Константин Гришин ‖ Детям не давать моих стихов!

Первое впечатление от стихов Юлии Пивоваровой: это галантерейная поэзия, сквозь декорации которой сквозит нездешний холодок. Неформальный лидер поэтического поколения 1980-х в Новосибирской области, Юлия Пивоварова начала сочинять в благословенное время, когда в советской литературе правили бал эпигоны Марины Цветаевой и Бориса Пастернака. Они монтировали проникновенную лирику и канцоны о Ленине, гордились широтой взглядов, называли себя паяцами и фокусниками и сейчас основательно забыты.

Литературная выучка эстрадных авторов проявляется у Пивоваровой в ассонансных рифмах, «вознесенских» ритмах и в отношении к поэзии как оболочке, красивой обертке смысла.

Но съеден со смаком
Счастливый билетик,
Как булочка с маком.
Куда мы приедем?

(Юлия Пивоварова)

Я — парень с Калужской,
Я явно не промах,
В фуфайке колючей,
С хрустящим дипломом…

(Андрей Вознесенский)

Помимо яркой словесной живописи, лирическая героиня унаследовала от шестидесятников цинизм, плоский юмор, навязчивые каламбуры, этический плюрализм и волюнтаризм.

Не мечтает о белой березе
Серо-буро-малиновый сквер,
Сквер, который на полном серьезе
Серо-буро-малиново сер.

(Юлия Пивоварова)

С точки зрения содержания стихи Пивоваровой — гимн неврастении, песнь мизантропа с явными и скрытыми мотивами бегства, преследования:

Вас кредитор повстречает нечаянно,
Вас повстречает месье Пуаро.
<…>
Только я обладаю аллеями
И пространством пустых площадей.
Только я подле статуи Ленина
Отдыхаю от милых людей.
<…>
В моих глазах пресны лесные слезы.
В моих глазах русалочья тоска.
Погода, я люблю твои прогнозы!
Вот только речка слишком высока.

Неизбывная ирония как фигура речи («погода, я люблю твои прогнозы») утомляет читателя и подчеркивает бедное, непоэтическое содержание, обнажает простые, как мычание, формулы.

Дымится чай. Грибы трусами пахнут.
Целует шторку форточка взасос.
Я напишу такое, что все ахнут.
Диагноз или, может быть, прогноз.

Создается впечатление, что шестидесятники растлили целое поколение молодых поэтов. Они подарили десяткам талантливых юношей и девушек красивые погремушки, научили артистической лжи и показному цинизму. Между тем поэтическому молодняку, «новым варварам», восьмидесятники кажутся скучными провинциалами.
Их ирония непонятна юношеству, ссылки на Ленина вызывают легкое недоумение. Постмодернизм как литературная практика губит недостаточно образованных людей из Калуги, Уржума, Нахаловки и Нижней Ельцовки.

Расцвело. Распустилися ирисы.
Я безмерно хочу тишины.
И фонтанные струи разбилися
о проекцию полной луны.
Рассыпаются капельки красные.
Инфракрасным горят тополя.
В этом городе улицы разные,
И гуляю по ним только я.
Только я обладаю аллеями
и пространством пустых площадей.
Только я подле статуи Ленина
отдыхаю от милых людей.

Стихи Юлии Пивоваровой — типичная советская поэзия, продукт переосмысления классической традиции.

Голова, как комната без света,
Шепотом наполнена чужим.
Дважды два оставим до рассвета
И из черной комнаты бежим!

(Юлия Пивоварова)

Голова моя — темный фонарь с перебитыми стеклами,
С четырех сторон открытый враждебным ветрам.
По ночам я шатаюсь с распутными, пьяными Феклами,
По утрам я хожу к докторам.
Тарарам!

(Саша Черный)

Приснился страшный сон Татьяне:
Медведь горит в аэроплане.
Зеваки встали возле мишки,
Мелькают часто фотовспышки.

(Юлия Пивоварова)

Когда-то Аристотель сказал: «Известное известно немногим». Если Юлия Пивоварова переиначивает «Евгения Онегина», лучше вспоминать не о нем, но о Жуковском, Уланде, Гельдерлине или Георгии Иванове:

Леноре снится страшный сон:
Леноре ничего не снится.

(Георгий Иванов)

К счастью, Юлия Пивоварова как поэт умеет пари́ть, творить летучие, воздушные зáмки, создавать миражи, иллюзии. Порою она отбрасывает маски, забывает клоунские гримасы, обнажает собственную боль и правду и напоминает нам о том, что поэзия — занятие не для жеманных чечеточников, что она «не читки требует с актера, но полной гибели всерьез»:

Я пишу стихи для стариков,
Детям не давать моих стихов!
Я плету гамак для пауков,
Хватит мухам этих гамаков!
Я живу на солнце под луной,
Я дружу с машиной поливной.
Мне смешны гримасы на монетах,
Я пою слова людей отпетых.
Я не знаю в точности, кто я.
Может быть, я женщина твоя.

Юлия Пивоварова, верная идеалам литературной юности, раз и навсегда решившая, что дело поэта — протягивать аллегорическим голубям «дочиста съеденной речи крошки», выпустила не новый, но очередной сборник своих стихов. Несмотря на поэтическую инерцию, она по-прежнему побеждает.