Ветер нагло лез под лыжные куртки, кидался горстями жесткого снега. Взбухшей веной лыжня запетляла по склону, мелькнула меж валунов и пропала. Растворилась в белизне вьюги. Небо заполонили тучи, и конца им не было видно.
Денис снял маску. Далеко внизу чернело кляксой здание канатной станции, бело-серой стеной сливались с небом альпийские пики. Неблизко. Тревога в голове нарастала с каждым выдохом вьюги. Он не мог унять дрожь в ладонях и старался не думать, что будет, если они не успеют к станции до пяти вечера.
Канатка закроется.
Ночью в горах минус двадцать.
Денис тряхнул головой. Вот ведь дурак, послушался того лыжника, в красной куртке. А парень-то исчез. Теперь без паники. Не думать ни о чем, что может кончиться плохо, так вроде в песне.
Сколько натикало? Начало четвертого.
Времени мало? Времени нет.
Он повернулся к дочери. В куртке василькового цвета фигура ее выделялась в круговерти снега, такая красивая. Маленькая, изящная. Денис впервые порадовался, что дочь выбрала столь яркую расцветку. Видно отовсюду, не потерять. Присев на снег, Лера терла запотевшее стекло маски скрюченным на холоде пальцем.
Ладно, паники нет. Хотя это обман. Смятение нарастало в душе взрослого сорокалетнего мужика, что затащил ребенка на целину. Идиот.
Хорошо, спокойно, успеем. Не может быть по-другому. И точка.
Денис вернулся взглядом к склону. Пойти левым траверсом, меж камней — куда заворачивает лыжня, обойти скалы, выкатиться напрямую, а там и станция. Он подхватил сноуборд, зашагал вверх, втыкая ботинки в пухляк. «Успеем», — шептало сознание. «Должны», — бухало сердце.
— Помоги мне, Господи, в делах моих.
А ведь еще час назад все складывалось неплохо.
Кабинка канатной дороги заползла, качаясь, на склон, вытряхнула сноубордистов и встала. Эти двое, забеленные снегом, последними успели на подъемник. На высоту две тысячи пятьсот метров. Только отсюда Денис с дочерью могли спуститься в долину. Туда, где толкались в беспорядке домики с остроконечными крышами, остро пахло жареными сосисками, свежим хлебом и пивом. Туда, где было тепло и безопасно. Где растягивали на площади меха венского аккордеона и гортанно, протяжно пели местные. Но…
Курорт захлестнула снежная буря. Стремительно, словно покрывало набросили. Спуски перекрыли, подъемники встали. Растерянные лыжники расползлись тараканами по кафе, ресторанам, пунктам проката.
Здесь же на самом верху перед картой, утыканной красными точками, толкались несколько человек. Завывал ветер, раскачивая пластик указателей трасс. От порывов дочь завалилась в сугроб. Денис откатился в сторону, сел на пятую точку. Неприятно, холодно. Жутковато в такую погоду на открытой вершине.
Он отстегнулся, подхватил борд, помог дочери встать. «Вот ведь попали, — мелькнуло в голове. — Может, надо было отсидеться».
Сознание отпустило тот факт, что в кафе войти они не смогли, люди встряли в дверях, как сельди в той бочке, да и воняло до тошноты перегаром и табаком. Дочь скинула перчатки, те задергались на резинке, пытаясь улизнуть с ветром.
— Зачем? — спросил Денис. Говорить было сложно, воздух охлаждал горло, снег залеплял губы.
— Руки замерзнут.
Она не услышала, выудила телефон, погрузилась в операторскую работу.
Ох уж эти детки, живут, будто в параллельных мирах — инстаграм, ВКонтакте, тик-ток. Ни дня без поста, без фотки. Денис прошел к информационному щиту. Народ, стоявший минуту назад, скользнул в пелену снега, исчез.
«Обидно, не успел напроситься в компанию, — подумал Денис. — Вместе-то веселее».
Словно вняв его мысли, из бурана шагнул великан. Под два метра ростом, красная куртка, занесенная снегом, обледенелые очки, сосульки усов. Словно призрак из фильма ужасов. В сравнении с ним Денис выглядел карликом.
— Трассы перекрыли, — сказал гигант на английском.
Денис кивнул, язык понимал неплохо, не прошло даром обучение в школе на Мальте. Английский по семь часов в день, немой заговорит.
— И что делать? — Идти на южный склон, вот сюда.
Человек провел палкой по щиту, где одиноко горела зеленая точка.
— Оттуда есть спуск в долину.
Словно тени, вынырнули из пелены снега три лыжника. Выбеленные куртки, маски в наледи придавали сходство с пришельцами.
— Шестьдесят девятая, красная, открыта, — стянул маску и прохрипел парень с изрытым оспой лицом. — Спасатели сказали.
«Откуда столько уверенности…» — подумал Денис. Не спросил. Лера закончила съемку, встала рядом.
— Предлагаю спускаться вместе, — оглядел лыжников великан и улыбнулся. — Пока не замело окончательно. В котловине, внизу, я видел много детей, вытаскивать в первую очередь будут их. Спасатели могут не справиться.
— Может, метель скоро закончится? — спросил Денис, взглянув на дочь. Тревога жгла сердце. На сноуборд он переставил ее год назад, опыта не накатала, была бы на лыжах, другое дело, с трех лет гоняет. А тут видимость — ноль, снега по самые не балуй, блин.
— Бесполезно, и к утру не стихнет, — прохрипел лыжник, очищая маску. — Я смотрел прогноз, как бы хуже не стало. Погнали, а то замерзнем.
Волны сомнений одолели Дениса, мысли за и против кружили голову. Гигант ждал, лыжники, изготовились к спуску.
Черт, черт. Дождаться спасателей или поехать с толпой? Он не мог решить, как поступить.
Как не мог решить, какой костюм надеть на день рождения тещи, какую модель машины купить, чтобы вписаться в бюджет, какой выбрать садик и школу для дочери. Не мог решить, к какому конкретно морю поедут летом, в какой отель. Да и не любил решать. Отучила жена. Все вопросы в семье брала на себя Татьяна. Рослая, с копной русых волос, с пышной грудью и чуть огрубевшим снисходительно-повелительным голосом. Денис считал про таких вот, как писал в свое время Некрасов: в горящую избу и коня там… Ну вот так повелось. Его устраивало, ничто не отвлекало от разработок систем интернет-безопасности в крупнейшей российской компании. Он обеспечивал достаток и не лез в бытовуху, всецело доверяя вопросы жене.
И вот сейчас, глядя на уходящих в пургу лыжников, Денис отчаянно жалел, что супруга именно сегодня рванула на арендованной машине в Зальцбург. Оставила ему в качестве компаньона восьмилетнюю дочь, с которой Денис, правда, нашел общий язык. Они имели маленькие тайны, скрывали мелкие провинности друг друга, вставали в оборону, когда мать (выражение недовольной Леры) устраивала наезды (выражение разозленной Леры). Денис чувствовал их нарастающее противостояние. Дочь пошла характером в мать. Взгляд, манера речи, резкость движений — все от нее. Эх, жаль нет Танюши, разрулила бы ситуацию.
— Па, ну поехали, или как? Замерзла уже.
Денис улыбнулся. Ощутил вдруг единство с лыжниками, спешившими в сторону Южного склона, и это подействовало благодатно.
Дочь, пристегнув борд (и когда успела), скользнула за красной курткой великана.
— Подождите, сер, мы с вами, эй. Папа, давай шустрее.
Денис принял решение, немного не успел сказать об этом первым. Пристегнувшись, он торопливо запрыгал лягушкой к склону, в белую мглу.
На плоский, точно сковорода, выкат, спустились одновременно молодые лыжники, великан и он с Лерой. Лыжники работали палками, проталкивались сквозь глубокий снег. Потом они отстегнулись, плелись, подхватив доски.
Место показалось Денису знакомым, если разогнаться с самого верха, этот переход пролетаешь пулей, оставляя в стороне редкий лесок. Потом по дуге уходишь направо, на красную, падающую меж черных скал, трассу. Он обожал скорость. Только в горах ощущал свободу, тут она была настоящая, его и ничья больше.
Обычно он укатывал от Танюши с дочкой, со старта. Встречались в обед, в уютных австрийских ресторанчиках или французских, или итальянских, зависело от курорта. После обеда разъезжались, чтобы дождаться друг друга внизу возле подъемника в каком-нибудь баре. В эти часы одиночного выката он научился получать наслаждение.
До знаков «шестьдесят восемь», «шестьдесят девять» плелись наперекор ветру, проваливаясь в наметенных сугробах. Небо исчезало, растворялось. Красными цифрами, словно семафорными огнями, выплыли из белой крупы знаки.
— Направо, — заорал гигант, махнул в снежную взвесь палкой. Денис с дочкой присели, очистили от наледи доски, пристегнулись.
— Эй, шестьдесят девятую не проскочи, — крикнул молодой хрипатый голос, и лыжники сиганули вправо, словно в яму ухнули. Пелена съела фигуры.
«Вот блин, — расстроился Денис, — договорились же вместе». Показалось, что хрипатый мог бы вывести в долину. Оставалась надежда на великана.
Спускались с остановками. Гигант катался уверенно, быстро. Денис цеплялся взглядом за красную куртку, за след на склоне, притормаживал, оборачивался и высматривал дочь. Лера падала, вязла в снегу, плакала. Горизонт окончательно слипся с небом, снег валил крупными хлопьями, где трасса — не разберешь. Возле высоких кустов они встали передохнуть.
— Ты как, — Денис присел перед дочерью, показалось, щека ее побелела.
— Норм. Долго еще?
Она плюхнулась в сугроб, недовольно растирая перчаткой нос.
— Надеюсь, что нет.
У него онемела стопа, пришлось ослабить шнуровку ботинка. Дочь ежилась на стылом ветру, и его сердце ныло. Сбила с толку уверенность гиганта, подлила масла в огонь одержимость молодых лыжников. Он жалел, что начал спуск, а не дождался спасателей там наверху.
Человек-гора сидел в снегу, наклонившись вперед, будто высматривал цель. Денис присел рядом. В сторону тянулся едва заметный лыжный след и елочкой забирался вверх. Денис понял задумчивость великана, различил табличку, терзаемую ветром. Шестьдесят восьмая трасса. Он готов был орать и плакать. Они сбились, проскочив поворот.
Денис не хотел принимать эту цифру. Почудился даже запах дымка, где-то там впереди.
— Дымом пахнет? — удивился Денис. — Может, рядом какой дом или кафе?
— Тебе кажется, — иностранец что-то жевал и выглядел спокойным. — Мы промахнулись с поворотом.
— А это, — Денис указал на лыжню, на круглый знак впереди.
— Это шестьдесят восьмая, спуск вне трассы, а где же шестьдесят девятая?
— Не знаю, — пожал плечами великан. — Спуск здесь несложный, правда, меж скал, держитесь за мной.
Он встал, встряхнулся, мягко соскользнул вниз.
Страх выстрелил мгновенно, словно спустили пружину, которую бесконечно долго оттягивали, поднялся по венам, растекся, пропитал внутренности и отравил сознание, Дениса бросила в жар. Однажды он поклялся себе, горам, духам вершин и Богу, что никогда, никогда больше не направит сноуборд вне подготовленных и ухоженных трасс. Никогда. И провиденье в тот день сжалилось, отпустило. Тогда он спасся, выжил практически случайно.
Стоял марток — одевай двое порток, великолепнейшая погода, солнце, острые пики, местный опытный гид. И мысли не придет о беде или происшествии. Просто не может быть. В первый же тренировочный заезд по фрирайду лавина сорвалась с подтаявшего карниза и играючи выкинула группу с десятиметрового обрыва. Денис впечатался в сосну и остался жить, пускай и с двумя поломанными ребрами, сотрясением мозга и отбитым легким. Остальных разметало по долине. Проводник и два лыжника погибли.
Пару сезонов он пропустил. При мысли о трассах, снеге и ветре колотила крупная дрожь. Не мог даже смотреть фотки, фильмы про горы. И только спустя несколько лет, когда поставил на лыжи дочь в подмосковных Сорочанах, немного пришел в себя на пологих спусках, поймал ощущение былого кайфа и вернулся к любимому сноуборду. Но с трассы не уходил теперь ни на метр.
Однако, ситуация складывалась не в его пользу, и значит, придется врать. Альпийским горным вершинам, снежным духам и Богу. Придется нарушить клятву, которую честно держал долгих шесть лет. Иначе не выбраться. Денис смутно припоминал пеструю карту курорта, где шестьдесят восьмая уходила извилистым пунктиром меж хребтов, утыкаясь в промежуточную станцию фуникулера. Вариантов не оставалось. Вернуться наверх невозможно, слишком далеко ушли.
— Ну что, готова? — крикнул дочери, и та выбралась из снега, отряхнулась.
— Погнали. Внимательно! Держись меня. — Хорошо.
Денис с трудом ловил красную куртку в разрезе маски. Два раза падал и отчаянно летел по склону на заднице, поднимая шлейф снега, тщетно пытаясь тормозить доской. Он торопился, боялся не успеть за великаном, потерять ориентир его куртки, заплутать среди камней и редких кустов.
— Па, подожди, — дочь тоже падала, вставала наспех, увязала в сугробах, злилась и снова зарывалась в снегу. Это его отрезвило. Он догадался, что дочь боится отстать, хотя не подает вида, но торопится и делает много ошибок. Денис дождался, пока она подъедет, подышал, вытирая лицо шершавым снегом.
— Куда ты гонишь, не успеваю, — нахмуренное, а вовсе не растерянное лицо дочери напомнило Денису жену. Та умела настроиться на ситуацию, нужно упорство — становилась камнем, требовалось хитрость — перекидывалась кошкой. Он так не умел, а вот дочь научилась.
— Надо держаться великана, он, похоже, знает дорогу, — выдохнул Денис. — Без него пропадем.
Лера понимающе кивнула, они покатились вниз. Небо едва пробивалось в буране, ветер не утихал. Здоровяк просигналил красной спиной впереди и исчез.
Денис притормозил, не понимая, куда тот делся, может, обрыв. Что-то пошло не так. Денис встал на жесткое ребро доски. Подозвал дочь.
— Что? — притормозила Лера.
— Иностранец пропал, — стал отстегиваться Денис. — Пойду посмотрю.
В горнолыжных ботинках по склону ходить легче, не скользят, металлические зубцы дают хоть какое-то сцепление, сноубордисту же приходится втаптываться, делать ямку и только потом — следующий шаг.
Обрыв он поймал за пару метров, каким-то шестым чувством, как и много лет назад, иглой кольнуло в сердце. Больно, но вовремя, черт возьми. Пустота внизу, черный провал и рой снежинок. Наверно, в солнечную погоду откроется фантастический вид на долину, разноцветные домики в кольце горных вершин, ниточки дорог. Свежий лыжный след уходил влево и терялся. Что там с гигантом, Денису знать не хотелось. Если что и случилось, уже не помочь.
Дочь подмерзла. Дрожала и терла руки.
— Ну ты где, — увидев Дениса, сняла маску, русая прядь выбилась из-под шлема.
— Поднимемся чуть вверх и налево, — он махнул рукой в сторону.
— А где тот, в красном? — спросила Лера.
— Уехал, — Денис помог отстегнуть дочери сноуборд.
Медленно потопали в горку. Раздышались, согрелись. Ветер бросался снегом, словно играл — кручу, верчу, запугать хочу. Добрались до знака, когда начало темнеть. Справа ветер услужливо раскидал снег, лыжня ниткой стелилась вдоль склона. Они пристегнулись, покатили по петляющему следу, на перевал, что пугал темнотой и неизвестностью. За гребнем пробирались на пятой точке, упираясь металлическими кантами досок в заледенелые пласты. Сколько вот так ползли, Денис не помнил.
***
Денис провалился. Разом ушел по грудь в расщелину, взметая облако белого пуха. «Вот ведь гадство», — брызнуло в голове. Сноуборд упал, заскользил было в сторону, он успел подхватить его за крепления. Бросил перед собой доску и услышал, как остро вскрикнула, привставая со снега, дочь. Денис вскинул руку.
— Стой, где стоишь. Не подходи. Не хватало и тебе провалиться.
Лера присела на корточки, замерла, упёршись руками в снег.
— Глубоко засел? Сам выберешься?
— Конечно. Сейчас отдышусь и помчимся к дому.
— Не оставь, Отец небесный, — Денис выдохнул, перекрестился. Положил руки на доску, потянул тело вверх. Расщелина, словно голодный каменный зверь, годами поджидавший добычу, плотно вцепилась в ботинок. Доска затрещала. Черт. Он отбросил снег вокруг. Расковырял дыру, пытаясь измерить провал.
Нервничал. Потел. Матерился.
Дочь хлюпнула носом, озабоченно хлопая по карманам штанов, куртки, озиралась с явным расстройством, поднялась чуть вверх, разворошила сугроб, где ждала отца до того. Денис смотрел на ее белое от снега лицо, на покрасневшие ладони, потом на лыжню, заносимую вьюгой, в груди филином ухало сердце. До утра не дотянем, снегопад усиливается, нас не найдут. Мысль торопилась, скользила во тьму страха, не давала сосредоточиться. Раскопают по лету. Два трупа. Он стянул маску, глаза залепило снегом.
Ну не слезы же это.
Прости меня за грехи мои, к тебе взываю, Отец мой небесный.
Нужен последний рывок.
— Ты скоро? — дочь отбила от налипшего снега рукавицы.
— Телефон, кажись, потеряла, не могу найти. Маман прибьет. Поднимемся чуть верх? Я возле того камня грохнулась, наверно, там и валяется.
— Подняться не получится, Лер, спуститься бы успеть, — улыбнулся Денис, чувствуя, как чавкнуло снизу, заглатывая ноги. Он соскальзывал медленно и верно, подтаивала наледь на камнях.
— Живущий под кровом Всевышнего, под сень всемогущего покоюсь. Говорю. Господи, прибежище мое и защита моя, — пыхтел Денис, дергая застрявший ботинок.
Молитва выручала. Он в нее верил. Вспомнился сентябрьский вояж, когда мотались с Танюшей по шумному, говорливому, пахнущему вечным праздником Парижу, перемешивая магазины с музеями, галереями, ресторанами. Супруга рвалась на Монмартр — высочайшая точка города, базилика Сакре-Кер, художники, картины, атмосфера. Едва уговорил ее взять такси, доскочить до пригорода Сен-Дени. Прочел в путеводителе про мощи Дионисия Ареопагита, святого покровителя всех Денисов.
Готический собор дышал спокойствием и ладаном, витражи, взлетающие над анфиладами, узорная роза над входом, две старушки замерли у суровых икон. Он прикоснулся к статуе святого в центре, помолился.
На душе было скверно, перед поездкой слетела база с почти законченным проектом, три недели кропотливой работы пошли прахом, так не вовремя. Он купил тогда свечку, спросил у проходящего мимо служки в желтом расписном одеянии, есть ли какая молитва к Дионисию.
Церковнослужитель долго не мог понять, что именно хочет господин в мокром плаще, не понимал английского. Когда, наконец, разобрался, услышал «Москва», «Россия», улыбнулся и попросил подождать.
Принес затертый листок на русском. Прямо, судьба. С того дня молитву выучил наизусть, шептал каждый день перед сном.
— Не убоюсь я ужасов ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Чертов камень, гребаный ботинок.
Денис с силой дергал ногу, все без пользы, трещина засасывала медленно и неумолимо. Он понял: ему не выбраться. Но дочь. Дочь не останется с ним. Нет, это невозможно, немыслимо. Жена не переживет. Он отправит ее вниз одну. Лыжники шли по этому склону, а значит, шанс есть.
— Лера, пристегивайся, я пойду следом. Буду контролировать спуск. Главное — не останавливайся, не оборачивайся. Понятно? Едешь вниз и возле скалы налево, потом направо, большими зигзагами, не набирай скорость.
Денис врал, перед глазами проглядывал серый, едва видимый контур скал, откуда только спустились, а развернуться к склону у него не получалось. Он врал, но кроме этой лжи у него ничего не осталось. Пришло время принять самое сложное решение. Что я, пожил ведь, и неплохо, положа руку на сердце. Дочь красавица вон, жена… хорошая, умная, без нее как без рук. А сколько стран посмотрел, пальцев на руках не хватит, и заработать удалось, не пропадут девчонки первые годы, квартира, машин аж две. Справятся. Сука, ну почему так быстро пролетела жизнь.
Он был готов. Запыхтел, пытаясь хоть немного повернуться. Застрял карман, и он с трудом отцепил ткань куртки. Теперь Денис видел край склона.
— Давай, доча. Вниз по лыжне, видишь след?
— Да, — кивала дочь, недоверчиво глазея в наступающую темноту.
— Пока видно лыжню — не останавливайся, там внизу станция. Давай, вперед.
— А ты?
— Я следом, прям сразу, вот уже выползаю. Встречаемся возле подъемника. Окей?
— Да. «Прости меня, Господи, дай шанс, отпусти дочь!» — воззвал Денис.
Фигурка рванула по склону. Тщательно следуя лыжне, уходя влево, разворачиваясь вправо. — Хороший траверс, — улыбался Денис, будто видел первый поворот. — Умничка. Давай, милая, давай. Ты сможешь.
Его знобило, ног уже не чувствовал. В горле пересохло, и он зачерпнул ладонью снег, зажевал подмерзшими губами. В этот момент и провалился глубже, только распластанные на доске руки держали тело, голова и плечи чернели на ветру.
Лера спускалась уверенно. Три раза упала, катилась метров двадцать на заднице не видя куда, остановилась, встала и заскользила дальше. Папа приободрял хриплым голосом, хотя из-за ветра было слышно не очень. Мрачные темные камни вынырнули по центру, надо объехать, и она уловила, как папа кричал — взять левее.
Денис встрепенулся. Показалось, стылый ветер донес отзвуки крика. Детского, далекого, пронзительного. Лера? Или показалось, или все же она? Он заволновался, зашевелился, занервничал, мозг, словно принтер, выдавал картинку за картинкой — дочь вылетает с уступа, не группируется, как учил, теряется и вытягивает по инерции ноги, хрустят кости об острые камни, лежит без сознания. Там внизу, в темноте.
— Не-е-ет! — заорал Денис в пустоту снегопада, и будто откликнулись горы, ворчали, жевали слова.
— Иду, Лер, иду, дорогая. Держись, — он навалился на сноуборд, без сил дернул чертов ботинок. И невозможное произошло. Нога вышла, словно трещина сглотнула слюну и на миг ослабила хватку.
Окоченевшей рукой он нащупал нательный крест, выудил, точно рыбу. Перекрестился, поднес к губам серебренное распятие. Услышал его Отец Небесный, помог Святой Дионисий, отпустили Духи гор и здешних отрогов. Спасибо те. Выбрался!
Денис стоял на коленях и не чувствовал стылого наста, и ветер не лизал холодом щеки, обходил стороной, уступая дорогу. Снегопад замедлил кружение, не лез нагло в глаза, и тело почти невесомо. Он пристегнул сноуборд. Внизу на чернеющих скалах дочь попала в беду и надо спешить. Фуникулер до пяти. Ходу, ходу.
— Иду, Лера, иду, — он шептал, а эхо спускалось рядом, вторило, поддразнивало и смеялось. Он увидел фигурку на выкате, дальше дом, запорошенный снегом, снегоход помаргивал фарой. Дочь мчалась к человеку из дома.
А Денис словил кант — так у профи на сленге говорится, когда пузом и мордой о склон что есть мочи. Такой вот день сегодня. Гребаный, неправильный день. Или счастливый, что живы. Денис лизнул снег и подумал, что он очень вкусный, крупинками, словно сахар, и можно посыпать на корочку хлеба и пожевать. И хорошо бы стакан горячего чаю да вприкуску со снегом, урчит в пустом животе.
Дочь показывала мужчине на горы. Не видят его. Стемнело, он рядом, сейчас доползет. Осталось чуть-чуть. «Еще раз лизну вкуснейшего, словно мороженное, снега, — подумал Денис, — и встану. Главное, она спаслась».
Татьяна подняла на уши отельного гида. Вытащила из бара. По номеру экстренной помощи тот долго и путано требовал начать поиски.
«Мы не спасаем, — безучастно ответили в трубку, — лишь доставляем трупы домой. Пурга, видимость нулевая, с утра вышлем отряд».
Дениса нашли. Распластанного, без сознания, сросшегося с доской. Расщелина почти сожрала его тело, и ботинок пришлось ей оставить. Гудел вертолет надоедливой мухой, и, укладывая в люльку Дениса, врач поражался, как тот смог выжить. Ответить Денис не смог, губы, как снежная корка, руку разжал, там в скрюченных пальцах — крест.