Майка Лунёвская ‖ Человек говорит за всех

***

Где земля встаёт на дыбы перед самым лесом,
никуда не ведёт дорога, это её ведут.
Но не злобу дня будем иметь в виду.
Жук говорит: «Я никуда не лезу»,
дуб говорит: «Я потеряю жёлудь»,
лист говорит: «Воздух у вас тяжёлый»
и в пробор травы падает без помех.
Бог бережёт, а сами не бережём мы.
Человек говорит за всех.

***

Неба серые глаза прикрыты веками.
Здесь не спросят у ольхи: «Как жить? Не трудно ли?»
Лес стоит, не отворачиваясь ветками,
даже если в нём зима и птицы умерли.

***

Шли за рыбой — уходим с деревом.
На стекле бумажка с написанным от руки:
куплю пчёл продам DVD
(звучит как планы на жизнь, стерео).
На солнечном диске царапина.
Рынок — машина времени,
из которой звучит то блатняк, то Алёна Апина,
то Алсу, то Эминем.

Шли за рыбой, но рыба большая, на полкорыта,
в котором она плывёт, а уплыть не может.
Чешуя блестит как железо, глаза открыты.
Мы ещё посмотрим, спасибо, вернёмся позже.

И случайно выходим к рядам, на которых саженцы —
будущие сады.
Я беру в свои руки будущее и кажется,
мы с ним одной высоты.

Перед собою несу яблоньку,
то наклоню, то ровней держу,
по стволу забирается маленький
жук.

Сам не знает, куда он ползёт,
но не дальше неба, ствола не выше.

И наконец уплывает щука или осётр,
но этого я отсюда уже не вижу.

***

Какая-то знакомая природа,
как будто эту книгу я читала —
один и тот же снег идёт три года,
он, как и я, хотел начать сначала.

За это время жизнь не изменилась,
плоды не поменялись семенами.
Но на вопрос: «А что с тобой случилось?»,
я научилась отвечать: «А с вами?»

Чем хуже год, тем глубже эскаписты.
Когда по огороженной свободе,
по саду то есть, снег идёт не быстрый,
он тоже эскапист в каком-то роде.

***

Яблоко от яблони не падает,
висит до последнего,
гниёт на ветке,
держится (не держись,
расслабься уже,
устань,
это нормально,
никто не может держаться всегда,
даже листва и та
падает и летит,
падает и лежит,
ни за кого не держится,
ни на что не надеется,
никуда не спешит).

***

В вечерний сад я принесла свечу,
её фитиль похож на человечка,
а пламя — это крылья или плащ,
который развевается от ветра.
Огонь палящий так уж ли палящ —
я проверяю, палец приложив.
Где остаётся чёрное за медным,
там месяц буквой «с» в листву пролез.
Как хорошо всё то, что незаметно.
Деревья привыкают к тишине,
а если говорят, то о погоде.
Я к боли привыкаю больше не.
В саду молчат, и это мне подходит.
Горит свеча, но это слабый свет,
с ним лучше видно то, чего здесь нет.
Бросает тень дрожащую на доску
росток огня, поднявшийся над воском.

***

Деревья на окраине дождя,
где каждый цвет скругляется над полем,
вода молчит, под землю уходя,
не видно тех, с кем птица говорит,
и скорлупу ещё не раскололи,
и пёрышко над ветками парит.

***

Потому что в земле теплей,
мы засыпали их землёй,
и ростки сохранились в ней.
Снег, не ходи за мной
в мае, когда цветы
всё-таки лучше пуль.
Мы февралём сыты,
нам бы июнь-июль.
Чем укрывать ростки —
спрятать под чернозём.
Чем укрывать от тьмы?
Господи, это мы
тянемся вверх, ползём.