Наталия Ячеистова ‖ Америка, Америка…

Двадцать лет назад, 11 сентября 2001 года, в США произошла чудовищная трагедия, потрясшая весь мир — террористами-смертниками были взорваны два небоскреба-близнеца Международного Торгового Центра в Нью-Йорке, в результате взрывов и пожара погибли сотни людей. Мир долго не мог оправиться от шока после случившегося… Казалось, за минувшее время многое изменилось на планете, но вот двадцать лет спустя, в августе 2021 г., снова произошло событие, всколыхнувшее весь мир. В Афганистане к власти пришли талибы, страна повержена в хаос. Военная операция США «Несокрушимая свобода», начатая в Афганистане 7 октября 2001 г. в ответ на террористический акт 11 сентября, закончилась нулевым результатом. В Америке нарастает страх новых терактов. 

В далекие дни сентября 2001 г., вскоре после теракта, я волей случая оказалась в Нью-Йорке. Увиденное и прочувствованное навсегда запечатлелось в памяти, а сделанные тогда записи позволяют и сегодня воссоздать противоречивую картину того времени и задуматься о глубинных причинах происходящего. Я оставила эти записи без изменения, не поддавшись соблазну стушевать либо усилить какие-либо акценты, убрать то, что сегодня может показаться наивным. Пусть читатель увидит события того времени так, как довелось их увидеть мне.

АМЕРИКА, АМЕРИКА…

Силуэт Америки

Никогда прежде не бывала я в Америке. Исколеси­ла, вернее облетала, полмира, а вот со Штатами все как-то не складывалось. Не могу сказать, чтобы я особо стремилась туда, но побывать в этой стране мне все же хотелось. Несколько раз поездки были уже «на мази», но в последний мо­мент по разным причинам срывались. И вот в конце лета 2001 года силуэт Америки стал обретать для меня какие-то уж очень достоверные очертания. На конец октяб­ря была назначена международная конференция по корпоративному праву в Нью-Йорке. Я и мой шеф получили от организаторов персональные приглашения, шеф дал согласие на нашу поездку. В финансовом департаменте нашлись необходимые средства. Все сходилось.

Я работала тогда помощником одного из наших министров, и поездка в Нью-Йорк представляла для меня не только личный, но и профессио­нальный интерес. То ли от того, что мечта постепенно становилась реальностью, то ли просто потому, что я стала думать об этой поездке слишком час­то, Америка начала сниться мне по ночам. И всегда она представ­лялась этакой невероятной, многоступенчатой сверкающей грома­дой. Просыпаясь, я чувствовала себя неуютно.

Вскоре произошло одно примечательное событие. В начале сентября в России сменился американский посол. Г-н Коллинз, с которым наше министерство за время его работы в России реализовало ряд совместных экономических проектов, уехал, и на смену ему прибыл г-н Вершбоу. С ним как-то сразу по приезду случился конфуз: г-н Вершбоу не явился в назначенный час в Кремль для вручения верительной грамоты. Путин прибыл, а Вершбоу нет. Видимо, адми­нистрация президента, наш МИД и американское посольство разминулись во времени и пространстве.

Мы еще были под впечатлением этого забавного сюжета, когда мне вдруг позвонили из посольства США и сказали, что господин Вершбоу приглашает меня на обед 13 сентября. Я опешила: хоть я и считала себя неплохим экономистом, но не столь выда­ющимся, чтобы со мной хотел встретиться американский посол в первые дни своего пребывания в России, не успев еще даже познакомиться с Президентом.

Я поинтересовалась, кто еще приглашен, почему выбор пал на ме­ня. Ответили: народу будет немного, человек десять, из русских — я и Гайдар, а меня порекомендовал сотрудник Посольства. Услышав это, я почувствовала некоторое смятение —  не столько от предстоящей встречи с послом, сколько с Гайдаром, личностью известной и масштабной, но с которой я персонально знакома не была. Однако в этом приглашении я усмотрела осо­бый знак моего теперь уже неизбежного сближения с Америкой.

Теракт

Во вторник 11 сентября я поздно вернулась домой с работы: гото­вила материалы к нашим с министром выступлениям на конференции. Включила телевизор и замерла: на экране дымились небоскребы. Как и многие, я в первый момент подумала, что это кадры из фильма, но бегущая строка CNN и тревожный голос диктора свидетельствовали о том, что это не голливудская фантазия, а чудовищная реальность.

Наряду с отчаянием, страхом и болью, испытанными в те дни, память почему-то зафиксировала и какие-то неуместные впечатления: люди, бегущие от рушащихся башен Всемирного Торгового Центра — в основном выходцы из других стран, некраси­вые, нескладные, совсем не похожие на стереотип, созданный Голливудом.

Но были и другие. Помню элегантного мужчину, который, сидя на корточках на тротуаре, что-то быстро говорил по мобильнику, глядя на горящую Северную башню Торгового Центра — как он вскрикнул, когда вдруг на его глазах самолет протаранил вторую башню «Близнецов».

Вскоре потом появилось много фотографий, писем, рассказов. Особенно врезался в память один снимок в газете: на фоне сплошной стены с пря­моугольными окнами — силуэт мужчины в белой рубашке и галстуке, в черных брюках, ботинках — падающий вниз головой с прижатыми к телу руками и подогнутыми коленями. Люди выбрасывались из окон, чтобы не погибнуть в огне.

Слушая рассказы очевидцев, я невольно отмечала, как много во Всемирном Торговом Центре работало инвалидов. Некоторым даже удалось спас­тись, как, например, тому слепому компьютерщику с 71-го этажа, ко­торого за несколько минут до взрыва собака-поводырь вытянула по­гулять. Или женщина, прикованная к коляске — коллегам удалось вывезти ее из здания. Но другой мужчина, тоже прикованный к ин­валидному креслу, уже спастись не мог, а его друг-коллега не бросил его и погиб вместе с ним.

***

После того, как первый шок прошел, все начали рассуждать о причинах случившегося. Международный терроризм был объявлен главным врагом человечества. Однако за призывами к решительной борьбе с терроризмом просматривался скрытый страх Запада перед угрозой со стороны Ислама. Западные полити­ки вдруг поняли, что враг находится не где-то далеко, а буквально под носом, что он незаметно стал частью западного общества. Как могло такое случиться?

В те дни весьма часто высказывались соображения о том, что причина террора — в растущем социальном неравенстве и нищете стран «третьего мира», провоцирующих агрессивность его граждан. Наряду с этим существует и другое мнение: события 11 сентября 2001 г. положили начало не противостоянию различных цивили­заций, религий, стран Севера и Юга, а противостоянию цивилиза­ции и варваров. Это мнение является наиболее политкоррект­ным, но не вполне убедительным. Откуда берутся эти варвары? Кто их порождает? И почему теракты были направлены именно против США? Почему именно здесь экстремисты перешли от угроз к реальным действиям? Кто-то объясняет это ошибками внешней политики, кто-то — американской государственной идеологией, кто-то — национальным характером. Но факт остается фактом. Желание быть первыми, самыми сильными, единствен­но правыми, поигрывая мускулами, насаждать повсюду свои ценно­сти, которые для многих таковыми не являются — это ведь может вызвать и обратную реакцию.

Как нарочно, мне тогда попалась книга Генри Миллера «Тро­пик Козерога». Этому гению цинизма присуще потрясающе точное видение пороков общества и социального зла. Вот что писал этот американ­ский писатель почти 80 лет назад: «В Америке люди в постоянном безумии. Они ищут выхода своей энергии, своей жажде крови… На вид она похожа на прелестный улей, трутни наползают друг на друга, занятые лихорадочной работой, но внутри это бойня, где каждый убивает ближнего и высасывает его косточки… Весь конти­нент спит крепким сном и видит во сне грандиозный кошмар». Когда Миллер писал свою книгу, Всемирный Торговый Центр еще не был построен. Самым высоким зданием Нью-Йорка в то время был Эмпайр Стейт Билдинг, о котором Миллер написал: «Их (американцев), бесплодное безумие вознесло это колоссальное сооружение, ставшее для них предметом гордости и хвастовства».

В американском посольстве

Несмотря на произошедшие теракты, ни конференция в Нью-Йорке, ни прием в посольстве отменены не были. Американцы заняли бравурную позицию: «Лучшим ответом террористам будет скорейшее возвращение жизни в ее обычное русло».

Москвичи приносили к американскому посольству цветы, иконы, свечи в память о погибших. То, что В. Путин первым передал соболезнования американскому Президенту Дж. Бушу, не было проявле­нием стратегической дипломатии — русские люди сострадательны по натуре и остро переживают чужую боль. Я знала, что в посольстве открыта «Книга скорби», но когда пришла туда, то увидела, что книга не одна, а целых четыре, и люди все равно стояли в очереди, чтобы сделать запись.

На встрече с Послом присутствовало, как и ожидалось, человек десять. Вначале разговор, естественно, шел о трагических событиях 11 сентября. Мужчины говорили о терроризме, о плохой системе безопасности полетов и способах предотвращения дальнейших воз­можных терактов с воздуха. А я думала: почему дальнейших терак­тов надо ждать непременно с воздуха? И почему объектом теракта был выбран именно Всемирный Торговый Центр, в котором работало так много иностранцев, а не какое-либо другое, не менее многолюдное место? Был ли это вызов только Америке или всему Западу?

Потом мы перешли в другую комнату (такого же простого функциональ­ного стиля, в каком живет вся деловая Америка), где нас пригласили к столу, но ненадолго: оказалось, что надо самим обслуживать себя. Прием несколько удивлял своей демократичностью.

За обедом разговор перешел в экономическую плоскость. Гайдар, разумеется, находился в центре дискуссии и охотно де­лился с американцами своими оценками и прогнозами в отношении экономического развития России. Иногда несколько слов удавалось вставлять и мне.

Посол выглядел уставшим, однако принимал в беседе активное участие, даже улыбался, олицетворяя деловую и мораль­ную мобилизацию американского народа.

Путешествие в одиночку

Тем временем психоз вокруг возможных повторов терактов не утихал. Американское посольство в Москве на несколько дней пре­кратило работу, однако у меня уже была американская виза. По мере приближения дня отъезда на душе у меня становилось все более смутно. Коллеги и знакомые недоумевали, узнавая, куда я собираюсь ехать.

«Что я там забыла? — спрашивала я себя. — Конференция про­водится не в последний раз. Увидеть тот Нью-Йорк, который я меч­тала увидеть, уже невозможно. Не лучше ли отменить эту поездку?». Однако орга­низаторы конференции уже успели поблагодарить нас с министром за предсто­ящее участие, воспринимаемое ими как выражение солидарности. Отступать было поздно.

За три дня до вылета меня вызвал мой шеф и сказал, что он в Штаты не полетит. «Жена не отпускает, — просто объяснил он, — у нас ведь трое детей». И передал все свои полномочия мне, включая выступление на кон­ференции.

«Вам хорошо, — добавил он в заключение. — Вы там будете целую неделю путешествовать, а я тут за вас волнуйся!»

24 октября в 11:30 я поднялась на борт Боинга, вылетавшего по маршруту Москва — Нью-Йорк.

К моему удивлению самолет был забит до отказа. Такого ажи­отажа по посещению США в то время я никак не ожидала. Ле­тели туристы, предприниматели, родственники, летел целый симфо­нический оркестр из Москвы. Самолет гудел, как улей. Оживленные, неутомимые россияне общались между собой и с белозубыми американцами.

Я постаралась поудобнее устроиться в своем кресле у окна и приготовилась к десятичасовому перелету.

Накануне, в Московском Доме Книги я купила путеводитель (Polyglott) по Нью-Йорку. Путеводитель предлагал восемь маршрутов по Нью-Йорку, я их внимательно изучала, пытаясь сложить из них один: свободного вре­мени у меня ожидалось крайне мало.

На цветных вкладках путеводителя Нью-Йорк выглядел по­трясающе, несмотря на трагичность присутствия близнецов-небо­скребов. Мне не терпелось оказаться, наконец, в городе, столько раз завораживавшем меня в кино и во сне. Непременно хотелось уви­деть своими глазами все символы Нью-Йорка — Статую Свободы, Бруклинский Мост, Эмпайр Стейт Билдинг, Бродвей, Уолл-Стрит с Фондовой биржей, Таймс-сквер… И еще один мой приятель на­стоятельно рекомендовал мне съездить на Брайтон-Бич.

Я замирала в ожидании встречи с Нью-Йорком, немного побаиваясь этой огромной незнакомой страны, улиц с гигантскими здани­ями, необычных, раскрепощенных людей, фешенебельных магазинов… Разглядывая карту Нью-Йорка, я мысленно перемещалась по улицам Манхэттена и открывала для себя некоторые удиви­тельные вещи (конечно, давно известные всем остальным). Ока­зывается, Нью-Йорк — это в основном Манхэттен, а сам Манхэттен был куплен в свое время у индейцев всего за 24 доллара. Гар­лем, о котором мы все наслышаны с детства, оказывается, находит­ся на Манхэттене и вплотную примыкает к Центральному Парку и Верхнему Ист-Сайду —   наиболее престижному району Нью-Йорка. Внизу трагическим конусом зависал Даунтаун…

Нью-Йорк

Встреча

При подлете к Нью-Йорку я прильнула к окну в на­дежде увидеть Статую Свободы и лес небоскребов. Но меня ждало разочарование — внизу тянулись лишь ангары и какие-то непри­глядные хозяйственные постройки. В сравнении с другими аэропортами крупных городов, аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке оказался на удивление маленьким и некази­стым. Вместо ожидаемых длинных лабиринтов на выходе, я почти сразу же наткнулась на встречавшего меня сотрудника ген­консульства Валерия, и через две минуты мы были уже на улице.

Волнение мое от наконец-то состоявшейся встречи с Нью-Йорком было столь велико, что мешало четкому восприятию действительности — я все видела, как сквозь пелену, и в голове у меня стоял туман. Впрочем, может так сказывались и последствия долгого перелета. Мы быстро проехали Куинс, пересекли Ист-Ривер и оказались на Манхэттене. Валера, работавший в генконсульстве второй год, произносил знакомые названия: «Гарлем», «Ист-Сайд», «Пятая авеню», а я пыталась наложить их на то, что видела из окна маши­ны и раньше — на фотографиях, но все путалось, было совершенно неузнаваемо и потому ирреально.

Моя гостиница под скромным названием «Юниверсити Клаб» находилась в самом центре Нью-Йорка — на пересечении Пятой авеню и Пятьдесят четвертой Стрит. Это была очень странная гостиница, похожая на вход в какой-то иной мир, и не зря, видимо, на ней отсутствовало название.

Внешне отель представлял собой ста­ринное невысокое здание. При входе просматривались несколько шикарных банкетных залов, мраморные лестницы и колонны, за од­ной из которых прятался портье со своей конторкой. Он дал мне ключ и объяснил, что, поскольку нужный лифт не работает, то при­дется пойти обходным путем — налево, вверх, направо, прямо, нале­во, еще раз налево, вверх и направо. Сопровождать меня никто не собирался. Я шла по толстым мягким коврам узких коридоров, катя за собой чемодан, и при очередном повороте неожиданно оказалась в ка­ком-то офисном подразделении, где за стеклянными перегородками служащие сосредоточенно работали за компьютерами. Я пошла в другую сторону — и оказалась в небольшой гостиной в стиле «ам­пир», где на бархатном диване отдыхала вальяжная парочка. Пройдя мимо и толкнув массивную с золотом дверь (на второй раз она поддалась), я оказалась на лестничном пролете, ведущем к гостиничным номерам. Тут я подумала, что никогда, никогда не смогу самостоятельно выбраться отсюда.

Номер был небольшой, всё в нем было не­привычно — полумрак, терпкий запах, дубовый шифоньер без зад­ней стенки, огромное ведро со льдом на столе, резные кресла, обтя­нутые ярко бордовым с синим атласом, крошечная ванная комната. Наверху кто-то, похоже, усиленно занимался спор­том — потолок периодически вздрагивал под ударами бросаемых то ли гирь, то ли штанги. Приняв душ, я упала без сил на огромную кровать, заваленную цветными подушками. «Пройтись по Бродвею», — последнее, что я успела подумать, проваливаясь в темноту.

Проснулась я от громкого стука в дверь — «Льда не желаете?». Это, ставшее впоследствии риторическим, предложение льда — в любое время дня и ночи — видимо, рассматривалось администра­цией отеля как особая услуга. В первый момент я не могла понять, где я. Жутко хотелось спать, но надо было вставать — часы показы­вали восемь, и через час за мной должен был заехать Валера, чтобы отвезти на конференцию.

Я спустилась в холл ровно в девять (налево — вниз — направо, еще раз направо, прямо, налево — вниз — направо), чудом, на автопилоте выбравшись из этого лабиринта. Валеры не было. Через пятнадцать минут у меня началась легкая паника — конференция с громким названием «Экономическая политика в эпоху глобализма» открывалась через час, и опаздывать мне было никак нельзя, так как я была в числе первых выступающих.

В половине десятого я поняла, что у меня нет другого выхода, кроме как добираться до института самостоятельно — благо, он находился где-то недалеко. Я открыла карту и вышла на Пятую Авеню. Нью-Йорк обру­шился на меня яркой сверкающей громадой. Жаркое солнце отражалось в бескрайних стеклянных корпусах огромных зданий, устремленных в голубое небо — было трудно представить, что всё это сооружено людьми, причем достаточно давно. По улице неслись потоки шикар­ных машин. И все вместе это производило впечатление красивого, гигантского, сложного механизма.

Передо мной стояла непростая задача: идти быстрым шагом, сверяясь с картой, одновременно впитывая в себя открывающуюся мне Америку и делая фотоснимки. Стеклянные гиганты, сменяя друг друга, нависали надо мной, и я почувствовала, что начинаю идти зигзагами и периодически на что-то натыкаюсь. Стало очевидно, что или я сверну шею, или упаду от головокружения и жары. Я остановилась, убрала фотоаппарат и, сосредоточившись на кар­те, направилась к цели, периодически уточняя у прохожих правильность выбранного направления.

Конференция

Через полчаса, практически вовремя, я достигла Института Права, который представлял собой темное массивное здание в классическом стиле. Войдя в зал, я с удивлением обнаружила, что он еще практиче­ски пуст. «Ну и ну, — подумала я, — с пунктуальностью у вас, ока­зывается проблемы». Ведь часы на стене показывали уже без пятнадцати десять. Без пятнадцати… — Я еще раз взглянула на свои часы — без пятнадцати девять… Видимо, вчера, ложась спать, я неправильно перевела часы!

Я обессилено опустилась в кресло. «Ну ничего, — подбодрил меня внутренний голос. — Пробежка с утра полезна. И у тебя есть еще целый час, чтобы отдышаться и выпить чашечку кофе».

Минут через сорок появился обескураженный Валера. Ну что я могла сказать ему? — «Мы, видимо, разминулись».

Тем временем народу заметно прибавилось, и в зале уже практиче­ски не осталось свободных мест. Публика собиралась солидная — адвокаты, профессора, все — холеные и внушитель­ные. В какой-то момент я почувствовала панику, возникло непреодолимое жела­ние развернуться и убежать. Но табличка с моей фами­лией уже красовалась на столе в президиуме — среди пяти других. Пора подниматься! Я заняла свое место за столом.

Слева — юрист из Бразилии — Хай! Справа — известная дама, профессор из Вашингтона Элеонора Вульф — Хай!

Речь Элеоноры была блистательна и насыщена ин­тересными идеями и парадоксами. Говоря о колебаниях правопри­менительной практики в США, она цитировала «Ворота Расемон» Агутагавы, приходя к выводу о том, что в сложных ситуациях каж­дый видит то, что хочет видеть.

В своем выступлении, я изложила свое видение проблем антитраста. А что касается «Ворот Расемон», то обратила внимание почтенной публики на сле­дующее обстоятельство: человек, лишившись работы и средств к суще­ствованию, может ожесточиться, стать агрессивным, злобным, способным на любую низость. В последние годы во всем мире четко прослеживается тенден­ция: компании, сливаясь, проводят реструктуризацию и увольняют тысячи сотрудников. Кто думает о последствиях?

«… Будь то обычное время, он, разумеется, должен был бы вер­нуться к хозяину. Однако этот хозяин несколько дней назад уволил

его… И то, что слугу уволил хозяин, у которого он прослужил много лет, было просто частным проявлением общего запустения» (Р. Акутагава. «Ворота Расемон»).

Общее запустение, приводящее к всеобщей ожесточенности…

Впоследствии мне прислали из Нью-Йорка полный текст наших вы­ступлений на Конференции — ссылки на Акутагаву были сохранены.

Институт Права представлял собой очень демократичное за­ведение, по крайней мере внешне, поэтому в перерыве я сначала по ошибке забрела в студенческую столовую на первом этаже, где хиппового вида молодежь уплетала салаты из пластиковых коробочек. По­том обнаружила ресторан наверху, где для нас был накрыт шикар­ный стол в европейском стиле.

Мне было приятно и интересно общаться с новыми американскими коллегами. За внешней чопорностью быстро проступали про­стота, доброжелательность, открытость. Это впечатление у меня еще более укрепилось на следующий день — во время продолжения конференции в Колумбийском уни­верситете. Там все было проще — и интерьер в минималистском стиле, и обед в пластиковых тарелках — в форме самообслуживания. Но чего там было в изобилии, так это профессионализма и инте­ресного, живого общения, которым так богата уни­верситетская среда.

Кварталы Нью-Йорка

Благодаря предельной четкости расположения и названий улиц (пересекающиеся вертикальные авеню и горизонтальные стрит), в Нью-Йорке невозможно заблудиться. Поэтому я использовала любую возможность, чтобы пройтись пешком. Но странным, чужим оставался для меня этот город, и бродила я по нему, как лунатик.

Видимо, из-за трагичных событий, произошедших здесь 11 сентября, Нью-Йорк выгля­дел притихшим и обезлюдившим. Бродвей! Сколько раз я видела его раньше по телевидению. Но как не похожа была эта длинная не­выразительная улица на стереотипную сверкающую картинку! Такое же разочарование постигло меня и когда я оказалась на Мэдисон-сквер. Пятая авеню — длинная, широкая, с шикарными магазинами, по которой автомобили (иногда — ну о-очень длинные) едут в семь рядов. Но и это не впечатляло. Город казался огромной каменной клетью, в которой не было места живой природе и человеку.

Небоскребы, небоскребы, небоскребы, бесконечно отражающие друг друга в своих зеркальных панелях — это центр Нью-Йорка. Но стоит чуть отъехать от центра, как перестаешь понимать, где ты находишься. Невысокие каменные дома, добротный стиль — похожи на сталинские постройки в Москве. Еще дальше — низ­кие, заурядные жилые кварталы, разностильные, неопрятные.

Рядом с Гарлемом начинается запустение. Стены домов обезоб­ражены граффити, кругом мусор; на улице гужуются группами со­мнительного вида подростки. «Сюда вечером мы не ходим», — доверительно сообщил Валера. «Сюда вечером лучше не ходить, здесь иногда убивают», ^— это уже про Центральный Парк (рядом с фешенебельным Ист-Сайдом). И еще Валера высказал то, что я уже успела сама ощутить: «Всех приезжа­ющих сюда иностранцев поначалу не покидает чувство грандиозного обмана. Мы сталкиваемся совсем не с тем Нью-Йорком, который привыкли видеть с детства в кино. Нью-Йорк — шикарный город не­боскребов — создан в нашем воображении американскими имидж­мейкерами. На самом же деле это зауряднейший город с кучкой небоскребов, в котором жутко неудобно жить».

Таким же обманом казались мне и обитатели Нью-Йорка — вместо супермэнов и «куколок Барби» по улицам вяло перетекала толпа за­урядных личностей, многие из которых имели весьма внушительные фигуры, неопрятный вид, странные манеры. Иногда эту разноцветную неторопливую массу рассекали вереницы деловых людей в строгих кос­тюмах и галстуках, с мобильниками, с газетами под мышкой. Порой можно было увидеть группы веселых подростков, сидящих на асфаль­те — видимо, при входе в какие-то учебные заведения. У маленьких лотков чернокожие продавцы торговали хот-догами и биг-маками.

Известно, что расовая дискриминация запрещена в США зако­ном и строго наказуема. Но любая благая идея может быть дове­дена до абсурда. Похоже, именно это и происходит в последние де­сятилетия в США. Заигрывание властей с цветным населением стало приводить к «расизму наоборот»: цветные по любому поводу шантажируют белых, угрожая обвинениями в расовой дискримина­ции — и с ними стараются не связываться. То, что происходит, возмущает многих американцев, но «табу политкорректности» не позволяет публично обсуждать эти вопросы. Желание белых людей спокойно жить на собственной террито­рии по своему усмотрению — это может скоро стать «неполиткор­ектным». Или уже стало?

Во что могут превратиться в конечном счете США (да и Ев­ропа)? В новые территории, расширившиеся сферы обитания для вы­ходцев из развивающихся стран? А что будет с коренным населени­ем — не превратится ли оно постепенно в национальное меньшин­ство, с которым никто не будет считаться?

Складывающиеся в последнее время тенденции требуют от пра­вительств западных стран принятия адекватных мер. Пришло время новой внешней политики — объединенных действий, без лукавства и междоусобных интриг, иначе наступит «всеобщее запус­тение», которое обернется всеобщим ожесточением и хаосом. Для противодействия террору и сохранения гуманистических ценностей необходима консолидация всех здравых сил. Пока еще есть время и возможность спасти себя и цивилизацию. Но сделать это можно только сообща.

Как только у меня выдалось свободное время, Валера повез меня посмотреть город. По его предложению, мы поехали сначала в Даун-Таун, к «Ground Zero» — так называли то, что осталось на месте Всемирного Торгового Центра.

Проезд для машин в Даун-Таун только открыли, улицы были безлюдны. Сам эпицентр недавних событий был огорожен решетками с надписями: «просьба не фотографировать». Над гигант­ским по площади местом разрушения высились строительные краны, и казалось, ста лет не хватит, чтобы восстановить это место хоть как-то. В этом районе по-прежнему остро чувствовался запах гари. Ча­сто проезжали машины, смывающие мощными струями воды асбес­товую пыль с тротуаров. Мы прошли к набережной. Вдали, на острове, виднелся силуэт Статуи Свободы. Раньше к ней можно было подплыть на пароходе, но сейчас не было видно никакого движения. На всем лежала скорбная тень недавней трагедии.

Рядом тянулся портовый квартал Саут-стрит-сипорт с распо­ложенными у пирсов старинными кораблями. Я смотрела сквозь мачтовый лес на светлые, красивые дома, окруженные яркими, жел­то-красными деревьями, вдыхала морской воздух и понимала, что нахожусь, наверное, в самом красивом месте Нью-Йорка. Отсюда особенно четко вырисовывалась панорама нью-йоркских небоскре­бов. Говорят, раньше она была еще более впечатляющей…

Мы вернулись в город, прошли по известной Уолл-стрит. И опять меня не покидало недоумение: эта узкая, безлюдная ули­ца и есть финансовая артерия страны?! Нью-йоркская фондовая биржа напоминала с виду греческий храм.

Проехали сквозь стальную сеть Бруклинского моста, этого ви­сячего чуда XIX века. Бедняга Джон Реблинг, затеявший его стро­ительство, был обвинен в финансовых махинациях, и строительство пришлось продолжить его сыну Вашингтону. Но страдания Джона, кажется, так и застыли навеки на стальных перекладинах моста.

Помню свое первое впечатление от здания ООН. Подход к нему тоже был перекрыт, и я рассматривала его с почтительного расстояния. Огромный, стеклянный параллелепипед. Не за что зацепиться взгля­ду. Ничто не выдает того, что это центр мировой политики (пусть даже весьма условный). «А ведь я когда-то мечтала здесь рабо­тать», — вспомнила я. Как хорошо, что не все мечты сбываются!

Погружаясь вглубь Манхэттена, мы проезжали известные квар­талы с характерными названиями — Чайна-Таун, Литтл-Итали, Трибека, Сохо.

Чайна-Таун впечатлял не только своими разме­рами (в последние годы он сильно разросся, потеснив соседние кварталы), но и своей полной, абсолютной «чайностью». Это был не просто китайский квартал, это был кусок, будто вырезанный из материкового Ки­тая и вставленный в Нью-Йорк. Толпы китайцев, игрушечные, яр­кие домики, бесконечные вывески с иероглифами, суета, гортанная речь… Чайна-Таун жил своей, совершенно замкнутой жизнью, и казалось, далеко не все его обитатели знают, в какой стране они на самом деле живут.

Находящаяся рядом Литтл-Итали становилась все более литтл, не выдерживая конкуренции с напористым соседом. Виднеющиеся повсюду цве­точки и пиццерии подавали намек забредшему страннику на исто­ки этого квартала. Но как далеко было ему до своей историче­ской родины!

Мне не довелось увидеть Нью-Йорк с захватывающей высо­ты — может быть поэтому мои впечатления остались такими при­земленными. Подъем на Эмпайр-Стейт-Билдинг — ныне самое вы­сокое здание Нью-Йорка — был закрыт в целях безопасности, и мне оставалось только познавать Нью-Йорк через его улицы. Я шла, пересекая бесконечные стрит, в направлении своей гос­тиницы. Было жарко и душно. Со всех сторон громоздились офисные здания с бесконечной чередой окон. Было невозможно представить, что во всех этих конторках сидят и работают высокооп­лачиваемые люди. Откуда они? Зачем их столько? Чем они заняты? По улицам передвигались в основном весьма заурядного вида пешеходы. Кто они — истинные обитатели Нью-Йорка — те невидимые, преуспевающие клерки или эти странного вида субъекты, обслуживающие их повседневную жизнь и заполняющие собой улицы?

Не было тут привычных для Европы приветливых уличных кафе, не было деревьев, не было птиц. Не было Души.

В гостях

На следующий день после конференции в Нью-Йорке дирек­тор Института Права пригласил меня на прием, который он устраи­вал у себя дома.

Ехать надо было в сторону Ист-Сайда, довольно дале­ко от моей гостиницы. Учитывая, что прием начинался поздно — в восемь вечера, я решила взять такси. Но это оказалось не так про­сто. Из гостиницы сделать заказ не удалось — портье испарился, как дым, и его стойка пустовала. Какое-то время я стояла на углу улицы в своем вечернем пла­тье, пытаясь «голосовать», причем только тогда, когда появлялось настоящее такси: в другие машины садиться ни в коем случае не ре­комендовалось.

Наконец рядом резко затормозило такси, я заскочила в него и осмотрелась. Впереди, за металлической сеткой (возводимой, видимо, в це­лях безопасности) возвышалась могучая фигура водителя-негра. Я назвала адрес, и мы двинулись. Проезжая по вечернему Нью-Йорку в этой странной машине, я чувствовала себя не слишком уютно, и была рада, когда мы нако­нец остановились у высокого, импозантного здания. Я заплатила, и откуда-то сзади резкий, громкий голос вдруг что-то проорал мне в ухо. Как мне потом объяснили, это было стан­дартное напоминание не забывать вещи в машине.

Войдя в подъезд, я поднялась на лифте на 42-й этаж (подъем показался бесконечно долгим, словно я уплывала в космос) и оказа­лась на просторной площадке, где уже толпилось довольно много людей. Прошла в открытую дверь. Все было необычно в этом доме — и размах, и лоск, и блеск развешенных повсюду зеркал, и эта высота…

Профессор и его жена встречали гостей у входа. Увидев меня, он шагнул навстречу, одновременно представляя меня своей жене. Было видно, что они искренне рады. Может быть, я была первым русским человеком, переступившим порог их дома. В любом случае, их радушие меня очень подбодрило, и я плавно влилась в гу­дящую гостевую толпу. Апартаменты профессорской четы были не­обычны. Комнаты не разделялись между собой, а как бы перетекали одна в другую. Неправильной формы, с какими-то арками, нишами, в которых красовались книги, скульптуры, картины. Играла тихая, плавная музыка. Освещались комнаты лишь маленькими круглыми свечами, расставленными повсюду.

Я вошла в главную овальную гостиную, и ахнула. Вместо стен здесь были огромные окна. Я оказалась как бы посреди звездного неба, а рядом во тьме сверкала огнями волшебная панорама Нью-Йорка. Это был другой мир, настолько другой, что можно было восхищаться им, но нельзя было стать его частью.

Гости перемещались от стола к столу и оживленно беседовали. Несколько поодаль официант разливал напитки. Я попросила мар­тини и получила какую-то странную смесь с оливками — как потом выяснилось, это и был американский «мартини».

Собравшиеся были разного возраста, разных национальностей, но все они, безусловно, принадлежали к «сливкам общества». Я по­общалась с радушными хозяевами, с коллегами по кон­ференции, потом с какими-то адвокатами и бизнесменами, оптимистичными и самоуверенными. Разговаривая, они не столько интересовались собеседником, сколько демонстрировали свои успехи. Разговоры в целом шли о делах, о работе и поездках. В этом обществе снобов каждый старался оста­вить впечатление собственной значимости и превосходства. Гром­кие, резкие голоса, колкие остроты, смех. Было шумно, людно и… скучно. Я была здесь чужой, и каждый был огражден слишком прочной броней, чтобы можно было сквозь нее пробиться. Какие вы, американцы наедине с собой — если у вас, конечно, хватает времени, чтобы побыть с собой? Может быть, на самом деле вы совсем другие — слабее, человечнее, но только бо­итесь это показать?

Как только гости начали расходиться, я покинула этот необыч­ный дом, где, наверное, и по сей день живет своей жизнью мой аме­риканский коллега. Наши судьбы пересеклись на какое-то мгнове­ние и устремились дальше — каждая по своей траектории, все даль­ше расходясь во Вселенной.

Брайтон-Бич

— Обязательно съезди на Брайтон-Бич, — советовал мне один хороший знакомый перед отъездом, — без этого не поймешь до кон­ца Нью-Йорка.

«Зачем мне Брайтон-Бич? — думала я в свою очередь. — Насколько я знаю, там нет ничего примечательного, кроме наших ев­реев. Но это меня не слишком интересует».

Тем не менее, в последний день командировки я позвонила своему бывшему начальнику Владимиру Ивановичу, который к тому времени уже лет пять работал в Нью-Йорке в ООН. Мы не виделись с ним все это время, и мне было неловко обре­менять его какими-либо просьбами. Но он имел стойкую репута­цию добрейшего человека — все наши сотрудники, посещавшие Нью-Йорк в разное время, непременно попадали под его опеку.

И правда, услышав мой голос, он обрадовался и тут же вызвался показать мне город в оставшееся у меня время, а потом отвезти в аэропорт.

Владимир Иванович совсем не изменился ^— передо мной стоял все тот же невысокий круглолицый человек с добрыми синими гла­зами, который заговорил знакомым, басистым голосом, не спеша, спокойно, совсем не по-американски.

Сначала мы еще раз проехали по самым известным местам Нью-Йорка, чтобы запечатлеть их в памяти и на фотографиях. По­том зашли пообедать в итальянский ресторан (национальной кухни у американцев, как известно, нет). Я сидела напротив Владимира Ивановича, смотрела в его лучи­стые глаза и расспрашивала его о жизни в Нью-Йорке, об амери­канцах — хотелось получить как можно больше информации «из первых уст». Но у меня это не очень получалось. Выходило, что Владимир Иванович ведет здесь довольно замкнутый образ жизни и большую часть времени проводит на работе. «А в выходные? Что Вы делаете в выходные?» — допытывалась я.

— В выходные мы с женой часто ездим в Чайна-Таун, — неожиданно ответил он. — Он напоминает нам Таиланд, где мы в молодости прожили несколько счастливых лет…

«Стоило ли ради этого ехать в Нью-Йорк?» — подумала я.

— А вообще у меня уже несколько лет есть мечта, — улыбаясь, сказал он.

— Какая же? — заинтригованно спросила я, ожидая услышать о каком-нибудь крупном проекте.

— Вот вернусь скоро в Россию, выйду на пенсию и построю своими руками дом в деревне. У меня ведь отец был плотником, и я прямо-таки чувствую этот зов у себя в крови…

На соседнем столе лежала огромная декоративная тыква — приближался любимый американцами дурацкий праздник Хэллоуин, и никакие трагические события не мешали им по традиции шу­тить со смертью.

Вспомнив про совет приятеля, я попросила Владимира Ивановича отвезти меня на Брайтон-Бич — благо это было по пути в аэропорт. Проехав ряд кварталов, мы въехали в Бруклин и оказались на длинной узкой улице с низкими домами, над которой высился метромост с грохочущими поездами. «Добро пожаловать на Брай­тон-Бич», — сказал Владимир Иванович.

Мы вышли из машины и сразу попали в какой-то обособлен­ный, странный мир. Краски вокруг стали другими, более приглушен­ными, было очень душно, пространство сжалось до размеров одной-единственной улицы.

— Ну вы же не будете оставлять здесь машину? — обратился к нам на своеобразном русском стоящий поодаль человек. ^— Здесь же автобусная остановка. Не успеете сосчитать до десяти, как ее эвакуируют.

Мы отъехали чуть дальше. Я вышла и осмотрелась — повсюду виднелись вывески на русском языке. Но таких давно уже не было в Москве — все выглядело как кинолента давно минувших лет. «Рыба», «Дары природы», «Доставка грузов по СНГ» — корявые, покосившиеся надписи, слабая подсветка, неказистые магазины. Нам навстречу то и дело попадались люди, говорящие по-русски — в основном о бытовых проблемах, семейных делах. «…Миша должен был приехать еще в августе, но вот Инночка захворала…», «…Он стал такой странный, никого не слушает, ну и пусть сам выпутывается из своих проблем…», «…Вчера, знаете, мне очень повезло с парным мясом…»

Владимир Иванович сказал, что русские, работающие в Нью-Йорке, часто заезжают на Брайтон-Бич «затовариться продуктами». То, что продается в обычных американских магазинах — эти красивые фрукты и овощи, розовое мясо, которое не портит­ся неделями — все это давно признано русскими людьми непригод­ным к употреблению. Распространено мнение, что именно сомнительное качество продуктов приводит к многочисленным болезням современных аме­риканцев, избыточному весу, разным формам аллергии, ставшей на­циональным бедствием. Товары «сво­бодные от генетических модификаций» в специальных магазинах стоят слишком дорого. Вот и едут наши люди с бидонами и кастрюльками на Брайтон-Бич — за борщом, селедкой, котлетами…

Мы зашли в книжный магазин — вокруг только русские книги. Среди стопок книг торчат плакатики: «Фантастика», «Эротика», «Любая книга — 2$». Целый стеллаж с книгами Б. Акунина — все новинки доставляются сюда оперативно.

На улице снова со всех сторон обступили призраки из прошлого. Где, где мы находимся? Мне постепенно становилось дурно от этой иррациональности: час назад мы проезжали мимо небоскребов, шикарных магазинов, Эмпайр Стэйт Билдинг — и вот мы как будто оказались на какой-то темной одесской улочке, где слышен со всех сторон своеобразный говор.

Пройдя вглубь квартала, мимо серых пятиэтажек, мы вышли к океану. Пустынная набережная, лишь кое-где беседуют на лавоч­ках старушки да прогуливаются пожилые мужчины в синих тренировоч­ных костюмах. Решают какие-то свои проблемы, обсуждают послед­ние новости. Люди! Что вы здесь делаете? Что вас здесь держит? Когда-то вы создали здесь свой замкнутый мир, свое убежище. Но  ведь всё давно изменилось. Мир стал совсем другим — знаете ли вы об этом? Или вы так и остались в прошлом, и вам только кажет­ся, что вы продолжаете жить?..

Аэропорт

Мы так увлеклись прогулкой, что едва не опоздали в аэропорт. Приехали за полтора часа, а оказалось, надо было за три — в связи с усиленными требованиями безопасности. Мы попрощались у входа в аэропорт — дальше Владимира Ивановича не пустили (всё из-за той же безопасности).

Я направилась дальше со своим чемоданом одна. После контроля багажа толстая негритянка-полицейский указа­ла мне жестом на стол, стоящий рядом. Почему-то она не говорила, а только жестикулировала. Я взгромоздила чемодан на стол — из-за бумаг, полученных на конференции, он оказался весьма тяжелым. «Открыть», — поняла я из очередного жеста. Мне этого совсем не хотелось — на­кануне я тщательно утрамбовала свой багаж и с большим трудом закрыла чемодан. Но пришлось подчиниться. Вскоре мои вещи были беспорядочно раскиданы по столу. После этого блюститель­ница порядка окинула их ленивым взглядом и махнула рукой — мол, ладно, складывай обратно свои манатки. Я посмотрела на часы — регистрация уже шла полным ходом, надо было поторапливаться.

Пройдя, наконец, все многочисленные виды контроля, я вышла в зал вылета, который оказался серым, небольшим помещением с рядами пластиковых стульев, на которых с унылым видом сидели вылета­щие пассажиры. «Дьюти-фри» представлял собой несколько лотков весьма непритязательного вида. Я села и огляделась по сторонам. Какая же это была безрадост­ная картина! Кто бы поверил, что это аэропорт Нью-Йорка! Голые стены, ни единого намека на страну, в которой ты находишься. Душ­но, тоскливо. Нью-Йорк, казалось, не про­щался, а выталкивал тебя восвояси.

Так я провела в этой стране несколько памятных дней в октябре 2001 года и без сожаления покинула ее.

2001 г.

Нью-Йорк — Москва