Его новую любовницу звали Корения. Она кубинка, горничная в отеле в Сантьяго-де-Куба, где он, Костя, бывший одессит, а ныне житель Калгари, живет уже вторую неделю. Её имя смешит его, потому что девушку назвали в честь Анны Карениной. Родители, бывшие студенты российского университета, так выразили любовь к СССР. Живя в Варадеро, родили Корению, Владимира и Катюшку. У последней так в документах и записано — не Екатерина, а Катюшка.
Родители обучили детей русскому языку и внушили, что СССР был самой правильной страной, русские — друзья, и если страна и разрушилась в 90-е, то виновата вечный враг Америка. Которая и Кубу душит санкциями. «Но мы не сдадимся».
Корения родилась в сознательной семье. Но ей двадцать два года и очень хочется сказки. Такой, как в иностранных фильмах. Чтобы белый, верный мужчина — у них-то на Кубе парни такие горячие, что на верность надеяться не приходится. Чтобы состоятельный — очень хотелось носить такие же красивые наряды, как туристки, которыми был набит отель. Все у них было невыразимо прекрасно — и духи, от запаха которых кружилась голова, и платья из невиданных на Кубе тканей, и украшения, и еще куча каких-то вещей, назначения которых она даже не знает, а, убирая номер, просто вертит в руках и думает: это зачем? В идеале хочется, чтобы возлюбленный увез в свою страну.
Значит ли это, что Корения не любит Кубу? Любит, и еще как. И Фиделя любит, и Че. У нее на плече даже татуировка — портрет Че в берете. Оба революционера правы, считает Корения. Просто страна у них слишком маленькая бороться с такой махиной как США. И потому махина, несмотря на неправоту, уже почти победила. Жиром задавила.
Вот и Корении хочется пожить не в бетонных, некрашеных стенах, а в красивой квартире с горячей и холодной водой. С мягкой мебелью. И работать по специальности, а не мыть полы в номерах и не вертеть из полотенец лебедей. Корения рано пошла в школу и уже окончила университет. Однако по большому блату она устроилась в гостиницу, потому что это золотое дно. Иностранцы везут сюда подарки чемоданами и обслуга сама одета-обута, и перепродает.
В Костю Корения влюбилась. Он, правда, старый, сорок лет, но стройный, следит за собой. У него на столике в ванной больше кремов, чем у неё с мамой. И одеколон такой, что учуяв запах, она сразу страстно его, Костю, хочет. Она приходит к нему будто бы убирать, а на самом деле они любят друг друга до изнеможения. Номер остается неубранным, но обоим плевать. Костя веселый, зажигает на дискотеках, как её сверстники. Вечером приезжает в разные веселые заведения и ждет её. С ним интересно, сытно и пьяно.
Он о себе почти не говорит. Ей лишь известно, что он не женат, и никогда не был женат. И что любит мохито и ром без добавок. И ей берет такой же — ему нравится, когда она пьяна. Костя — русский канадец, живет в холодном Калгари. Говорит, что зимой ему приходится выкапывать машину из снега. Ну и ну.
Корения думает, что у них все серьезно, и в конце своего пребывания он или сделает предложение, или скажет, когда приедет снова (скоро, конечно) и сделает предложение. Она ходит и светится. На шее у неё подаренные им бусы — хрусталики, переливающиеся всеми цветами радуги.
X X X
Костя лежал на пляже, под «грибком», покрытым пальмовыми листьями, и наслаждался покоем. Только что он выкупался в бирюзовом, теплом море, потом хлопнул полстакана рома («не наливайте туда Пепси!»), и теперь, накрыв лицо белой шляпой, находился в блаженном полусонном состоянии.
Куба — лучшее место на земле. Он ездит сюда уже лет пятнадцать. В разные отели. Тусит. Привлекает все — дешевизна, так как на канадские деньги всё стоит копейки, море, пальмы, манго и папайя, ром и сигары, добродушные, открытые люди, воспитанные по-советски, но, конечно, со своими прибабахами, а главное — женщины. В Канаде женщину найти трудно. Канадские бабы хотят того же самого, что и кубинские — денег, но для кубинки сто долларов уже деньги, это три зарплаты, а канадкам подавай успешного, чтобы тысяч сто пятьдесят в год зарабатывал, и чтобы все дорогое — дом, машина. При разводе оттяпывают имущество, оставляя тебя в трусах и алиментах. А за что им платить? За полные белые тела? За то, что в сексе не секут ничего? Тогда как кубинки — охохо… Тоненькие, попки упругие, глаза горячие, улыбки ласковые. И отношение к сексу куда проще. Не было еще, чтобы он позвал девушку — «бонита», красавица, мол, или «ми принцесса», «ми амор», и она не пошла с ним. Это в Гаване, в Варадеро — больших городах. В провинции, говорят, есть девчонки домашние, но туда он не ездит. Ему домашних не надо.
И семьи не надо. И дети — ни к чему. По молодости не нужны были, а теперь-то подавно. Его бесит даже если его банный халат не на тот крючок повешен, не говоря чтобы еще пустить кого-то к себе жить.
Ездить четыре раза в год на Кубу — наилучший «формат». Повеселился и свободен. И беременный кто, или не беременный, ты даже не знаешь. Он никому ничего не обещает. А если на что-то и надеются, то их дело. Прыгая козлом на дискотеках и крича своим загорелым подружкам «бонита!», хватая их за блестящие от пота ляжки (жара, однако, а кондиционеров нет), он прекрасно знает, что они с ним за деньги, за подарки, за перспективу отьезда в Канаду. Хотя… и привлекательность его, конечно, никуда не денешь.
Костя доволен собой. Его сверстники уже с пузичками, лысые, а он как законсервировался в тридцать лет. Потому что бегает по утрам, ест только полезное. И никто ему дома мозги не выносит, никакая чужая баба под названием «жена», ни спиногрызы.
В гробу он видел стакан воды.
Впрочем, думает Костя, надо думать о приятном. Он лежит под «грибком» и вспоминает все позы, в которых он видел прекрасную Корению. Латиноамериканки — самые красивые. Не зря они «миссками» часто становятся. На других его тело уже и не реагирует.
X X X
— Корения! — садовник Рауль окликнул девушку, когда она подходила к номеру Кости. Он вышел из кустов и направился к ней. Высокий, большой парень в зеленых садовничьих униформенных штанах и широкополой шляпе, он будто сошел с картины Ван Гога.
Остановился напротив и сказал:
— Когда ты поймешь, что туристы не считают нас за людей? Они покупают женщин. Да и мужчин…
— Надоел! — девушка постучала в дверь, ей открыли, и она вошла.
X X X
Корения застыла перед кроватью, на которой лежала официантка ресторана-буфета Сесилия. Девушка молчала, не в силах вымолвить ни слова. Костя же говорил, что она, Корения, самая сладкая, такой у него не было, без нее не может и дня, «ми амор, бонита»… Она разглядывала Сесилию — чернокожую, с яркой косметикой, в белых чулках сеточкой.
На Кубе чулки сеточкой очень популярны. Потому что климат жаркий, а власти требуют, чтобы женщины в учреждениях носили колготки. Ну и потому, что сеточки свое отжили в «свободном мире», и туристы активно сбрасывают их сюда.
Через некоторое время Корения опомнилась и заметила, что Костя ничего не говорит, не оправдывается. Она взглянула на него и увидела пристальный, довольный взгляд и улыбку.
— Присоединяйся, — пригласил жестом на кровать.
Корения попятилась.
— Двадцать долларов и туфли! Не новые, но в хорошем состоянии, — улыбнулся Костя. Он собрал со знакомых не нужные им вещи и привез на Кубу на подарки.
— А мне? — ревниво спросила Сесилия. — Мы с тобой не договаривались, что нас будет трое!
Корения выскочила за дверь и, обхватив голову руками, как на картине Мунка «Крик», побежала…
Садовник смотрел ей вслед.
X X X
Ну и хорошо, подумал Костя. Теперь не надо думать, как избавляться от девчонки. Вечером он поел мидий, креветок и крабов — получил свою порцию йода, напился рома и уснул. Приснилась мать. Как всегда во сне, она была на расстоянии. Он все тянулся к ней и не мог дотянуться. В детстве этот сон огорчил бы его, а сейчас он просто повернулся на другой бок и снова заснул. А наутро вспомнил как однажды беседовал с психологом. Случайно, в самолете рядом сидели, разговорились.
— Какое самое травматичное событие было в вашем детстве? — спросила женщина после того, как он нахвастался ей своими кубинскими «победами».
— Каждое лето меня отправляли в лагерь.
— Вы не хотели?
— Я хотел быть с мамой, поехать с ней на дачу. Но каждое лето я был в лагере. На весь сезон. Периодически за детьми приезжали, забирали, а меня нет.
— Это изменило вас?
— Нет, наверное… Впрочем, это приучило меня к легкости отношений. Начиналась новая смена, новые люди, привыкание к ним. Я теперь легко знакомлюсь, не залипаю на людей. Есть так есть, исчез с поля зрения, ну и черт с ним.
— Что еще вам не нравилось в лагере?
— Все. Общие спальные, общий стол, общие дела. Я хотел своего — комнаты, тарелки, мамы. Главным образом, мамы. А она была дяди Гришина. Отчим. Пустозвон, но ей нравился, видимо, если меня отправляла с глаз долой.
— Она была ласковая?
— Нет.
— Вы обижены на мать?
— Да. Не общаемся.
— Но ведь можно создать семью, и получить ласку.
— Это хлопотно, затратно, а главным образом, и негде взять. Канадки мне не нужны, жительницы Украины на известного рода заработках в Европе, в Россию надо визу делать каждый раз…
— Это не причина.
— Им всем лишь бы переспать и что-то с этого получить. На всех континентах одинаковы. Цена разная. На Кубе бусы, в Америке они оттяпывают дома.
— Вам их не жаль? Кубинских девушек. Они же на что-то надеются. Возможно, любят.
— Проститутки ленивые…
— Вы все еще не уехали из пионерлагеря, — психолог тронула его за рукав.
X X X
Ранним утром, когда солнце нежным желто-розоватым светом покрыло отель и территорию вокруг него, когда шум волн еще еле слышен, некоторые туристы могут из своих окон видеть высокого парня и девушку, стоящих на улице.
Парень одет в белые рубашку и брюки. Девушка — в красном. Они выглядят как два цветка на большой, «выбритой» газонокосилкой поляне с огромным, выше человека, кактусом посредине.
— А что ты такой нарядный, не в форме? — спрашивает Корения Рауля.
— Я сегодня не работаю. Пришел, чтобы увидеть тебя.
— А я пришла забрать документы. Буду работать в школе.
Глаза Рауля вспыхивают радостью.
Парень и девушка идут к выходу с территории отеля.
Стая бабочек срывается с куста и летит им вслед.