D.Lebedeva0

Дарья Лебедева ‖ Несгораемая юность

 

Горбунова Алла. Конец света, моя любовь. Рассказы. — М.: Новое литературное обозрение, 2020.

Несмотря на то, что книга вышла недавно, о ней уже много сказано, в том числе о том, что это пронзительная проза определенного поколения. И да, во мне, представителе этого поколения, она очень живо, больно и ясно отозвалась: «бухло, вписки, тусовки», незащищенность и вседозволенность, рынки и ларьки, «братва» и разборки — весь этот ландшафт мне хорошо знаком. Но дело в том, что эта книга все-таки шире, чем ностальгия с привкусом горечи, ее породившая, иначе она не пронзила бы столько сердец.

Как и в любом сборнике, рассказы здесь не равнозначны — есть слабые и проходные, но те вершины, которые берет Алла Горбунова, не оставляют сомнений в том, что книга заслуженно замечена и награждена (пока я о ней писала, она получила премию «НОС»).

Все рассказы, от совсем коротеньких, похожих то на притчи, то на дневниковые заметки, до сложных и длинных, объединяет незамысловатый, простоватый, без изысков язык. Удивительно для прозы поэта, что никакой поэзии в этих текстах как будто и нет. Горбунова рассказывает, словно сидит на кухне с подружкой и то жалуется, то фантазирует, то вспоминает что-то, то размышляет. Обычными словами, прямым высказыванием, даже штампами — вроде как «запрещенными» приемами. Она говорит прежде всего о себе, даже если лирический герой мужчина, берет за основу пережитое лично (это становится очевидно из повторяющихся чуть не дословно из рассказа в рассказ мотивов, деталей), но смешивает все это с чувством вины, ужаса, глубоким непониманием, за что человек так жестоко наказан, почему он делает раз за разом неправильный выбор, и неугасающим, нервным желанием разобраться во всем. Здесь языческое, мифологическое, сказочное тесно переплетено с верой и страхом перед Богом, а страстная любовь к жизни и миру в одно мгновение преобразуется в ненависть и ужас перед бытием.

Язычество здесь привлекательное, манящее, зримое, а вот существование Бога постоянно оспаривается, то прямо, то косвенно. Словно душа — автора ли, героев? — не определилась, ближе она к влажной черной земле в корнях и листьях или к небу с высоко идущими облаками. Спасения на первый взгляд нет нигде, но земля хотя бы не врет. Текст магически сливает отдельные сознания воедино и словно переносит убогое существование в городских квартирках и деревенских скрипучих домах в другое измерение, в котором все обретает или теряет смысл. Из некоторых рассказов читатель выходит как первобытный человек из леса, в котором он только что чудом выжил и обрел новое знание. Все становится чуть-чуть другим.

Рассказывая о своей юности, пришедшейся на девяностые — начало нулевых, Алла Горбунова препарирует прошлую себя безжалостно, словно чужую. Все виновны, все греховны и все невинны, и каждый приносит в мир столько боли и мрака, причиняет столько зла себе и другим, как правило, неосознанно, постепенно запутываясь в своей жизни, в отношениях с другими людьми, калечась и травмируя. Эффект от этих рассказов такой, словно по тебе проехал грузовик, и ты знаешь, что так и должно быть, что ты всегда ждал этого грузовика и готовился к нему, и незачем жалеть себя, свою раздавленную жизнь, но можно угасающим сознанием вдруг заново увидеть небо, луч солнца, прозрачное облачко, уносимое ветром, и понять, что только это имеет значение. Только в этом смысл, а остальное — мусор и блажь.

Происходит постоянное возвращение к природе, телесности, невинности детства, к свету — из полного хаоса, ведь из глубокого колодца как раз и становятся видны звезды. Героям Горбуновой нужно упасть как можно ниже, чтобы вдруг прозреть. Может быть, даже умереть страшной, некрасивой смертью, как в рассказе «Домашняя порностудия Тришки Стрюцкого» умирают потерянные для всего мира девочки, женщины, старухи: «Голова Катеньки изумленно запрокидывается набок, глаза ее смотрят в окно, в облака, — как в детстве, когда она падала на землю и мама кричала: «Вставай, сучье вымя!», а Катенька в небо смотрела, и оно кружилось вокруг нее, а вещей всех — домов, магазинов, — не было как будто, а потом Катеньку ставили на ноги и все снова было, и Катенька улыбалась». Или наоборот стать душегубом, как в рассказе «Три убийцы»: «…все изменилось, когда однажды увидел я смерть и агонию, увидел, как мучается и умирает другой человек. В эти мгновения, когда он мучился и умирал, я вдруг смог почувствовать, что он живой. Что он такой же, как я. И в эти мгновения бесконечный мир раскрылся для меня, и все обрело реальность». Им должно быть плевать на себя, как в рассказе «Вечеринка сгоревшей юности», чтобы обрести прозрение: даже наркоманы, алкоголики, бездельники, психи прожили правильную и только свою жизнь, ничуть не худшую, чем домохозяйки, бизнесмены и уважаемые члены общества, и все они начинали ее одинаково, даже вонючий бомж с бородой, похожей на желтое мочало: «А ведь этот человек был для кого-то любимым сыном, самым прекрасным на свете…».

Фабулы рассказов, как правило, отчаянно просты: герои напиваются, едут на природу, поступают в институт, ругаются с друзьями, ищут общий язык с родными, живут самой обыкновенной, неприметной, ничем не замечательной жизнью. Бунтуют и смиряются, впадают в экстаз или в отчаяние, держатся за жизнь или хотят с ней расстаться. Но из маленькой детали или незначительной истории, или тривиального события вдруг открывается портал в огромную сложную вселенную, причем открывается не внезапно, а медленно разворачивается из маленькой черной точки. В рассказе «Воспоминание о забытом возлюбленном» память о первой любви из банального описания, как они встречались, как потом он спал с кем-то другим, как она после разрыва она наелась таблеток и разбила яйцо на кухне, вдруг превращается в фэнтези, обретает черты рыцарских романов и героических саг: «Я забыла своего возлюбленного, но пытаюсь вспомнить его. Кажется, он умел принимать облик животных и птиц. Кажется, он воевал и был ранен, и я нашла и исцелила его. Он продирался сквозь джунгли, чтобы прийти ко мне. Он летал на драконе, он спас меня из заточения, и я родила ему семь сыновей». Или в рассказе «Брошена на землю»: попутчики в поезде вдруг влюбляются в ничем не примечательную, обычную женщину Леру, и это внезапное чувство переносит всех пассажиров вагона в иную реальность, где и они, и их жизнь лучше, чище, прекраснее. И даже лирическая героиня, не участвующая в этой, как она называет, «оргии», в итоге очаровывается Лерой, в глазах которой она «вдруг увидела свет, которого не видела никогда в жизни и одновременно видела всегда, еще до рождения, и я понимала, что Лера — единственный в мире сосуд этого света, одно прикосновение к которому дарует вечное блаженство, но не утоляющее жажду раз и навсегда, а заставляющее жаждать и желать все больше и больше, и все больше и больше дарящее».

Такие внезапные выходы «в астрал» из обыденности, а потом такое же неожиданное возвращение на бренную землю органичны для этих рассказов, суть которых словно бы в этом и состоит — в зыбкости реальности, ощущении, что настоящее — вовсе не настоящее, что мир поврежден, сломан, а всё странное, колеблющееся, незримое — как раз настоящее и есть. И прием смешения грубого, обычного, приземленного с фантастическим и гротескным, абсурдным отлично работает на это ощущение, принесенное из забытого детства, к которому герои пытаются отыскать ускользающую тропинку. И сама Горбунова в заключительном автобиографическом рассказе называет детство потерянным раем, в который можно вернуться, увидев мир заново, глазами ребенка: «В самой простой былинке был бесконечный мир. Я просто видела вещи, которые есть всегда, но мы их не замечаем». «Есть только детство и смерть, — словно подытоживает она. — Их и надо нести в себе всю жизнь». А в промежутке лишь нечто условное, придуманное, сон, который снится ребенку, ставшему взрослым, и все погибает, потому что «не может жить без любви», но любить, по-настоящему любить могут лишь умирающие внутри нас дети.

Кажущаяся бесхитростность этих рассказов похожа на простоту деревянного моста, под которым бездна или бурная река, над которым огромное небо, а вокруг древние темные скалы. Это мостик к ужасам и счастью бытия, необъяснимого, пугающего, но прекрасного, потому что оно есть у нас, дано нам. Если бы его не было — не было бы ничего, ведь и страшные, некрасивые, печальные вещи — часть дарованного нам чуда жизни.

 

 

 

©
Дарья Лебедева — родилась и живет в Москве. По первому образованию историк. Книжный обозреватель, поэт, прозаик, музыкант. Работает тестировщиком программного обеспечения.

 

Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.

Loading

Поддержите журнал «Дегуста»