Дарья Лебедева ‖ Кошмар на Александрплац

Экспериментальный роман немецкого писателя Альфреда Дёблина «Берлин — Александрплац» появился в сложное время, которое обычно называют «между войнами». Для Германии это к тому же время после поражения и перед нацизмом, один из самых странных периодов в истории страны, чем-то напоминающий наши недавние «лихие девяностые». К тому же для мира европейской культуры это время бурного роста городов, прогресса машин, коллапс всех прежних ценностей и привычек. Интересное ощущение осталось от этого текста: словно хаос, начавшийся в двадцатые годы двадцатого века, никуда не делся и продолжается до сих пор. Так этот Берлин похож на нынешнюю Москву, ну а люди — они вообще не очень меняются.

Роман начинается с того, что главный герой выходит из тюрьмы после четырех лет отсидки за непреднамеренное убийство подружки. Помните, в первом сезоне сериала «Настоящий детектив» Раст Коул толкает речь о том, что ощущение человеком собственной индивидуальности и уникальности — не более чем иллюзия, «бесполезная работа утомленного разума», «ошибка эволюции»? Главный герой романа Альфреда Дёблина — человек как раз утративший это свойственное всем нам чувство собственной личности. Мы привыкли, что даже у самых жалких литературных героев все равно есть гордость, ощущение самоценности. У Франца Биберкопфа нет и этого — он живет словно не внутри себя, а снаружи, и даже самые эксцентричные его поступки, вроде стрельбы в полицейских, не имеют внятной цели. Эта поверхностность сознания, с одной стороны, причина его постоянного впутывания в неприятности, а с другой — основа его доброй и всепрощающей души, зачем-то вброшенной в кошмарную реальность бедности, суеты и подлости. Это тип святого-дурачка, вроде князя Мышкина, только проще, обыкновеннее, неприятнее и человечнее. Франц — серая мышь истории, таких людей вокруг пруд пруди, и интеллектуал привык относиться к ним с презрением и высокомерием, однако Дёблин неслучайно делает его центральным персонажем. Если избавиться от иллюзии уникальности, выходит, что Франц — это мы, и каждый из нас снова и снова переживает этот экзистенциальный ужас.

Если вернуться к мысли Раста о том, что «каждый труп при жизни был уверен, что он нечто большее, чем кучка потребностей», то мы увидим, что Франц — это именно набор потребностей. Все его действия или бездействие обусловлены текущими нуждами, часто самыми примитивными, вроде поиска жилья, еды и денег, периодически более сложными — потребностью в любви, ласке, поддержке и дружбе. Единственный его моральный ориентир, то, что тянет на «философию» — желание после выхода из тюрьмы жить праведно, «быть хорошим человеком». Наивно полагая, что раз он хочет оставаться законопослушным и добропорядочным, честным и благородным по отношению к другим, они тоже не будут причинять ему боль, Франц постоянно терпит поражение за поражением: его обманывают, выкидывают из машины, калечат, втаптывают в грязь, снова обманывают, уводят у него любимую и убивают ее, в общем, постоянно испытывают на прочность. Весь его путь в романе показывает, что одного желания иметь благие намерения недостаточно. Может быть, это вообще недостижимо — оставаться праведным среди других неправедных, бессовестных, неидеальных, равнодушных людей.

Кроме Франца в книге множество героев, которые сталкиваются, расходятся, взаимодействуют, а потом пропадают. Все они влияют на Франца, меняют его, нарушают планы, искривляют случайную траекторию его жизни. Все они тоже обычные люди: грезящие о любви проститутки, романтичные сутенеры, неудачники, грабители, мошенники, торговцы, пьяницы, бездельники, тихие боязливые соседи, печальные бледные женщины. Каждый вертится как умеет в кризисное послевоенное время, но автор четко показывает, кого нарушать закон вынуждают обстоятельства, кто, несмотря на грабежи и махинации, все-таки сохраняет совесть и доброту, а кому это время — подарок и родная стихия, когда можно безнаказанно злобствовать на полную.

Много писали о библейских параллелях в этом романе. Берлин — это Вавилон, многочисленные девушки — блудницы, Рейнхольд (антагонист героя) — дьявол, Мефистофель, а сам Франц — жертва, агнец. Жертвенность Франца, его житье «на убой» подкреплено подробнейшим описанием скотобойни: перечислен состав животных, способ их убийства, их поведение в момент смерти — это почти пособие для мясников. Интересно, что действие романа начинается с иудеев, которым чужд весь этот христианский дискурс: именно ортодоксальные евреи помогают Францу, только что вернувшемуся из тюрьмы, прийти в нормальное состояние, чтобы искать пути для дальнейшей жизни. Франца шокирует выход из тюрьмы, где были стабильность, рамки, стены и расписание, в этот чудовищный хаос: «Судорогой свело его тело, ох, я не выдержу, куда деться? И что-то отвечало: это — наказание! Вернуться он не мог, он заехал так далеко на трамвае, его ведь выпустили из тюрьмы, он должен был идти сюда, все дальше и дальше. Это я знаю, вздохнул он про себя, что мне надо идти сюда и что меня выпустили из тюрьмы. Меня ведь не могли не выпустить, потому что наступил срок; все идет своим чередом, и чиновник выполняет свой долг. Ну, я и иду, но мне не хочется, ах, боже мой, как мне не хочется».

Роман сделан в технике коллажа: в повествование вплетены газетные заметки, расписания трамваев, строчки из песен, пословицы, юридические документы, инструкции, рекламные объявления, мифы, истории. Словно идешь по улице и слышишь то обрывок разговора встречных прохожих, то песню из кафе, то телевизор из открытого окна, а в сознании мешанина из вывесок, надписей, собственных мыслей и городского шума. Атмосфера суеты и вечного праздника — невротического, преувеличенного, отодвигающего текущие проблемы — чудесно передана этими шатаниями по улицам, беспрестанной выпивкой и пением в кабаках, стычками с полицией и внезапными приступами посттравматического стрессового расстройства: кто прошел войну, кто тюрьму, кто нищету, и все барахтаются в попытках выплыть и выжить.

Иное пространство внутри домов и квартир: «На самом верху живет торговец кишками, там, конечно, скверно пахнет и много детского крика и алкоголя. Наконец, рядом с ним — пекарь с женой, которая работает накладчицей в типографии и страдает воспалением яичника. Что эти двое имеют от жизни? Ну, во-первых — друг друга, а затем — театр или кино в прошлое воскресенье и, наконец, время от времени — собрание в союзе или визит к его родителям. И больше ничего? Ах, пожалуйста, не больно-то задавайтесь, господин хороший. Ко всему этому можно добавить еще хорошую погоду, плохую погоду, экскурсии за город, стояние возле теплой печки, завтраки и так далее». Там есть некое уединение, и тесная близость с другими людьми, настоящая, пугающая, периодически приводящая к взрывам, скандалам и даже убийствам: самое страшное творится за закрытыми дверями, наедине с собой, внутри головы.

История Франца гармонично вписана в городскую среду: механистическую, бурную, многолюдную, чрезвычайно утомляющую. Несмотря на поддержку друзей, он остро чувствует свое одиночество среди толпы. Неудивительно, что после каждого потрясения Франц впадает в оцепенение и теряет вкус и волю к жизни, вплоть до полного отказа от еды в финале романа. Но каждый раз приходит в себя и снова вливается в поток, возвращается в безумный водоворот: «А с человеком происходит ровно то же, что с огнем: когда огонь горит, он должен пожирать, и если ему нечего пожирать, он гаснет, он неминуемо должен погаснуть».

Многогранное пространство романа все расширяется и расширяется, как Вселенная после большого взрыва: он продолжает жить внутри читателя и после прочтения, заставляет думать о нем, вспоминать, прозревать что-то — долгое время спустя. Он жесток, беспощаден и справедлив. Его обязательно надо перечитывать раз в несколько лет — просто для профилактики, ради избавления от иллюзий.