
Здесь уже всех помянули, начав с самых первых страниц: «все непарные запонки, невсходившие семена, / непогасший свет», «влажные детские сны», «тополиный смех».
Здесь собраны и потаённые страхи: «пауки заползли / к тебе в сумку», «не заглянул бы в гости / шерстяной одичалый…»
Страхи, которые отступают, когда видят живых, идущих вместе с мёртвыми, настоящее — с будущим, молчание — со словами…
И память, в которой события выстраиваются нелинейно, благодаря чему расстояние от Хиросимы до Беслана уменьшилось до союза «и».
Впрочем, в происходящем нет ни намёка на хаос или бессвязность. Напротив, неочевидная цельность книги, жёсткость её конструкций позволяет найти точку опоры, чтобы заниматься «обнаружением границ» разных миров.
Например, в «Стихотворении из 1970 года» можно увидеть, как прямо рядом с тобой идёт за руку с дедом пятилетний мальчик. Как он взрослеет под песню Эдуарда Хиля о провожании вдаль кораблей. И как убегает вперёд, чтобы проводить в последний путь, но уже не дедушку, а Виктора Соснору: «здесь ли ты завершаешься или продолжишься там за углом синевы».
Это прощание звучит как псалом.
И пока читается псалом — глядишь — а маленький мальчик давно вырос: «помнишь, как ты убегал? / нет, не помню…» Взрослый убегает только во сне.
Здесь же — «часовой… стоит как живой». И отсчитывает время до возвращения домой: «девять дней сорок дней…»
Вещи на глазах оживают, вбирая в себя прежние краски и объёмы. А под конец уже сами начинают говорить: «на солнце слепящая жесть говорящая месть…»
И о мести — одна только краткая вспышка. Тогда как слова любви звучат уверенно и точно, как координаты долгожданной встречи:
мы встретимся — стрелки часов станут линией — в шесть
и будет как было
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.