Елена Янушевская ‖ Непрерывность поэзии

«Бесперечь» сегодня, пожалуй, не самое употребимое в русском языке слово. В некоторых авторитетных источниках оно маркируется как разговорное, принадлежащее к сниженной лексике. (Толковый словарь Ефремовой). Является наречием и означает непрерывность чего-либо… Представляю, как, уже ерзая на месте, читатель готовится зевнуть и высказать свое фэ: и к чему этот лингвистический экскурс? Ну, непрерывность и непрерывность. Но в том-то и дело, что книга Яны Юдиной почему-то называется не «Постоянно», «Все время» или «Беспеременно», а именно «Бесперечь». Бес-перечь. Слово быстрое, звонкое, энергичное. Вызывает ассоциации с рывком, усилием: как будто атлет — отжал штангу и поставил на место… Однако делать усилие невозможно бесперебойно, а начинает книгу формула в аннотации «то, что не прекращается». «Бесперечь» соединяется с образом движения: перед нами «книга движения», читаем подсказку. И еще: «Бегство в невозможное, но с оглядкой». Вот с этим и хотелось бы разобраться: так усилие или движение? Верна ли (или с чем связана) моя первая интуиция? В чем «оглядка»?

А для начала отметим. Книга состоит из трех частей, и каждая предваряется небольшим прозаическим текстом-подводкой, или, что, возможно, точней — медитацией.
Первая из них, скажем прямо, не производит неожиданного эффекта. Это роковая слабость и неотъемлемая черта поэта — идти за звуком. «Завершенность возможна благодаря выдумке». Это музыкально, но давно известно. «Эвой, сигеньи!» — неоднозначный смысловой герметизм. Но это мне определенно нравится: «Камни могут быть живыми, если я доверяю иллюзии». «Вижу, что дом сгорает, но остаюсь в нем». Серьезное заявление, рискованное, подталкивает засомневаться: оправдает ли себя далее образ лирической героини? Следующий текст — поэтический, предлагающий, делаю допущение, некий обобщающий образ всей книги.

Золушка поднимает юбки,
Опускается на колени — и трещина по земле,
Это орешник вырос,
Ягоды будто кровь корриайе…

С первых страниц погружения в мир лирической героини фиксируешь два контрапункта: на стилистическом и образном уровне. Остается неясным, с какой целью в ряд текстов введены ибероязычные вкрапления, по большому счету, за исключением нескольких стихотворений, ничего не добавляющие к основной интонации. Образ лирической героини, иногда начинающей говорить по-испански, как бы застревает в развилке между инфантильным опытом («мамочка любит меня, мне тревожно»») и своей ненаигранной взрослостью, потому как взгляд ее цепок и отрешен. Это второе противоречие, далее оно дает о себе знать во второй части, посвященной семье. Третье — не противоречие даже, а двуслойность художественного мира, в который мы входим сразу же, из первого стихотворения (вместе с золушкой — ли?). Это мир-кентавр. Мифологичный, сказочный и одновременно гиперреалистичный, пугающий сверх-точностью деталей, жестов, подробностей. Вот пример, из самого начала первой части «Зеленый бубен»:

Праздник. У дома многоподъездного дочка царева,
снежные копья, заревана.

Елка за домом многоэтажным — символом воткнута,
«Волки-волки!», воет кто-то.

А на соседней странице:

В умывальнике в полночь большая луна
норовила за край перелиться…

Стилизация под фольклор — и рядом, пусть мифологизированная, но бытовая подробность в контексте современной жизни. И вот еще — обнажающая проницательность, взрощенная в повседневности и пересаженная на почву сказки:

А оживший от ласки камень
Потому равнодушным казался,
Что боялся запутаться в просьбах…

Я назвала три пары полюсов, между которыми напрягается восприятие книги. И сама книга — напрягается, это так. Но стоит добавить еще и четвертый уровень напряжения. Ощущение одновременной необязательности (местами), рядом с чем (или из чего?) вырастает отдельное восхитительно неотменимое. Это касается и самостоятельных текстов и целых смысловых периодов, составленных из нескольких стихотворений:

Зимний пляж, навесы, расшатанное бытье…

«Расшатанное бытье» — что может быть гиперреалистичней этого описания? Вот она эта анонсированная «оглядка». Вся первая часть при этом не сообщает нам ничего о конкретной реальности. Мы видим только ее преломление в сознании и наблюдаем усилие дать лирической героине язык, который совпал бы с ее особенным взглядом на мир, от этого в стихах ощущается динамика и одновременно эстетический стресс. Хорошо ли это? Хорошо ли задаваться постоянным вопросом: а правильно ли я понимаю то, что стремится выразить автор?

Там, где речка-осечка,
Ветви рукастые, мимы,
Мельтешит поплавок на воде,
Будто взгляд: подождет и отскочит.

Ты же добрый бездельник?
А в речке блесна неподвижима.
Подмигнешь и замедлишься на
Повороте, наклоне и прочем.

«Неподвижима» — это пример частности, которая, как представляется, могла бы быть иной, но в этом вся суть шедевра: он свободен от необязательно-возможного и возможно-необязательного…

Но вернемся к началу. Движение или усилие? С чем из них — «бесперечь»? Лирическая героиня перетекает в следующую область своих соприкосновений с миром — об этом вторая часть «Боковой приток». Из отражений себя вовне, будь то лес, лужа или замерзшее море, к воспоминаниям о семье. Наконец мы встречаемся с реальностью, пусть она всего лишь отпечаток в долгой памяти. Оказывается, бабушкин испанский тюль — достаточный повод для «адэланте кон лос фаролес». Но в соседстве с просторечным «бесперечь» — внутри смысловой оболочки, в которую упакована книга, — это выглядит рискованным сочетанием (вызывает ассоциации с гастрономической экзотикой вроде хамона с хреном — лакомство не для всех). И тем не менее. На этом месте хочется захлопать в ладоши:

Сказка долго? Скоро.
Было хорошо.
Пятнышко не стерлось,
прошлое ушло.

Мечемся в отрезке:
но сэ и пор кэ.
вроде занавески,
да на сквозняке.

«Растения к старшим жмутся, / зажмуриваются». «Тянет слива-йогиня / Сустав деревянный». Сказочно. Но это не значит, что книга распадается на отдельные перлы или смысловые ребусы. Переходя к третьей части, начинаешь отчетливо осознавать: она состоялась. Принцип непрерывности работает. Смысловая струна натянута от внутреннего опыта в режиме «здесь и сейчас» к погружению в память, а затем мы переходим к обзору настоящего крупным планом. Уже не изнутри, а со стороны. «Близкий МКАД» — коллекция урбанистических зарисовок. Движение в смысле развития происходит.
Но я не откажусь и от первого впечатления: усилие. Бес-перечь. Нет, не рывок. Последовательное выстраивание, с ситуативными неудачами, самобытного поэтического языка. Книга Яны Юдиной, в которую вошли стихи 2018 — 2020 гг., ее первая книга, — интересный опыт чтения о том, что и сама поэзия — «бесперечь», непрерывность, а иначе она не имеет смысла. Усилие проложить русло речи, пройти по «нехоженым тропам» — еще непрожитым и не отрефлексированным в поэтической форме смысловым пространствам. Это усилие — лучшее, но не единственное — стоящее, что случилось в книге. А формальных поисков в поэзии, как мы знаем, много не будет никогда.